Летняя практика

внятного ответа... А потом я помог оправить ее слегка помятую одежду да и ее саму, впервые взяв ее силой и извиняясь, что не мог ничего с собой поделать.

У меня появилось сильное влечение к этой женщине. Мне стало жизненно необходимо хотя бы раз в день снимать сексуальное напряжение. Я ходил сам не свой и пытался отделаться от этой напасти. Пробовал несколько раз отработать Елену больше, чем мне было нужно, то есть впрок. Но ничего не помогало. И на следующий день я опять вспоминал ее влажную щелку, манившую меня к себе и затмевавшую остальные мысли. Пришлось сдаться. Ну что же, раз уж судьба подарила мне эту обворожительную кису то надо бы воспользоваться или лучше сказать попользоваться как следует. Разнообразие поз и всяческая готовность продолжать любовные игры, познавая свою сексуальность и тайные способности становившейся опытной женщины, открытыми пока лишь для меня, показывали ее полное единодушие с моими планами, уже заставляя скучать по ее влагалищу, которое стало мне самой дорогой и близкой частью ее тела. Я давал волю рукам, гладя и ощупывая Елену между ног, уже одетую, как бы прощаясь с ней до следующего раза или шлепал по попке, помогая садиться на лошадь.

Я не знал чего еще можно желать, но все же не хотел позволять себе поддаться на ее любовные чары, не видя с ней больших перспектив для длительных отношений. Бросить все, мужа и город и отправиться навстречу неизведанному? Как это романтично и захватывающе! Да чтобы содержать эту куколку не хватит сил и жизнь покажется каторгой. И за что? За то что дает репетитору? Хватит и того, что заодно с летней подработкой мне удается еще и практиковаться в другой сфере с привычным оргазмом в тело очаровательной хозяйки.

«Тебе там не очень мокренько скакать обратно, с вытекающей спермой в трусики без возможности сменить их перед людьми, встречающими нас в конюшне?» И желание побыстрей уйти к себе, сославшись на усталость, чтобы своим (или моим?) запахом не выдать нас. А может ты и засыпаешь в них. Надо будет проверить часто ли меняешь, стягивая их с округлых бедер на следующем свидании. Когда ты мило смыкаешь ножки, как послушная девочка, демонстрируя их внутреннюю идеальную линию, идущую от треугольного, волнительно сужающего вниз лобка, который она начала гладко выбривать, подготавливая себя для регулярного секса.

А через несколько времени, когда ночи стали темней, я лазил из сада к ней в спальню, и она ждала меня, встречая горячими объятиями, тихим смехом и сладостным лепетом...

В прохладные дни она носила короткую сорочку и я жарил ее прямо в ней просто задрав материю снизу или сверху освобождая бюст, а она сдержанно стонала, боясь громким певучим голосом разбудить дом. Однажды она полусидела в углу диванов на подушках. Я был у ее ног и отдыхая подумал что пора и мне отблагодарить ее чудное место. Бережно хранимое, доступное весьма не для многих, как ценный приз, который она вручит только тому кто сумеет ее покорить. Чтобы дарить самое острое наслаждение, которое мужчине суждено испытать в жизни. Я просунул руки под ягодицы и пододвинул ее цветок удобнее к своему рту. Стройные ноги распахнулись как ворота рая вместе с розовыми лепестками своего набухшего бутона. Я стал нежно вылизывать его, как что то очень дорогое и незаменимое.

