Без ансамбля

 — Теперь будем тебя допрашивать. Ты кто у меня по гороскопу?

 — Вес.

 — Весы? Нет, ты не можешь быть «весами» у меня сексуальная несовместимость, — авторитетно заявила Тина и тут же искренне рассмеялась.

 — Вот я глупая, да?

 — Нет, не глупая. Просто дождь начинается, — ответил я, отпуская её.

Наскоро простиранная в озере футболка не выдала своей судьбы, потому, что ничем не отличалась от насквозь мокрого платья Тины.

Мы ввалились в общую комнату стройотряда именно в тот момент, когда последняя миска с салатом была торжественно водружена на стол, а первая бутылка водки готовилась расстаться с крышкой.

Тина, останки трусиков которой были торжественно водружены на сук неподалёку от памятного для нас места, явно нервничала по поводу мокрого и потому прозрачного платья. Хотя за пару минут до этого она поделилась со мною необыкновенно ярким переживанием. Оказывается, женщине может быть очень приятно бежать с обнаженной под коротким подолом вагиной и чувствовать малейшее дуновение и ласкающий холодок, возбуждаясь от одной мысли о своей открытости.

Мы торопливо юркнули в одну из комнат, где стояла кровать Тины и были её пожитки.

 — Отвернись, — попросила Тина.

Существует большая разница между торопливым стаскиванием мокрого платья и, пусть торопливым же стаскиванием такого же мокрого платья в радостном безумии любви. Я тоже завозился, выжимая штаны и футболку.

 — Артур! — тихо позвала Тина.

Я обернулся. Она стояла пленительно прекрасная в резком свете стоваттной лампочки без абажура, с мокрыми длинными волосами, с высоко торчащими грудями, с темной полоской желанного паха. Порывисто подойдя ко мне, Тина на секунду прижалась изо всех сил, поцеловала долгим знойным поцелуем и подтолкнула — «иди».

Я окунулся в наполненную народом комнату, где явственно вызревала пьянка.

 — А это наш Левитан, гений рифмы и паузы, заслуженный мастер спорта по прикладному словоблудию Арту-у-ур! — Макс исправно выполнял функции тамады и массовика-затейника.

 — Пропустившему вторую мы сейчас нальём штрафную!

 — Не гони, Макс. Водки мало. Двадцать рыл — шесть бутылок — зашипел я. Пить отчаянно не хотелось.

 — Не боись, взяли девки самогону для улёту и догону! — бодро отрапортовал тамада.

 — Ну, скажи тост, Артурчик, — капризно проныла длинная носатая девица, закинувшая ногу на колено нашему ударнику (в смысле музыканту, играющему на ударных инструментах) Грише, по метрике — Георгию.

 — «Тост» (тупая шутка).

 — Ну, ты нормально скажи! — не унималась девица.

 — Правда, Артур, скажи. Ты ведь умеешь, — подключилась мордастая в нашивках, — мы чуть не разревелись, когда ты стихи там читал. Давай ещё, пожалуйста.

Раздался шум поддержки.

Кто-то из наших пнул меня в ногу, в смысле: «давай, работай, — дамы хотят». И я сказал:

 — Обычно говорят «я хочу выпить за:», но я хочу не только выпить. Я хочу поднять тост. Хочу сказать, потому что это мой способ передать то, что я чувствую. Именно способность переживать чувства, большие чем ощущения делает жизнь человека прекрасной и именно способность разделять чувства делает человека человеком. Я так сейчас считаю.

И сейчас я чувствую, что здесь нам рады и, может быть это первая ступенька новых прекрасных чувств, к которым человек вечно стремится. Так, что мой тост — за прекрасные чувства, которые нам суждено испытать в этой жизни.

Пауза, наполненная общим молчанием, лопнула чьим-то робким «а стихи?».

 — Стихи будут такие: не слишком известные но, может быть просто соответствующие сегодняшнему настроению:

Чувства.

Они

Во мне —

Как огни,

Как с нег в снег,

В ветра вой.

Я — ветру — свой.

