Третья полка

Ездили когда-нибудь в плацкарте на багажной полке? Я вот ездил. Да много кто ездил в то время. В 92-м поезда и в Москву-то ходили через пень-колоду, что уж говорить про нашу провинцию... Бывало, поезд в расписании должен быть, а на самом деле его нет три дня. И люди сидят на вокзале, на баулах и чемоданах, ждут поезда, уже быт себе обустроили в зале ожидания. Или, бывает, поезд есть, но вагонов в нём в два раза меньше, чем нужно. В кассы тогда никто и не заглядывал даже, все сразу к проводницам с деньгами, а они женщины сердобольные, говорят: «Ну ты приляг на самую верхнюю полочку, ещё сумочки поставь так чтобы не видно было». И всем хорошо. Благо транспортная милиция только по праздникам ходила. А кому совсем свезло, мог и зайцем пролезть, пока проводница, кудахча, носится по перрону, пытаясь стрясти копеечку с каждого.

И вот однажды ехал я в такой обстановке из Минска в Питер весь такой красивый на нижней боковушке. Повезло так. Билет был куплен сильно заранее. Сверху, значит, мужик в усах и тельняшке, Михаил звать. Мы с ним чаи гоняли весь вечер под его разговоры — втирал мне, откосившему от армии, про Афган. В «купейном» отсеке распределились остальные персонажи: дородная баба лет шестидесяти с кучей коробок и банок с солениями, которые она охраняла как золото, похожий на Кощея дед, который ехал почему-то в тапках на босу ногу, и молодая семья начинающих алкоголиков: оба уже малость опухшие, но ещё интеллигентные, «вы» говорят. Ничего особенного, короче.

За пять часов, уже к ночи, кое-как проехали Витебск, и на следующей станции зашли они — зайчики. Причём сразу трое, два парня и девчушка. У нас весь отсек уже дрыхнет, даже Михаил уже успокоился, только я сижу, сон не идёт. Взял у проводницы бутылку пива, заплатил этой спекулянтке восемьсот рэ и сижу с этим пивом как король, рассматриваю новоприбывших. Парни как парни, явно студенты, лет по девятнадцать может. Видно что еле ноги волочат от усталости. Поозирались по сторонам, поняли что даже сесть негде и быстро запрыгнули на верхотуру — один прикорнул прямо на бабкиной коробке, второй рюкзак под голову положил. А девчонка не торопится, села напротив меня, чирикнула «Здрасти, я Таня!» и сидит, водит носом.

Я, недолго думая, предложил ей пиво, и она тут же согласилась. Развернулась за столик, рюкзак скинула вниз, ногу на ногу закинула так, что они аж завязались каким-то немыслимым узлом, и кулачком подпёрла щеку. Милая девушка. Невысокая, рыженькая, по бокам две коротенькие рыжие косички, явно ей не по возрасту — они её молодили лет на пять сразу. С хорошей фигуркой, как я успел заметить, но лицо необычное: курносый нос, щеки круглые с ямочками, когда она улыбалась, и с постоянным румянцем, губы полные, выделяющиеся без всякой помады. Из-за этого складывалось ощущение, что она немножко в теле. Загорелая как все деревенские девчонки, брови рыжие выгорели почти добела. Одета по погоде — футболка, шорты, вьетнамки. Что мне в ней сразу понравилось, это как она улыбалась — больше глазами, чем губами, от чего её брови подпрыгивали вверх, а карие глазки начинали поблёскивать. А улыбалась она постоянно.

Мы говорили шёпотом. Таня сказала, что они едут до Пскова с каникул. Она училась в пединституте, мальчики на истории, а она на «зверофаке», на отделении биологии то бишь. Они были из одного маленького города, Невеля, где все друг друга знают. Натарахтела мне за двадцать минут кучу всяких подробностей о своей жизни, рассказала даже про соседок по комнате, про какого-то препода-алкоголика, а про меня особо ничего не узнавала. Даже имени не спросила. Да и нечего про меня особо рассказывать — мне двадцать семь и я алкоголик, вот и вся история.

В общем пока мы сидели, Таня очаровала меня так, что я предложил ей свою нижнюю полку. Я и так-то чувствовал бы себя неуютно, отправляя её наверх, а тут она ещё и понравиться мне успела. Короче, вежливо поспорили немного, но потом я заявил, что какой же я мужчина, если не уступлю место и, мысленно сверкая доспехами, впервые в жизни полез на третью боковушку.

