Красная шапочка

рукой она деловито стала возбуждать моего «Малыша», который еще не достиг своих положенных восемнадцати сантиметров.
«Господи! Как бы не разорвать ее хрупкое тельце!», — подумал я, увлекаемый ею в уже готовую постель. А дальше происходило то, чего больше всего мне хотелось. Она быстро воскресила мой орган, пока он не занял стойку «Смирно!», беспрерывно лаская его маленькими пальчиками и поигрывая с яичками. А затем она медленно, словно нехотя, так обыденно и аккуратно наделась на него, что тут и дураку стало бы ясно, что я имею дело с опытной профессионалкой.

Боже! Но как это было приятно ощущать ее тело, так плотно надетое на мой орган! У нее действительно была маленькая и совсем неглубокая дырочка, в которой мой «Боец» почувствовал себя настоящим хозяином в этом комфортном для себя помещении. У меня даже мелькнуло смехотворное сравнение ее органа с «мышиным глазом». А как она работала! Это было не торопливое сношение, похожее на бег человека, отставшего от поезда, а медленные наезды на мой предмет любви, желающий максимального удовлетворения, сопровождаемые крепкими объятиями и огненными поцелуями. Я уже готовился окропить ее своим «молочком», как она быстро слезла с меня, и мы оказались в позе 69. Я тут же сообразил, чего от меня требуется и принялся лизать, целовать, сосать ее маленькую «Киску», в которой уже начинало похлюпывать от ее щедрот, так же как и мой «Воин» стал потихоньку награждать ее рот небольшими каплями, похожими на слезы сострадания. Она не выдержала первой, слив в мой рот весь свой арсенал жидкости, скопившийся в теле, на что я ответил ударом в ее рот струей белой жидкости, которую она судорожно глотала, размазывая по лицу. Это наслаждение длилось несколько минут, пока мы, тяжело дыша, не заняли прежнюю позицию. Кто-то мне говорил, что сперма омолаживает кожу лица.

 — Хочешь еще самогоночки? — приподнялась она, готовясь встать.
 — Не более половины стакана, — уточнил я.
Едва я выпил самогонку, как она тут же повалила меня навзничь и забралась сверху.
 — Я работаю, а ты только держи и не шевелись, — поцеловала она меня в пупок.
 — Я держал, как мог, ожидая, что так скоро мой «Боец» не сможет поднять голову, но он так резко встрепенулся и мигом подскочил, как уснувший возле тумбочки дневальный по кубрику, внезапно разбуженный старшиной команды.
... Она трахала меня с толком, чувством, расстановкой, словно оттачивала мой орган для участия в будущих столь же страстных и желанных соревнованиях. И тут я понял, что у нас поразительная совместимость органов, даже в мозгу прошептало, что «у нас одинаковые калибры». Я был в экстазе. Для меня весь окружающий мир перестал существовать, так как в мозгу стучала только одна мысль: «Давай! Давай! Давай!»... И она давала так, как ни одна из тех женщин, которые раньше оказывались со мной в одной постели. Ее движения были не только поступательными, но и круговыми, она, то выпускала член почти на самую поверхность и «целовала» его клитором, то мигом загоняла на самую глубину и там крепко сжимала мышцами влагалища, не давая ему ни минуты покоя. Я озверел, схватил ее за талию, опрокинул навзничь, придавил всей тяжестью своего молодого тела и так стал накачивать ее, словно поршневой насос артезианскую скважину. Она пыталась замедлить мои движения, но транс уже бил меня в любовной лихорадке так, что я сам испугался, что так можно и испустить дух от чрезмерного напряжения. Но молодой организм был крепок и продолжал насиловать это милое, на такое разборчивое и понятливое «дитя» в этом омуте бурного секса.

... Наш обоюдный оргазм был сопровожден ее криками, которые я оградил от окружающего мира, заткнув ладонью ее рот, и моим медвежьим рычанием, слезающего с самки лохматого животного.
Уходил я от нее с болью в члене и выжатым, как лимон. Потом оказалось, что в мочеточник я загнал ее сперму, но через сутки боль прошла.
«Больше я к ней ни ногой!» — поклялся я сам себе. Но прошло завтра, послезавтра и этот бешеный секс стал мне сниться по ночам. Я прижимал к ноге торчащий член, но он не хотел спать. Он хотел опять побывать в этой сладострастной «Мышке», я это понял и в очередной сход на берег опять оказался у заветной двери. Она ждала меня, словно знала, что я приду. На столе уже стояла все та же сковородка с жареной картошкой, на блюдечке лежала горка соленых огурцов и знакомая бутылка самогонки. А дальше все происходило по знакомому, но столь желанному сценарию.
... После пятого захода к Светке, я почувствовал, что от этой женщины мне уже не отвертеться. Любовная яма засасывала меня все глубже и глубже, тело стало стройным, как кипарис, и я стал подумывать о женитьбе, так как был уверен, что лучшей женщины мне теперь никогда не найти.
Едва я собрался в очередное увольнение, где хотел сделать ей предложение, как раздались колокола громкого боя, крейсер снялся с якоря и ушел в Питер.
... Я отправил ей семь писем, но ни на одно не получил ответа. Тогда я плюнул на все и решил, что быть вместе с такой женщиной просто не судьба.

... Через три месяца закончилась моя практика на крейсере, который больше не заходил в Лиепаю. В день прощания с кораблем ко мне подошел штурман корабля старший лейтенант Васильев. Он протянул мне увесистый пакет.
 — Что это? — протянул я руку, чувствуя, как у меня подкашиваются ноги.
 — Письма от известной тебе Светланы Алексеевны. Помнишь «Красную Шапочку?».
 — А почему они у тебя?! — нахмурился я, готовый звездануть его между глаз.
 — Потому, что я, в некотором роде, пока еще ее муж. И я еще подумаю, подарить ли ее тебе или нет...
... Я ехал в училище с разбитым сердцем... До сих пор у меня такое чувство, что в тот злополучный день штурман Васильев отнял у меня самое дорогое в жизни, мою «Красную шапочку», которую до настоящих дней я так и не нашел...
Эдуард Зайцев.