Зеркало

Эта история повторялась с точностью китайской, чайной церемонии. Каждым вечером, каждого дня, в 20 часов ровно и не минуты позже, Саша, включив свет в своей спальни подходила к окну и раздвигала шторы, затем, лишь только мельком бросив взгляд на фасад здания, что находилось напротив отступала обратно, в глубь комнаты, туда, где на одной из стен помещения во весь человеческий рост крепился ее алтарь, — алтарь ее любви. Большое, нет простаки огромное зеркало. Алтарь, которому каждый нарцисс ежедневно приносят свое отражение в жертву, и между этими двумя неразлучными как между голубем и голубкой порой складывается куда больше взаимопонимания, чем между мужем и женой в некоторых человеческих семьях. Саша была словно рождена для зеркала, — зеркало было словно создано для Саши.

Есть тысячи идеалов красоты, в том числе и немножко ложных. Чего стоит только 90—60—90. Иногда мне кажется, что он появился на свет только благодаря тому, что его легко запомнить. Один идеал зачастую полностью противоречит другому, так позавчера оды пели розовощеким толстушкам, вчера восхищение вызывал болезненный вид, а сегодня его рисуют индустрии и модные глянцевые журналы, которые существуют за счет того, что размещают на своих страницах рекламу этих самых индустрий. Коммерческий след современных идеалов очевиден. Вы только не подумайте, что вместо заявленной эротики автор не с того не сего ударился в антиглобализм. Нет, вовсе нет, я просто хотел подчеркнуть, тем самым что Саша была хороша, вне времени, форматов и церемоний, ни совершена, просто хороша. Стройная. Изящная. Красотка. Цветок чьих-то потаенных фантазий. Девушка чей-то мечты.

В ее искушающих, почти что кошачьих манерах, и хорошо сбитой фигурке, было все то, что заставляла мужчин сворачивать себе шеи когда она, качая бедром проходила мимо, то, что заставляла старичка, частенько, по вечерам дымившего трубкой, на лавочки у ее подъезда, вспоминать свою бурную молодость, то, за что Саша любила зеркало, а зеркало так сильно любила Сашу, ну и самое главное, то, что собственно как магнит притягивало некто постороннего каждым вечером, каждого дня, выходить на балкон дома напротив, прикрывшись мраком ночи, как дьявол прикрывается плащом. Там на балконе, был он, бинокль, красная вино и часто женщина, а вместе с ней ее холодная усмешка.

Они разговаривали только однажды, у дома. В тот пасмурный, осенний день, лил дождь. Он выходил из магазина, — в его руке вертелась пачка сигарет. Девушка поджидала его у входа. Он увидел ее, вздрогнул, хотел было пройти мимо, но был остановлен касанием ее руки. Он не никогда не видел ее лица так близко. Здесь, на улице это был совсем другой человек, там, в окуляре бинокля другой.

 — Меня зовут Саша, — просто-напросто сказала девушка.

Он растерялся, побледнел, вытащил из кармана бумажник и начал что-то глупо бормотать, а том, что не когда бы, не позволил себе что ни будь предосудительного, и все такое. Очень много разных, глупых слов. Человеку напротив, было сорок пять лет. Он повел себя перед этой красоткой, как интеллигентный водитель, перед жезлом гаишника, застуканный на превышении скорости. Там где одни выставляют грудь, другие просто предлагают взять взятку.

 — Нет, это не то, что ты думаешь, — сказала Саша, увидев в его руке купюры. — И точно не то, что думает твоя рыжая. Но дожжен же ты знать, хотя бы, мое имя. Она и ты!

Саша рассмеялась, развернулась и ушла. А он стоял раскрыв рот, разведя руки и пялился ей вслед, до тех пор, пока ее фигурка не исчезла за поворотом, затем вздрогнув всем телом, точно очнувшись от страшного сна, перевел взгляд через улицу, напротив, туда где у обочины облокотившись об авто стояла женщина. Рыжая женщина. Мелькали редкие автомобили; в образовавшихся в неровностях у парапетов лужах взрывались крупные капли дождя; а на ее треугольном и бледном как мрамор лице блуждала усмешка, — в блеске же мутно-зеленых зрачков жили все дьяволы мира.

