Люська. Часть 6: Укрощение строптивой

Люське стукнуло тридцать. Это была уже не та прежняя пышненькая блондиночка, двадцатилетняя хохотушка. Она заметно похудела, стала более стройной и привлекательной. В глазах уже не мелькали вечные иронические «чертики». Они туманились легкой задумчивостью, грустью. Теперь многие знакомые величали ее Людмилой Константиновной, а между собой называли коротко — Лю.

После разрыва с мужем и Валентином Люська впервые задумалась. Она с легкостью шагала по жизни и никак не ожидала, что та в лице Валентина сделает ей такую неожиданную подножку. Она не знала о письме Жана к Валентину, и крах их любви объясняла только изменой Валентина, в чем и обвиняла, сначала только его, а со временем — и себя. Но жизнь со временем нас многому учит. Она и подсказала ей быть более осмотрительной во взаимоотношениях с людьми и не спешить. Она даже улыбнулась, как-то вспомнив заветные слова давно почившего отца, который сказал ей, увидев, как она спалила свою любимую кофточку утюгом, торопясь на очередное свидание. Умудренный жизненным опытом полковник тогда мудро заметил, что «Спешка нужна только при ловле блох, да и то стаканом». Вот и сегодня, собираясь на работу, она медленно гладила утюгом свою неотразимую мини-юбку, глубокомысленно размышляя: « К чему спешить? Главное — вовремя осмотреться в «отсеках» и помнить, что не всегда то, что само плывет к тебе в руки, является золотом».

Похудевшая, стройная, на десятисантиметровых каблуках, с короткой стрижкой цвета соломы, светлоголубыми глазами и пикантными ямочками на розоватых щеках Люська была неотразима.

— Еще успеешь выскочить замуж. Вон ты какая «лошадка». На такую и адмирал-вдовец клюнет, — успокаивала мать Люську, выпроваживая на работу.

И Люська не спешила окунуться в привычную ей охоту за очередным самцом. Она решила заняться самообразованием, так как наши школы и институты учат чему угодно, только не тому, как правильно и с выгодой для себя устроить свою личную жизнь. Первое, с чего она начала, был театр. Она пересмотрела все модные, современные пьесы, прослушала в оперном театре все оперы и просмотрела все балеты за пару сезонов. Люська нередко бывала на эстрадных концертах шоу-звезд. Везде, где она бывала, она не раз ловила на себе алчущие взгляды солидных мужчин, не отвечая на их плотоядные улыбки. Ее жизненным кредо стало: «Если красть, то миллион, если спать, то с королем». На попытки ухаживать за ней в шумных компаниях и на многочисленных вечеринках у друзей и знакомых она отвечала вежливым отказом. В кругу знакомых это начинало вызывать недоумение, а мужики, получившие отказ, просто объясняли такое поведение тридцатилетней красавицы обычной женской возрастной фригидностью.

Не обошел ее своим вниманием и ее новый шеф полковник Терехов, командир большой флотской береговой части, в которой она работала секретаршей при прежнем командире.

— А вот здесь вставьте этот обзац, — говорил тот, водя карандашом по тексту, кося глазом на глубокий вырез в ее кофточке.

«Знаю, куда и что тебе хочется вставить», — думала Люська, согласно кивая и кося глазом на вздутые брюки начальника в интересном месте.

На откровенные ухаживания начальника Люська отвечала полным равнодушием. Она делала вид, что не понимает его прозрачных намеков о повышенном к себе интересе. Это еще больше распаляло полковника, который тоже был далеко не глупым человеком, рассуждая: «Либо она круглая дура, что было мало вероятным, или — тонкая, очень искушенная обольстительница».

Сухощавый ловелас Терехов был в том игривом возрасте, когда треск женских трусиков под его горячей, нетерпеливой рукой воспринимается мужчиной, как сладкая музыка. Именно в его возрасте сорокалетнего мужчины запретный плод кажется особенно сладким.

Высокий, поджарый, жизнерадостный Терехов пользовался успехом у прекрасных дам, и вдруг такое не привычное и обидное для него равнодушие со стороны этой невысокого роста, но такой привлекательной молодой женщины. Он усилил свое внимание к ней, но его кавалерийские наскоки не возымели успеха, и тогда, опытный в волокитстве полковник, изменил тактику и перешел к длительной осаде этой неприступной «крепости». На исходе одного из дней он остановился около секретарши и протянул ей какой-то листок.

