После Шелони

В свете заходившего солнца поля близ Велебиц казались черными — так густо были они покрыты кровью павших в битве воинов. Еще вчера тут дотемна рубились друг с другом налившиеся силой воины московского князя и тороватые новгородцы, до последнего уповавшие на помощь польского короля. Приученные к воинской дисциплине и порядку московские войска одержали верх над превосходящими силами новгородской армии, которая разумела лишь одно воинское искусство — навалиться всей толпой и рубиться в капусту.

Вдоль полей пролегала старая «соляная» дорога на юг, ведущая за пределы Новгородской земли. По этой дороге московиты, коих воевода стародубский князь Пестрый после заслуженной победы отпустил пленить и казнить данников Великого Новгорода за их дерзостное неповиновение государю, широким потоком гнали плененных окрестных жителей.

Шедший в охранении касимовский татарин Ибрагим, звонко цокал языком, глядя на вереницу плачущих золотоволосых девушек, которых вели суровые воины московского князя. Девки были босы, почти наги, со связанными впереди руками. В их толпе то и дело слышались громкие всхлипы и повизгивания, которые дружинники по мере сил старались пресекать.

Лишь когда девок стали гнать прочь от родных домов, когда деревня стала скрываться от их взоров, раздался нескладный протяжный вой и крики — пленницы стали валиться на теплую июльскую землю, простирая к своим победителям руки и моля о пощаде.

Среди воинов послышался ропот:

 — Крамольники! Вероломцы!

 — Родную землю без боя бискупам да Казимержу предали!

 — Нет вам милости и не будет!

Одна из девок, которая посмелее да погрудастее, скорее для того, чтобы подбодрить своих полоненных сестер, поднявшись с колен выкрикнула, обращаясь к близстоящему дружиннику:

 — А что, детинушка, не трусишь с девками воевать? А сладко лизывать зад князя татарского, козел драный?

Воины заржали:

 — Кривду лжешь, девка!

 — Вишь, как замуж хочет!

 — Да грех ведь крамольницу брать...

 — Пускай вон поганый возьмет жонку себе, ему не грех.

Московит нахмурился, пыльная броня тускло сверкнула из-под малинового кафтана, но ратник сдержал себя, зато головной воин так дернул за веревку, которой были связаны девки, что грудастая снова упала на землю.

 — Погоди! — Ибрагим кинулся к полонянкам и споро развязал узлы на руках грудастой девки. Десятник как-то косо посмотрел на рябое лицо татарина, но отдал приказ остановиться.

Татарин споро скинул синие крашенинные портки и одной рукой повалил девку на землю.

Из толпы девок раздались голоса:

 — Ох, бедная Луша, что же деется?!

 — Цыц, вероломицы, ужо вам будет, когда до княжеского стана дойдем!

Меж тем Ибрагим устроился своим огромным волосатым задом на лице девушки, глухо прорычав:

 — Теперь ты лизать зад татарский, новгородская тварь!

Девка крепко-накрепко сжала губы и попыталась отвернуться, но силы были слишком неравны.

Толстый палец Ибрагима больно надавил Луше на подбородок, так что девке пришлось побороть отвращение и ткнуться носом и ртом в пахучий татарский афедрон.

 — Лижи, сука, лижи — Ибрагим наседал на чуть не потерявшую сознание от тяжести и стыда девицу, ерзал на ее красивом лице, устраиваясь поудобней, громко выпустил газы под нос Луши и тотчас же его анус начал выдавливать из себя длинную темно-коричневую колбаску, которая теперь покачивалась прямо перед устами новгородки. Наконец, Ибрагиму удалось, надавив на потаенные точки, раскрыть рот лежащей под ним девушки и первый кусок кала упал в широко раскрытый алый рот Луши.

Толпа пленных ахнула:

 — Бох ты мой!

 — Ой, сма-ари!

Московитские воины молча наблюдали за происходящим. Редко-редко дружинники позволяли себе дать циничный совет татарину или лишний раз укорить девок:

 — Тако тебя твои хозяева Борецкие бесчестили?

Несчастная девушка все еще пыталась сопротивляться, за что озлобившийся татарин крепко ухватил руку полонянки и размазал свое дерьмо по лицу новгородки.

 — Глянь, как у поганца возстал! — Закричала одна из девок.

 — Паки руцей помогает! Ща пялить зачнет!

Ибрагим и впрямь свободной рукой залупил свою немаленькую снасть и стал ее оглаживать, в то время, как Луша, зажмурив глаза, судорожно глотала татарское дерьмо, просто чтобы не задохнуться.

Однако после того как ей пришлось проглотить говно, девушка словно потеряла ум и лишь смотрела невидящими глазами куда-то поверх голов воинов, когда Ибрагим задирал на ней сорочку. Два молодых смешливых ратника помогли татарину за руки и за ноги перевернуть новгородку на живот, и теперь он старательно харкал смрадной слюной в межножие девки, между делом готовя свой уд к бою.

 — Щас ей тако вставит, что цельну седмицу дыра закрываться не будет! — Громко сказал пожилой десятник.

Татарин двумя руками взялся за жопу Луши и, раздвинув белеющие в сумраке половинки попытался с размаху воткнуть свой вздыбленный хер внутрь невинного юного существа. Как и предполагалось, первая попытка оказалась неудачной, Луша взвизгнула и попыталась вырваться, однако сильным ударом по затылку Ибрагим ткнул девушку лицом в сухую жесткую землю. Ибрагим не оставлял попыток овладеть не предназначенным для него проходом, Луша лишь тихо стонала. Наконец головка огромного органа проникла в самый притвор задницы полонянки, а неутомимый татарин вогнал член до самого корня в горячее извивающееся тело. Последовал дикий вскрик и девушка потеряла сознание. Татарин-же рычал, его лицо раскраснелось и он все насаживал и насаживал бесчувственное тело на себя до тех пор, пока не изверг в кишки пленницы свое семя.

Стояла тишина. Сова ухнула в недалеком, медленно темнеющем лесу. Невозмутимые новгородские сосны с любопытством наблюдали за происходящим. Еще живая Луша, со связанными нанизанная задним отверстием на тупой покосившийся кол, смотрела невидящими глазами на уходившую вдаль колонну, чему-то улыбалась ртом с запекшейся кровью в уголках.

Дальнейший путь протекал без остановок. Девок ждали рынки Крымского и Астраханского ханств.