И поднимаясь вместе со своим членом, решительно навис над ней. Ну что, еще одна яркая вспышка в копилку нашего общего счастья? Плотно обняв моего дружка внизу своим узким кольцом, она положила руки мне на пояс. А я вжимал ее таз своим весом, делая свободными верхние части наших тел. Мы долго могли находиться в такой полулежачей позиции не уставая и не сковывая друг друга, слушая биение наших сердец, тяжелого дыхания и сладко целуясь, пытались слиться в одну плоть. В такие минуты, активно вставляя ей, я замечал, что она начинала смеяться непонятно чему и закатывала голову, когда я окидывал ее взглядом, улыбаясь в ответ. Дурея прямо на глазах. И высовывала язык. Который я подхватывал своим ртом, пытаясь определить, где она сейчас вкуснее: сверху или снизу. Или наоборот, когда я увеличивал длительность монотонных фрикций сосредоточенно и напряженно замирала, опуская голову и глаза, чтобы наблюдать за моим, двигающимся внутри нее органом, как будто там было что то интересное. Из такого оцепененного состояния я выводил ее только взяв в рот торчащий сосок или неожиданно (для нее) впрыскивая сперму в розовую тесноту. После чего она обиженно поджимала губки, бросая на меня быстрый укорительный взгляд и доводила себя рукой, ловя свой фонтан удовольствия, который так внимательно ждала.

Перед сном она вставала прикрыть окно, и проходя мимо я всегда обнимал ее длинные ноги, прижавшись лицом целовал ее воздушный шарик, пробовал мять его как тесто и раздвигая ягодицы, разглядывал как редкую вещь. От чего она довольно улыбалась, а потом устав просила. «Ну, хватит. Пусти уже. « И если жажда снова накатывала мне в ствол, я шел за ней следом и прижимая к стене у окна доводил до исступления.

Временами я совсем терял голову пытаясь сношать ее до бесконечности за ночь, не понимая поначалу, почему я не могу снова кончить. В такие моменты я с какой то бешенной злостью долбил ее, как будто виноватую. Отдыхая в небольших паузах, а потом вновь принимался плющить Елену об койку. И в тоже время жалобно вопросил: «Почему ты не хочешь подарить мне ну хоть еще один миг блаженства?» В конце концов, крепко сжимая ее обеими руками за грудь и вымучивая остатки я падал рядом весь в поту, выбившийся из сил. И ничего больше не мог делать.

Позднее мы решили не увеличивать количество половых актов. Но иногда я не мог отказать себе в небольшом марафоне. Мне нравилось выжимать из себя и из нее последние соки. В такие минуты она тщательно следила за моими судорогами, подаваясь навстречу и помогая взрываться, довольно осознавая, как ее безумно хотят.

Через месяц я стал холодней. Елена Александровна потребовала объяснений. Я сослался на болезнь, но она стала недовольна и подозрительно заглядывала мне в глаза. Залезала сверху и дергалась, пытаясь оседлать или ложилась на постель передо мной, выгибала спину и раскинув ноги приглашала любить ее и все ее великолепное тело. Медовый месяц страсти прошел. Пришло время обыкновенной случайной связи.

Наступил август.

В одно прекрасное утро ей позвонил Рязанов, что скоро приедет. Елена Александровна казалась очень обрадованной и веселой. Я, признаться, струсил. А вдруг она в порыве признается мужу? Я намекнул ей об этом. Она весело расхохоталась и шепнула:

— Глупый! Разве я отпущу тебя? — и прибавила: — мы будем опять кататься верхом!

Рязанов приехал, веселый и довольный; в последнее время Рязанова часто звонила ему и звала его приехать. В течение месяца, который пробыл Рязанов в деревне, он был постоянно весел и счастлив. Елена Александровна как будто изменилась: не капризничала, не делала мужу сцен и даже позволила ему спать в спальне. Он благодарил меня за занятия с сыном и был предупредителен со мной.

После обеда он нередко просил меня ехать кататься с его женой и часто делал замечания Елене Александровне за то, что та недостаточно со мной любезна... Но чем сильнее она притесняла меня перед людьми, тем яростнее я драл ее как привокзальную сучку, когда мы оставались одни. Мы ходили с Леонидом Григорьевичем вдвоем рыбачить. Рязанов все более и более ко мне привыкал и однажды спросил меня, не желаю ли я работать в его бизнесе? Я, конечно, пожелал.

— Мне нужен технический переводчик! — сказал он. — Вы знаете язык хорошо. В скромности вашей я уверен, в трудолюбии тоже. Хотите?

