Философия секса

 — Дура, тупая дура, — думал я, наблюдая, как последний кусок торта, а вместе с ним и мои планы на него, отправляются ко всем чертям свинячим.

Свинячьи черти в данном случае, это рот Нади, подруги моей сестры, басовитой приземистой девочки с лицом прожженной, видавшей виды тетки. Тетка, видимо, имела на меня особые планы, а потому поедала торт настолько соблазняюще, насколько могла, видимо, чтобы вызвать во мне какие-то эротические рефлексии. Однако, если она и вызывала во мне хоть какое-то желание, то иключительно гастрономическое.

Абсолютно антагонистические эмоции я испытывал ко второй участнице лихого чаепития — Алине, тоже сестринской подруге. Надо заметить, что антагонистом Нади, Алина была не только по части вызываемых у меня эмоций, но и в манерах, фигуре, внешности. Во всем. Грация и изящность легким, невидимым флером облегало любое ее движение, жест. В отличие от Надиного, поистине богатырского бюста, Алина не обладала сколь либо выдающимися размерами, однако ее небольшая грудь выгодно подчеркивала ее утонченность, придавая ее сексуальности некую тотальность, перманентность, сопротивляться которой не было ни единой возможности.

Словно сотканная из самой красоты и очарования, Алина всегда стояла особняком в моем табеле о девичьих рангах. Дело в том, что Алина обладала одним колоссальным недостатком, который при взгляде с иного ракурса преображался в не менее колоссальное достоинство. То ли благодаря строгости родителей, то ли религиозным догмам-канона, а может и вовсе из-за своих каких-то убеждений, но 20-и годами она каким-то образом ухитрилась сохранить свою девственность. Как известно, невинность девичья для нашего брата, как красная тряпка для быка, действует почти гипнотически. Сопротивляться этому, конечно, можно, но не всегда нужно. Так что я был обречен, чтоб возжелать ее.

Я и возжелал, да с такой страстью, что хоть убейся. Главное, не мешайте, я сам. Заводить долгоиграющие шашни мне не хотелось, а делать ее жертвой сиюминутной прихоти, мне казалось не очень честно — отбирать у нее то, что по большому счету мне не очень нужно, ее девственность. Так что желал я ее тихо, без фанфар. Ее периодическое присутствие у меня дома, а тем более, когда мы были наедине, почти выбивало меня из колеи, но всякий раз я собирался и даже время от времени выглядывающие, словно бы подмигивающие мне, из-под коротенькой юбочки белые трусики я терпел с поистине героическим стоицизмом.

«Беда» пришла вполне традиционным способом, как ей и положено, негаданно нежданно.

Буквально пару дней назад я смотрел один из матчей Чемпионата Мира, как звонок в дверь прервал спортивную идиллию. С порога на меня глядела растерянно улыбающаяся физиономия Алины.

 — Привет, не ждал? — радостно объявляет физиономия.

 — Ждал, конечно. С пяти утра накрыл стол и все жду, жду, жду. — огрызаюсь раздраженно, насколько позволяет мое трепетное к ней отношение.

 — Ну вот видишь, разве я могла тебя разочаровать? — кокетливо кривляется осиновый кол моего сердца и тут же, не дожидаясь моих соображений по этому поводу, сама себе отвечает, дескать, конечно же нет.

Жду развития ситуации, мол зачем пришла и жестом даю понять, что при желании можно пройти в квартиру.

 — На улице шел дождь и вот — я у тебя, — радостно отмечает Алина.

 — В Эквадоре тропические ливни. Мне готовиться к приему беженцев из Эквадора? — не унимаюсь, — проходи, может быть жертва природных капризов будет кофе?

 — О, да, отказаться от твоего кофе — преступление против себя. Что ты туда подсыпаешь?

Это правда, кофе я действительно готовлю мастерски, есть чем гордиться.

 — Известно, что! Измельченную кость летучей мыши, шепотку марганцовки и кровь девственницы по вкусу. На этот раз обойдемся без крови. Если свою не даешь.

