Поэма. Вечер. Синие чернила

Во мне волна растёт такая,

Чтоб всем и каждому дала!

Я не могу остановиться,

Всё время хочется ещё,

До безразличья, с кем сшибиться,

И здесь желанье не при чём!

Мне, видно, с чаем что-то дали,

Я только чашку допила,

И мысли так защекотали,

Что, как безумная была!

Ведь я сама их попросила,

Чтоб облегченье испытать,

Но необузданная сила

Изнеможеньем, просит дать.

И всё по кругу. Снова, снова,

Мне надо, надо испытать

Миг извержения мужского!

Прости. Твоя супруга — блядь.

Не уходи! Средь этой своры

С тобой лишь буду по любви!

Ведь вновь подпоют, сделав хворой,

Чтоб мерзость закрепить в крови!

Так говорят: на третьи сутки

И добродетельную мать

Введёт в сознанье проститутки

Столь многочисленная рать!

В ней постоянное желанье

И стыд и совесть победит,

Безумьем так сметёт сознанье,

Что с сыновьями переспит!

Осталось мне уже немного,

Часам лишь сутки отзвонить,

И зарастет назад дорога,

Порвётся в мир любимых нить!

Всё! Не могу, возьми, любимый!

Со мною можешь делать всё!

Мне ощутить необходимо,

Как часть тебя меня возьмёт!

Вдруг, в тело сладкой и развратной,

Случайно провалил ладонь.

Жена вздохнула ставшись ватной,

И Сам пролился, будто конь!

В моей душе вскипело море

Желанья мести по вине,

И укрепила мысль о горе,

Отраве, спрятанной в вине!

Взревел, восставший в яром гневе —

Оторопели, сникнув враз.

— Вон, говнюки! — Со свистом в небе.

С ладонью кочерга срослась.

— Вон, от супруги, сучье племя!

Вон, блядодетельская тварь!

Или прибью, уж дайте время,

Иль покалечу инвентарь!

Глядели все на отдаленье,

Как одевал свою жену

В полупрозрачное творенье,

Не поминая ей вину.

Своя, конечно же, не тянет,

Хотя в нагрузку кочерга!

Нет, мой цветочек не увянет!

И не дождутся ни фига!

А впереди была дорога,

К которой вышел сквозь туман,

А за спиной — граница строгой,

Вчерашней жизни без ума.

11.

От удара стало тело ватным

Свет померк, кромешный шум в ушах.

Бил поленом, кто-то, аккуратный,

Притаившись в рослых камышах.

...

— Ты прости, что мы тебе вкололи.

Нервы, честь и совесть пощадив.

Трое суток сна, но не неволи,

Отдыха, и только, подарив.

— Где жена, и почему я дома?

Дайте встать!

— Ты только не дури!

Батя свёз её в бордель укромный.

Третьи сутки. Утром — забери.

Там за ним должок в три сотни баксов,

А она просилась на любовь,

Он её и сдал по твёрдой таксе,

Чтобы отработала за кровь.

Ты ему влупил ногой в наследство

Он на день лишился этих сил,

И твоей, виновнице последствий,

Фазер сатисфекшен наложил.

Ей пол сотни мужиков-страдальцев

В трое суток — плюнуть, это факт,

Если навострилась отдаваться

Без разбору, даже если брат.

Мы его нарочно пригласили,

Чтобы посговорчивей была.

Как сестричка с братом голосила!

И под ним два раза приплыла!

— Сам вези, пока не покалечил,

А с отцом я после разберусь!

— Не спеши, ещё рабочий вечер,

С бывшею твоей к утру вернусь.

Да, браток, теперь она другая,

Любопытство создало порок:

Попросила, мужиков без края,

И сбылось, да вот, тебе не в прок.

Я, в бессилье изменить судьбину,

Вдруг повесил голову на грудь.

От стыда, что мощную дубину

И теперь ей правит кто-нибудь.

Зло, жестоко треплет, приминает

Беззащитной проститутки плоть,

И ему не надобна иная —

Чьей-то, мужней, сладостней впороть!

