Солнце честного девичества

ануса ненаглядной. Затаил дыхание, прислушиваясь к своим ощущениям, ощущая возбуждённой плотью приятную возбуждающую шероховатость. Превозмогая сладкую боль, подался вперёд и вниз, проникая в самую тайну, тяжело выдыхая.

Марфа заголосила на весь лес, когда лобковые волосы юноши коснулись её ягодиц, сладостно стонала она, когда молодой человек, на выдохе, вышел из неё и вновь вошёл, уже увереннее и проще, до самого конца проникнув в её анус, в её всю. Пригнувшись к девушке, обхватив ладонями её живот, Иван неистово задвигал тазом, закричав, и вскорости высвободил из себя огненный вулкан, ровно внутрь своей Марфы.

Девушка кричала в унисон ему, ощущая внутри своей прямой кишки сокращения его члена и огонь, наполняющий её. Юноша тяжело дышал на ухо Марфы, губами и языком касаясь её мокрой щеки, не торопясь прерывать их сказочное, неземное соитие, не несущее молодым ничего дурного, не дразнящее людскую молву, не обрекающее себя на всеобщее осуждение. Лишь успокоив дыхание, ощущая грудью и животом разгорячённую кожу своей возлюбленной, молодой человек распрямился, осторожно вынимая из ануса девушки свой мокрый пенис. Когда головка выскользнула наружу, из расширенной дырочки робко пролилась струйка его спермы, но не такой чистой и белёсой как несколько минут назад изо рта Марфы. Сидя на коленях и сорвав лист лопуха, молодой человек старательно и любовно вытирал попку своей любимой, промакивая анус, осторожно очищая её лобковые завитушки от своих капелек, стараясь не касаться того, до чего ему будет позволено дотронуться во время их первой брачной ночи.

Отпустив свои ягодицы, девушка выпрямилась и уселась на колени, спиною к Ивану, касаясь его и наслаждаясь последними мгновениями их бесподобной близости. Подняла кверху руки, запрокинула голову, чувствуя на своих грудях ладони любимого, его губы, шепчущие ей на ушко нежные слова. Время для неё остановилось. Глаза наполнились благодатными слезами радости и счастья, и птичье пение вторило ей, заставляя девичье сердечко трепетать и кружиться...

* * *

В полутёмной комнатушке, с деревянными стенами и двумя крохотными оконцами под самым потолком, в корыте с водой стояла обнажённая девушка. Блестящая и румяная, с распущенными волосами и с берёзовыми листочками, прилипшими к её нагому телу. Рядом с нею стояла красивая статная женщина в одной лишь нижней рубахе, держа в руке берёзовый веник.

— Красава моя, будешь чистая, к суженому своему такая пойдёшь, — любовно проговорила Матрёна, охаживая плечи Марфы.
— Сейчас бабка Агафья подойдёт, засвидетельствует твою непорочность, — добавила мать, наклоняясь и окуная веник в воду.

У девушки тревожно сжалось сердце, остановилось дыхание. С глухо колотящимся сердцем она смотрела вниз, на согнувшуюся мать и на свой лобок, покрытый тёмными мокрыми волосами, не в силах произнести ни слова.

— Матушка, поди прочь... Встань в углу, — в полутьме раздался визгливый старушечий голос и скрип закрываемой двери.

К корыту, трясясь и опираясь на палку, подошла древняя старуха, сгорбленная и вся в лохмотьях.

— На, вот... — ведьма отдала Матрёне свою палку, сквозь спутанные космы строго взглянув на испуганную девушку.

Бросив веник в воду и принимая деревянную клюку, женщина послушно отошла в угол комнатушки, встав под огромной паутиной с крупным пауком. Марфа тихо ойкнула, запоздало сомкнув ладони на своей голой промежности.

— Тебе нечего меня стыдиться, чего-й я там ещё не видела, — смеясь, прокаркала старуха, шатаясь, обходя корыто и вставая за спиною девушки.
— А вот коли не уберегла ты себя до сроку делами нечестивыми — вот тут тебе стыд и позор уготован будет. Нагнись-ка! — с этими словами древняя бабка обеими руками упёрлась в лопатки девушки, сгибая ей спину.

В страхе согнулась девица, смотря вниз, прямо в воду, безвольно опустив руки, касаясь волосами воды, ощущая пристальный взгляд старухи на своём теле. Чувствовала она и сухие пальцы ведьмы, упирающиеся в её ягодицы, разводящие их в стороны.