Ты — свет глаз.

Как газ

Неощутим покой.

В чувств токе тела нет.

Лишь слово.

Взгляд.

Свет.

Напряженной до мурашек кожей я чувствовал, как Тина вслушивается в эти слова, зная подлинный, главный их смысл, отзываясь, как отзывается струна, тронутая смычком. По взглядам и жестам тех, кто сидел передо мной я понял, когда она вошла, не в силах больше терпеть перепонку двери. Желая видеть.

Заглотил. Выдохнул. Схватил колбасу. Мне была, в общем-то, безразлична реакция остальных, потому что Тина уже обожгла моё ухо шепотом лукавого «браво!».

Ну, ты даёшь! — раздался возглас мордастой, сопровождаемый выразительным округлением глаз, — ведь, слова просто, а как пронимает! Ты ж талант!

Ага, — подключился Макс, — он однажды инструкцию к лекарству прочитал, так пол-зала рыдало! А вторые пол-зала — тошнило.

Дружный хохот вывел компанию в привычное русло.

Я сел на тумбочку и уступил Тине свое левое колено. Хотя, больше сесть было и некуда.

Полу-стакан водки лопнул в пустом желудке облаком блаженного тепла. Жуткий голод пригнул меня к тарелке. Тина, наблюдая, как в меня проваливается пища, многозначительно улыбалась.

Поддавшись канючащим интонациям хозяек, Валерка ритуально протёр свой футляр, с которым он будто дипкурьер, не расставался даже в сортире и извлёк гитару — баснословно дорогое детище какого-то папы Карло. Коснулся колков.

Вечер логично развивался.

Она успевала всё: болтать с подружками, придумывать небылицы о том, где она только что была, делать два комплекта бутербродов (для меня — вдвое толще), подпевать, перекидываться бумажками и бутылочными пробками, а главное — постоянно и бескомпромиссно чувственно прикасаться ко мне. Я же сидел молча, одеревенело трамбуя пищу в желудок, и бессмысленно-преданно-благодарно глядя на Тину. Только на неё.

Водка кончилась.

Сама массовость мероприятия препятствовала реализации его потаённых, но несомненных целей и народ воспользовался поводом.

 — Все на волю. Дождь кончился. Проветриваем здесь. Тарелки с собой. Дайте сигаретку, кто-нибудь.

 — Пойдём, там, наверное, хорошо, — предложила Тина.

Пахло почему-то ломаной помидорной ботвой.

Ботаническая свежесть вечера дала мне повод достать спортивную куртку, и, надев её, завернуть в полы заодно и Тину, нежно прикасаясь к ней, прижимая к себе, поглаживая незаметными глазу, но безошибочно ощущаемыми кожей движениями пальцев.

Потом, высвободив одну руку, я попытался нащупать в кармане куртки пачку предметов, купленных как сигареты. Наконец удалось вытянуть одну зубами. Настала очередь зажигалки. По двору уже плясали огоньки. Разбившись на пары и группы, народ исповедовал ритуал курения как способ общения.

Ловкие пальцы Тины перехватили сигарету

 — Дай мне.

«Она курит!» — удивился я. Ответам моим мыслям прозвучало возмущенное: — «Где ты взял эту гадость?».

Через минуту она вернулась с початой пачкой благословенного «Ту».

 — Прикури мне, милый.

«Поплывший» от нежной неожиданности такого обращения, я долго вертел сигарету, определяя нужный конец, насиловал колёсико зажигалки, забыв её принцип действия, короче — выглядел абсолютным болваном.

Нормальная (поправка на время, прим. автора) сигарета была квинтэссенцией духа блаженства, снизошедшего на меня. Жадно испепелив её на треть, я осознал ошибку, и потянул сигарету Тине: — Извини, увлёкся.

Она смотрела на меня с искорками беззвучного смеха в глазах.

 — Какой ты хороший, милый. У тебя всё-всё, что ты чувствуешь — написано на лице вот-такенными буквищами. Ты ведь никогда ...  Читать дальше →