Но представить ужас всей картины

Я не смог бы даже в страшном сне —

Надо, чтобы сердце стало льдиной,

Вот цена ошибки по весне!

* * *

Измождённой и усталой

Введена была жена.

Взглядом мужа не искала,

Вся почти обнажена.

Платья лёгкое творенье

Больно било наготой,

И являло откровенье

Жизни грязной и шальной:

Груди в пятнышках засосов,

Зацелована губа,

Вытекает сперма косо

От побритого лобка.

Гнёт усталости качает.

Безразличье глаз, лица,

И, в распухшести, не чает

Пасть малиновость сосца.

Той, которую вернули,

Даже шага не ступить,

За порог, ко мне толкнули,

Проявив, привычно, прыть.

Сорвалась тот час машина,

Лишь оставив о себе,

В память, чёрный след от шины,

И помятость на траве.

Оглядел жену до ванной.

Не скулил, но, горевал.

Как чужая! Богом данной,

Нежных мест не узнавал!

Безобразная бабища

Не узнавши, говорит,

Подобрав подол повыше:

Я готовая, бери!»

Между ног её зияло

Темно-красное дупло,

Булькало и истекало

Белым, вроде, мне назло,

Не по нежным лепесточкам,

А свисавшим лопухам,

Сигаретным уголёчкам,

Где натыкал гнусный хам.

Клитор, взнузданный навечно,

Возбуждением томим,

Застегнувшимся колечком,

Нержавеечным, над ним.

Он, распухший от ожогов,

И прокола для оков,

Мог бы мне поведать много,

Да слеза туманит вновь.

Платью порваны бретельки,

Но держали флёра снасть

Их садистские проделки,

Не давали ткани пасть.

Разглядел — в глазах стемнело:

Поддержали ткань на ней,

Две английские булавки,

Приколов к соскам грудей.

А она, не узнавала,

Очумением полна,

Села. Цены называла,

Ноги тупо развела.

Тут в глазах моих стемнело,

Всё слезами заплылось,

Но, кусая губы нервно,

Разделял любовь и злость.

На руках отнёс и в ванну,

И из ванны, на постель,

И в душе борделя рану

Тронуть рвался, но не смел.

Мной же преданной на скверну,

На неверной жизни путь,

Вымывал чужую сперму,

Не сказав, хоть что-нибудь.

В махровой, мягкой, простыне подругу.

Отнёс в постель, ей не хватало сил,

В глаза стыдливо глянули друг другу,

И каждый, как прощенья попросил.

Легла. Вовсю распахнуты колени,

Мол полюбуйся, милый, между ног,

Как натрудила за пять дней, без лени,

Пока туда совали, кто что мог.

Она совсем немного засмущалась,

Глаза прикрыла согнутой рукой,

Вздохнула тяжко, будто отдышалась,

Спросив: назад возьмёшь меня такой?

Вдруг, булькнув, снова мутным засочилась,

Стекая меж растянутости губ,

И спазмом в горле горечь расточилась.

И был мой взгляд беспомощен и глуп.

Наутро накормил овсяной кашей,

И в ванну, по делам, сопроводил,

Ей каждый из сосцов, огнём пылавший,

Синтомицином щедро одарил.

А в голове безудержно звучало

Про то, что Вовка мне вчера сказал,

Без счёта. Без конца и без начала,

И каждым словом суть свою терзал.

Чуть слышно, громче в горе не звучало,

Спросил жену про то, что было с ней.

В ответ она ревела и молчала,

Лицо закрыв ладонями верней.

Всплакнула. Что-то вспомнив, покраснела.

Молчала, долго думая, затем

Вздохнув и очень тихо, и несмело,

Поведала стыднейшую из тем:

— Твой друг придумал нам такую чашу,

За то, что ты с папашей сотворил:

Он обзвонил всех родственников наших,

Мужчин, и им забаву предложил:

За дёшево попробовать с девицей,

Похожей, как две капли, на меня,

И извращенной страстью насладиться,

Отдав семье для секса, на три дня.

Отец и брат, не к чести, согласились,

А ...

 Читать дальше →