— Хороша девка, хороша... — прошамкала бабка, вперив свой пристальный взгляд между девичьими ногами и ягодицами.
— А ты что ж лопухом подтираешься? — с ядовитым смешком воскликнула она, коснувшись длинным кривым ногтем ануса Марфы, всё ещё воспалённого, ещё помнящего присутствие в нём Ивана.

У девушки на глазах выступили слёзы. Казалось, ничто не могло укрыться от внимательного взгляда опытной повитухи. Марфа шмыгнула носом, не разгибаясь, чуть заметно кивнула головой.

— Не реви, коль чиста ты и непорочна — радоваться надо, — промолвила старуха, убирая палец, проведя им по самой промежности, по той самой пяди кожицы, что между анусом и нижними краями половых губ у женщин находится.

Приободрилась Марфа, похлопала глазами, стряхивая с ресниц слёзы, тихонечко выдохнула. Старуха коснулась большим пальцем девичьих половых губ, заправив два других под лобок Марфы, утопив их в густом покрове. Двигая сухой подушкой большого пальца, ведьма осторожно погрузила его глубже, осторожно раздвигая им половые губы, словно бы желая добраться до самого важного. Остановилась, вынула и поднесла руку к носу.

В комнатушке воцарилась гробовая тишина, девушка затаила дыхание, слыша лишь, как сопит и причмокивает древняя карга. Казалось, даже во дворе всё стихло.

— Чиста твоя девка, Матрёна! Радуйся, а то сидеть вам на свадьбе за столом в конских хомутах! — наконец, Марфа услышала громкий возглас ведьмы.
— Клюку мою подай да за стол пригласить не забудь! Я сама буду простыню смотреть, — повелительно добавила она, требовательно вскидывая костлявую руку.
— Спасибо вам, баба Агафья, — из полутьмы вышла мать, с лёгким поклоном протягивая бабке трость.
— Хорошую девку ты воспитала, ладную, — протянула ведьма, оборачиваясь через плечо, ковыляя к двери.

Когда за нею закрылась дверь, женщина радостно обняла свою дочь, покрывая поцелуями её лицо, сжимая ладонями её щёки.

* * *

В светлой от свечей горнице, за массивным дубовым столом вовсю шло гуляние. Песни да частушки, снедь да веселье, стук кружек и голосистый хохот. Вдруг всеобщий гомон стих, раздался едва слышный девичий вскрик, с потолка, искрясь в свете свечей, заметались пылинки и мельчайшие частички опилок. В горнице стало тихо, вскрик повторился, но теперь это был вскрик радости и наслаждения.

— Ах ты, моя радость... — прошептала Матрёна, с кроткой улыбкой оглядывая гостей, сидящая по правую руку от неё старуха-повитуха довольно крякнула.

И тотчас же веселье продолжилось с новой силой, пока наверху, в небольшой уютной комнатке, освещаемой одной единственной свечкой, на кровати, застеленной белоснежной, но уже измятой простынёй, возлежала обнажённая вспотевшая русоволосая девушка. На ней, примостив таз меж её широко разведённых в стороны коленях, располагался такой же нагой молодой мужчина, упиравшийся в кровать руками и интенсивно двигая бёдрами. Кровать чуть заметно покачивалась, едва слышно поскрипывая, раскинув руки в стороны, цепляясь пальцами за простыню и закрыв глаза, девушка тяжело дышала, закусив губы, что-то бессвязно бормоча. Резко выдохнув и на миг замерев, молодой человек повалился на девицу, уткнувшись мокрым лицом в подушку, касаясь щекою девичьего уха.

Девушка вытянула ноги, поглаживая ладонью жёсткие волосы своего мужа, счАстливо смотря в деревянный потолок, прислушиваясь к звукам веселья, что проистекало внизу, разделяя со всеми счастье честного девичества...

Спустя час, одевшись и причесавшись, молодые, держась за руки, спустились вниз. Собравшиеся встретили молодожёнов почтительными возгласами, некоторые из них привстали с деревянных лавок. Позади шла та самая ведьма Агафья, гордо неся в руках, чтобы собравшимся всё было хорошо видно, измятую белую простыню с характерной отметиной — несколькими красными пятнами.

Мать Марфы встала со своего места, не сдерживая слёз радости, подошла к молодожёнам и поклонилась им до земли.

— Солнце честного девичества, — в сердцах произнесла она, заключая свою дочь в крепкие материнские объятия.