Пожалел я о своём необдуманном решении примерно сразу. Пока Таня радостно раскладывала матрас и стелила простыни, я обнаружил на третьей полке чью-то здоровенную сумку на колёсиках и солидный скос у стенки, который почти не оставлял мне жизненного пространства. Делать было нечего, спать хотелось невыносимо, и я, согнувшись в три погибели, кое-как устроился.

Проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо:

— Дяденька! Дяденька! — повернув голову, увидел, что Таня эта поднялась наверх, повисла на подножке и теребит меня за плечо. Нормально, думаю, уже дяденькой называют.

— Чего тебе, Танюш?

— Да я не могу, как вы тут мучаетесь. Места же нет совсем, тесно. Спускайтесь вниз, там места и двоим хватит, — и улыбнулась во всю физию. И глазками захлопала.

— Херассе... А пацанам твоим что, не тесно что ли? Вон этот, на коробке, грыжу себе зарабатывает. Его бы к себе и положила.

— Я чего дура что ли? — она захихикала, — Чтобы завтра вся общага знала что я с кем-то из них спала? А потом ещё и весь Невель?

Предложение было, конечно, заманчивое. Блядская сумка на колёсах и ублюдочный скос явно занимали больше места, чем восемнадцатилетняя студентка, и точно были гораздо жёстче. Поколебавшись немного, я спустился вниз мимо храпящего Михаила. Смотрю, лежит у самой стенки натянув на нос простыню, и глазками на меня поблёскивает. Ну ладно. Кое-как лёг на бок, жопа над краем полки свисает, неудобно. Натянул на себя край простыни. Лежим лицом друг к другу, я, значит, как идиот лежу, а она просто лежит, таращится на меня. Чувствую — не, сейчас упаду. Придвинулся к ней ближе, она приподнялась немного и глазами показала, мол руку положи под меня. Я повиновался, и она устроилась мне на плечо, и ко мне прижалась, довольная. «В тесноте, да не в обиде!» — прошептала.

Теперь мы оба нормально умещались на полке и под простыней, но тут же возникла другая проблема. Таня была мягкая, податливая, горячая как печка, да к тому же пахла так, что я сразу поплыл. Женщины у меня не было уже месяца четыре, а может и больше. Я предпочитал не считать. Не умел я как-то ни знакомиться, ни подкатывать — мне всё казалось, что вокруг полно кандидатов поинтереснее меня. А тут такое... Я лежал, ни жив ни мёртв, и только чувствовал её дыхание у себя на шее, тёплую ладошку у себя на груди, а ещё как хуй оттопыривает штанину. В соседнем отсеке тихонько бухали и бубнили два мужика, храпел Михаил, причмокивала во сне бабка с соленьями. И ещё периодически народ мимо в туалет шастал. В общем все были при деле, один я страдал. А тут ещё Таня начала меня своей ладошкой по груди поглаживать.

— Ты чё не спишь? — шепчу, — и чего горячая такая? Температура у тебя?

— Действительно, чегой-то я не сплю, — захихикала девочка, — все кругом спят, одной мне не спится. Температуры нет, я всегда такая.

Я повернулся было к ней, и тут же понял, какое это опрометчивое движение — теперь бугор на штанах утыкался ей прямо в бедро. «Ой!» — сказала она с иронией и заулыбалась глазами. Она елозила бёдрами, а её ручка гуляла по моей груди, плечу, боку. Меня уже серьёзно потряхивало. Я в отчаянии положил ладонь сначала ей на бедро, потом повёл вверх, под футболку. Она меня не остановила, и я полез выше, к груди. Помедлил и положил ладонь ей на сиську, сдавил через ткань лифчика, начал мять. Она больше не смотрела на меня, закатила глаза, ротик приоткрыла и язычок немного высунула. Кажется она стала ещё жарче. Я провёл рукой у неё между лопаток и расстегнул оба крючка на лифчике. Я не видел её сиськи, но мог чувствовать их наощупь — они были небольшие, тёплые, упругие, с маленькими стоячими сосочками — я не мог оторвать ладонь от её груди. Одновременно, я нашёл в себе смелость поцеловать её, и она, тихонько застонав, стала отвечать мне! После такого даже тормоз вроде меня уже окончательно осмелел. Я накрыл нас обоих с головой простыней и задрал на ней футболку. Она лежала у меня ...