— Сегодня в девятнадцать ноль — ноль в Доме офицеров гарнизона интересный концерт. Не составите мне компанию? — сказал он, кладя перед Лю билет.

— Надо подумать, — ответила та, но билет взяла.

«Клюнула!», — обрадовался Терехов и понесся домой на крыльях любви. Сказав жене, что в 19—00 их собирает командующий флотом, он чмокнул ее в щечку и улетел в ДОФ.

Терехов долго маячил у входной двери. Лю пришла ровно за минуту. Это был ее шарм появляться на людях самой последней перед началом мероприятия, когда все уже сидели на своих местах. Так уж устроен человек, что внимание всех достается опоздавшему. Вот и сейчас, когда они шли по проходу между рядами, а потом, беспокоя сидевших, пробирались на свое место, Лю сорвала всеобщее внимание. На ней было длинное черное платье с глубоким декольте на груди и разрезом сбоку, в котором мелькала ее необыкновенной красоты ножка, облаченная в чулок от «Гольден-леди». На груди у нее сверкала всеми цветами радугами большая рубиновая брошь. По залу прошелестел шепот:

— Видали?! Этот неуемный половой мустанг снова обхаживает очередную кобылку.

— А кто это?

— Его секретарша.

— Необыкновенно хороша! Супер! — перемигивались мужики.

— Сучка! И куда только его жена смотрит?! — по — змеиному шипели их жены.

После концерта Терехов повел Люську к ожидавшей их машине.

— В часть! — коротко бросил он шоферу, подсаживая секретаршу на заднее сидение.

Лю сидела, молча, делая вид, что ей безразлично то, куда ее везут. В части была гостиница для командировочных, нередко прибывающих к Терехову по служебным вопросам, где один из люксовских номеров был постоянно свободным. В нем, поговаривали, полковник любил дам...

... После дофовской духоты в номере было прохладно: работал кондиционер. Терехов провел даму в гостиную часть номера, усадил в кресло, подкатил небольшой столик, открыл холодильник и выставил бутылку коньяка и шампанского. Тут же появились заранее подготовленные бутерброды с красной икрой, шоколадные конфеты, фрукты... Едва они выпили по второй, как в дверь номера постучали, и смазливая горничная в невообразимой мини-юбке, белой блестящей кофточке с голым пупком напоказ, поставила перед ними аппетитного вида торт.

— Спасибо, родная! — Терехов нежно погладил девушку по аппетитной попке и слегка пришлепнув, дал той понять, что сейчас не ее время...

... Изрядно захмелев, Терехов небрежно обнял за талию секретаршу.

— Начнем, что ли? — пьяно улыбнулся он.

— Пожалуй...

Они вошли в спальню. Постель была уже приготовлена, и приоткрытое покрывало, казалось, приглашало их отдохнуть. Терехов начал остервенело сбрасывать с себя одежду. Лю уединилась в ванной. Она долго плескалась, а когда вышла, освеженная и пахнущая весенней фиалкой, он уже лежал в постели. Улыбнувшись, Лю сбросила с плеча огромное махровое полотенце и нырнула под бочок к мужчине. Она положила ладонь на его грудь, прильнула к его губам и нежно поцеловала. Казалось, что сам ветерок слегка коснулся их.

— Я так люблю тебя, — мычал Терехов, грубо лапая ее грудь.

— Как любишь?

— Сильно?

— Гм... А сильно, это как? — усмехнулась красотка, явно дурача мужика.

— Слушай! Не валяй дурака. Видишь, он давно уже встал и очень хочет, — Терехов схватил ее ручку и тут же притянул ее к своему органу. И тут он почувствовал, как ее маленькие, нежные пальчики профессионально ощупывают его. Тело его напряглось, он взвалил ее на себя и тут же наделся на нее. Но едва его «мальчик» достиг дна ее «окопа», как она резко выдернула его, поддав тазом вверх, повернулась и села на край кровати.

— Что с тобой?! — не понял он.

— Нет! Это не Рио-де-Жанейро!, — ответила ...