Я, конечно, рассыпался в благодарности.

— Работы у вас будет много, но жалованье у нас невелико. Впрочем, мы пособим и этому. Я вам еще устрою место в профкоме... так что вы будете получать тысячи три, а впереди дорога для вас открыта... Такой способный молодой человек, как вы, не может остаться незамеченным.

Он попробовал меня, дал составить резюме из огромной докладной записки и остался очень доволен моей работой...

Когда на другой день мы ехали по лесной глуши с Еленой, то она сказала:

— Предлагал муж тебе место?

— Да... и этим я, конечно, обязан вам?

Она засмеялась, как ребенок, веселым смехом и проговорила:

— Вы всем обязаны себе, мой красивый и скромный Ромео!..

Она весело болтала, рассказывала, как сделает меня секретарем благотворительного общества, в котором она председательствует, как мы будем ездить вдвоем посещать бедных и как она будет смотреть, чтобы я в Москве вел себя хорошо...

А я?... Я ехал и думал, как скоро судьба помогла мне. И как удачно все получилось. Мы остановились у знакомой избушки. И зайдя в наше гнездышко, я выразил свою признательность нашим новым совместным вызовом: дважды отделать ее, не вынимая.

В сентябре я приехал с Рязановыми в Москву и скоро получил обещанное место. Жизнь моя изменилась. Я жил в приличной квартире, работал, познакомился с порядочными людьми и принимал у себя тайком Рязанову. Я достиг своей цели и мог сказать наконец, что живу так, как люди живут... Будущее манило меня блестящими картинами, а пока и настоящее было хорошо. Ко мне все относились с уважением; чиновники заискивали в переводчике Рязанова, а сам Рязанов не чаял во мне души и радовался, как дурак, когда через четыре года супружества у него наконец родился сын...

Те самые люди, которые год тому назад не протянули бы мне руки, теперь относились с уважением к солидному молодому человеку, принятому в порядочном обществе. У меня было положение, была будущность; оставалось приобрести состояние, и я решил, что и оно у меня будет...

Я съездил в свое захолустье, к матушке, и застал ее в большом горе. Лена, как я и предвидел, кончила скверно, отыскивая какую то дурацкую свою «правду».

Я старался успокоить старушку, но она была безутешна и все просила меня похлопотать за нее у Рязанова.

Но разве мог я, не компрометируя себя, просить за сестру, и у кого? У Рязанова?

Разве я мог сказать слово в защиту глупой, смешной девчонки?

Я старался объяснить это матушке, но она как то странно посмотрела на меня, залилась слезами и с укором заметила:

— Рома, Рома! Что сказал бы твой отец?

— Покойный отец был непрактичный человек, мама!

— А ты... ты слишком уж практичный! — грустно прошептала она и простилась со мною очень холодно.

Глупая старушка!

Она не понимала, что я был прав и что в жизни бывают положения, когда надо заставить молчать сердце и жить рассудком. Благодаря тому что я жил рассудком, я выбился из унизительного положения.

Прошло несколько лет, я расстался с Рязановой. Уж очень ревнива стала она к столичным девицам, и наконец связь наша могла компрометировать меня в глазах общества.

Она стала упрекать меня, говорила, будто я погубил ее, но, как умная женщина, скоро поняла, что говорит глупости. Елена Александровна, впрочем, утешилась, отыскав другого юного любовника.

Я имел положение и средства. Я был счастлив.

Оставалось увенчать счастие семейной жизнью, и я стал приискивать приличную невесту...

Вспоминая прошлую жизнь, я с гордостью могу сказать, что обязан всем самому себе, гляжу на будущее с спокойствием и трезвостью человека, понимающего жизнь как она есть.

Только сумасшедшие, дураки или блаженные вроде Лены могут погибать в житейской борьбе, не добившись счастия.

Умный и практичный человек нашего времени никогда не останется наковальней.

Жить, жить надо!