Саша подходила к зеркалу с грациозностью лани, долго смотрела на себя, улыбалась, а после обнажалась перед ним и белая сорочка летела вниз под ступни на паркет. Стройное тело. Узкие бедра. Бермудский треугольник лобка.

Каждый день новая игра, каждая игра как новое откровение. Саша не любила повторяться. Она игралась со своим отражением с ловкостью жонглера, жонглирующего своими булавами, с изяществом с каким лишь только одна кошка может играться со своим хвостом. Она-то подходила к зеркалу вплотную, так близко, что темные соски ее реальной груди упирались в свое же собственное отраженье, то отдалялась, иной раз поворачиваясь к нему лицом, то выгибая спинку, разворачиваясь задом, и пальчик ее кисти скользил вдоль удлиненного овала ягодиц и забирался внутрь и выходил обратно.

 — Ты просто жалкий человек, ты трус, ты, как та жертва, которая хочет, чтобы ее, наконец, поймали. Пауза. Ты, так боишься своего тайного эшафота, что приходишь к нему каждый день, надеясь так превзойти свой страх. Но страх только усиливается, когда ты видишь перед собой блестящее лезвие его гильотины и тогда, ты совершаешь вторую ошибку, влюбляешься в нее все с тем же посылом. Пауза. Ты что дурак! Это твоя кривляка, — Саша, — это и есть твоя гильотина, которая придет день, тебя погубит. Очень долгая пауза. У гильотин есть такое свойство время от времени подать на головы своих влюбленных созерцателей. Ты разве не знал?!

Женщина замолчала, отстранилась от него, закинула за спину, локоны рыжих волос, взглянула на него снизу верх.

 — Почему, ты на меня всегда так пялишься, у тебя сейчас такой вид, точно гильотина уже рухнула... ну что?

А он молчал, как всегда нелепо разведя руки в стороны, и смотрел на нее сверху вниз, как белая струйка его семени медленно падает с ее острого подбородка.

Саша некогда не приводила к себе домой мужчин, почему? Возможно, они были ей просто не интересны. Тому кто хочет себя, едва ли нужны партнеры. За время своих наблюдений человек напротив лишь однажды видел в ее доме мужчину, хотя в этом случае это слово не показатель факта, а его большое преувеличение. Маленький рост. Болезненный вид. Большие очки. Вуди Ален. Молодые люди сидели на кухни, пили зеленый чай и разговаривали. О чем? А мире во всем мире разумеется. Ничего не было.

Саша садилась на кресло расположенное напротив зеркала и раздвигала ноги; пятки ступней вжимались в мягкую ткань. Хаус темных волос, едва заметная прорезь, вялый петушок, — двуликий Янус кого отталкивающий, кого манящий.

Два пальца оттягивали клитор, в то время как мизинец слегка проникал внутрь.

 — Андрей Николаевич вы приготовили отчет? Андрей Николаевич... Андрей Николаевич... отчет? Вы спите? Отчет!?

 — А? Конечно я приготовил отчет... стоп... какой вообще, к черту, Алина, отчет?!

 — Саша любила игрушки, — актрисам нужен аксессуар. Она трижды посещала секс шоп. Костюм снегурочки сейчас негде не купишь, монашки и принцессы тоже. У ней вообще был целый гардероб, а также хлыст, пара искусственных фаллосов и кое-что еще. Саша была тот еще провокатор!

 — Так что... Николаевич, поедим с ночи на рыбалку. Сейчас на Шайбе такой клев идет, окуни так и лезут.

 — Нет, с ночи я не могу.

 — Так воскресенье, Николаевич... расслабимся! По чекушке возьмем, молодость вспомним, как на Ленина по девкам шарились. Помнишь Машу три копейки? По лицу вижу, помнишь! Как же она сосала! Как сосала, а... и главное альтруисткой была, не то что сейчас бабы пошли, сейчас всем бабам, — бабки подавай, а той давали, сама не брала. Идейной как пионерка была, ешкин кот!

 — Нет, с ночи я не могу... дело есть... дело!

 — Дело у прокурора, а у нас с тобой делишки. Столько лет ведь не виделись, а Николаевич?

 — Ты слово, нет, знаешь, аль нэ русский?

Саша брала ...