Получилось у меня, надо думать, столь убедительно, что Алина уже в обморок попадать засобиралась. Пришлось, успокаивать девочку.

 — Шучу, конечно, ничего не добавляю, просто готовить умею, а то знаешь...

 — Лешенька, мне нужна твоя помощь, — прерывает мою бодрую речь.

 — Ну бери, раз уж нужна, она в том ящике, для тебя берегу, — отвечаю с ласковым ехидством.

 — Я серьезно, не издевайся. Если не поможешь, это будет моя последняя сессия.

Ну, здесь она, по всей видимости, не врет, ко мне она обращается за помощью действительно в случаи форс мажора, посему порыв мой однозначен и самоотверженен.

 — Кофе, кстати, сварился уже, пойдем в комнату расскажешь что за катаклизм случился, сколько вас там утопает в пучине знаний.

Я взял две чашки кофе и мы направились в мою комнату. План мой был лишен криминально-эротических умыслов, просто мне там удобно лежа смотреть матч, и вполуха слушать преамбулу о паскудном преподавателе и периодически кивать ей, главное в нужном месте, а большего от меня в этом месте и не требуется. Главное не пропустить момент, собственно, когда она будет оглашать, в чем я ей должен помочь.

Надо полагать, я пропустил что-то очень важное, потому что, после окончания матча, когда я был готов принять самое активное участие в порицании преподавателя, заметил, что она уже не сидит в кресле напротив, а стоит у окна и глядит куда-то вниз, вдаль.

Настроение у нее тем временем скатилось хтонические глубины, того гляди заревет со всей страстью, головку свою мне на грудь обрушит, успокоения требовать станет. Я, в целом, против такого развития событий не против.

 — Так все серьезно? — интересуюсь участливо.

 — Я вот думаю, живем мы, ничего не ценим, словно бы никогда не умрем, занимаемся откровенно говоря фигней. Ну вот я, например, расстраиваюсь из-за возможно плохой оценки, трачу свою время и твое теперь. Хотя ты и без меня его на фигню тратил. Потратим мы час на что-то малозначительное, будучи спокойными, что таких часов у нас немерено.

Я, по правде, такого поворота событий не ожидал, лежу оторопевший, глазами хлопаю.

 — А что, если бы человек, знал, что этот день у него последний? Или нет, лучше не день, а час, так сложнее, — не унимается новоиспеченный философ, — что бы ты сделал, если бы знал, что жить тебе осталось один час?

«Любил бы тебя на протяжении часа. А потом добавки попросил бы и извинился за наглость перед канцелярией небесной» — думаю про себя.

 — Правда, — вмешивается в ход моих мыслей

 — Что «правда»?

 — Ну, что любил бы меня, правда?

Да уж, а сказал-то ведь вслух. Иначе с чего у нее глаза засияли, как у пумы и слова мои точь в точь повторяет? Хорош мыслитель, ничего не скажешь. Ну что же, сдаваться уже поздно:

 — Да. Ну может быть еще отрывался, чтоб кофе попить. Тоже приятное и важное занятие, как не крути.

После этого события развивались без какого-либо моего участия, сами собой. Она села на кровать, рядом со мной, нагнулась и начала нашептывать мне ну ухо. Аромат ее духов и теплое дыхание выбивали из меня остатки сознания.

А давай, говорит, представим, что сейчас как раз тот самый случай и ждать нельзя ни в коем случае.

Смотрю на нее и улыбаюсь. Скорей всего, по-идиотски, понимаю, что остановиться уже не смогу и скорей уже для проформы хочу напомнить ей о страстно оберегаемой ею собственной девственности.

 — А как же... Ты ведь ни разу не была...

 — Тсс, ничего не говори, — отвечает шепотом.

Берет мою руку и открытой ладонью ставит себе на левую грудь. На ней кофточка и бюстгальтер под ней.

 — Что ты чувствуешь? — интересуется моя Алина

 — Грудь! — молниеносно выношу вердикт

 — Чувствуешь как бьется сердце? Я хочу, чтоб это был ...