Продолжение истории княжны Ирины и её крепостных рабов

маленькой девочкой, не давал проказничать и озорничать с Настасьей Парфёновной, т. е. его дочкой и её подругой детства. Заполучив Парфёна (так теперь молодая княжна стала называть бывшего друга своего покойного отца) в качестве бесправного крепостного раба, юная красавица приказала тут же старому другу отца раздеться донага и лечь на скамью, что тот, будучи уже рабом юной повелительницы, смиренно и сделал. Самолично взяв кнут, княжна Ирина начала его пороть. А было тогда юной прелестнице 14 годков от роду. Порола княжна его долго, со знанием дела, приказав бывшему богатому дворянину с древнего и знатного рода, а нынче своему приобретённому рабу считать каждый получаемый им удар от юной его госпожи. Увидев такое, Настасья, бывшая подруга, бросилась на колени перед юной красавицей, умаляя и прося пощады для отца. Княжна была непреклонна. Парфён сбился со счёта, что ещё более разозлило юную княжну Ирину. Тогда она начала бить раба каблучками башмачков по голове. Настя, защищая умирающего отца, бросилась ей в ноги, целуя башмачки бывшей своей лучшей подруги, в слезах просила пощадить отца, на что княжна ей напомнила, что он её крепостной раб, её вещь и что она вправе делать всё, что ей вздумается. Пожелает — убьёт, запорет, утопит, уморит голодом, как и любого из десятков тысяч её крепостных рабов, доставшихся юной княжне по наследству, невзирая на то, отец он чей то, мать, сын, дочь, бабушка или дедушка. Захочет — всех изведёт. Она, юная и прекрасная Госпожа, а они — все челядь, чернь, рабы, вещь юной Госпожи.

 — Ирина! — в полном отчаянии закричала Настасья — позволь мне быть твоей крепостной рабыней, но отца пощади... оставь его жить... — тихо рыдая закончила последнюю мольбу к непреклонной юной госпоже Настасья.

Княжна остановила экзекуцию, надменно глянула на ползающую в её ногах бывшую подругу и произнесла:

 — А помнишь как тебе латынь лучше давалась чем мне? Ох, как меня это бесило. А как учитель французского на одном уроке похвалил только тебя, а меня нет, помнишь? Что ж... — с усмешкой продолжила юная княжна, — теперь тебе понадобятся другие успехи в иной учёбе. Будешь изучать науки, которые нужны МОЕЙ рабыне. Ладно. Я милостивая. Я дарую ему жизнь, а завтра оформим твой уже добровольный отказ от сословия и переход ко мне в крепостные. Начнёшь с кухарок. А, впрочем, нет, сперва клозет будешь вычищать.

Вдруг юная княжна резко задрала подол платья и оголила свои прелести.

 — Помнишь, Настюш, как мы показывали свои прелести друг дружке в детстве, а твой тятенька, вот это смердящий раб, заметил нас однажды и шибко ругался, обещался отцу моему всё рассказать?

 — Помню, Ирина — всё ещё не в силах подняться произнесла Настасья.

 — Целуй, рабыня. Отныне я тебе не Ирина, а барыня и твоя госпожа.

Настя безропотно губами прильнула к промежности своей юной госпоже.

Спустя годы, теперь уже крепостная, а в прошлом подруга княжны, в костюме гувернантки на аглицкий манер, смиренно опустившись на колени перед красавицей Ириной, как она это привыкла делать десятки раз ежедневно в течении нескольких лет, при каждом докладе, вызове, просто при встречи со своей госпожой и полновластной хозяйкой, доложила барыне о том, что обед готов, и куда прикажете подать.

Надо отметить, что как только Настюша была официально закреплена за княжной как крепостная, юная повелительница продолжила экзекуцию её отца, бывшего дворянина. В прошлых рассказах о княжне я уже писал, что юная госпожа очень любила пороть своих холопов, делала это чаще всего лично, а когда требовалось наказать сразу большое число своих рабов, она перепоручала это своим конюхам. Но сама она наказывала своих крестьян ежедневно, делала это умеючи, день ото дня оттачивая своё мастерство. В ту пору ежедневно по нескольку здоровенных мужиков, раздеваясь до нага укладывались на специально сколоченную широкую скамью для экзекуции перед совсем ещё юной девочкой, хрупкой, небольшого росточка, с локонами золотисто-пышных волос, растрёпанных на ветру и ниспадающих на хрупкие плечики. Перед четырнадцатилетней девочкой, с едва оформившимися, маленькими, но красиво-упругими формами груди, с беленькими, маленькими, но очень стройными и прекрасными ножками, одетых в белые башмачки. Перед девочкой в нарядном шёлковом платьеце и неизменной летней шляпкой с полями укладывались и получали наказание сполна, не ропща, а она их стегала с огромным удовольствием, справедливо считая что все десятки тысяч её крепостных рабов предназначены для работ на хозяйку и получения хлыста от хозяйки. Мужики для неё были хуже скота и с ними она не церемонилась. Никто не считал скольких она запорола до смерти (в числе этих несчастных, кстати, был и отец Настюши). Одни говорят, будто сотни мужиков запорола, другие поменьше число называют, но суть в том, что и перейдя двадцатилетний свой рубеж, молодая княжна от этой забавы не отказалась.

Подойдя к стоящей на колени Настюше, хозяйка взяла её за подбородок, глянула в глаза, наклонилась к своей рабыне и поцеловала её крепко в губы.

 — Обед подашь на террасе, а тебя сегодня ночью жду в своей опочивальне — прошептала хозяйка, вновь наклонившись теперь к уху рабыни и облизнув язычком его.

 — Слушаюсь, госпожа — смиренно ответствовала рабыня.

 — Ещё б ты не слушалась, целуй руку и ступай, Настюша. Эх, какой сегодня солнечный и жаркий день обещает быть.

За обедом госпоже прислуживало по обыкновению десятка два лакеев. Гувернантки бегали, суетились. Кухарки с замиранием сердца и молитвой об отведении господского гнева ожидали окончания трапезы хозяйки. Не дай Бог не по вкусу или волосок какой в еде окажется — княжна порола тут же на своём столе для трапезы всех кухарок, бывало и до смерти.

По окончании трапезы вновь с докладом пришла Настюша. Опустившись на колени, она протянула госпоже казённые бумаги.

 — Что это ты меня, мерзавка, после обеда беспокоить делами вздумала?

 — Здесь подписать разводную извольте, госпожа, Вы давеча продать изволили трёх своих холопов — Ивана, Тимофея да Никитку, что приглянулись помещице Анюковой, в обмен на её рощицу, что Вам, госпожа, так полюбилась, а из них не женат токмо Никитка, остальны женаты, помещица не желает такой товар принимать, ейно холостые нужны, барыня.

 — Знаю, знаю зачем этой старой развратнице понадобились сии молодцы, молодых красавцев выбрала чай не поле пахать, а так как она уж очень набожная, то желает по закону греховодить, а они как назло все женаты оказались, за исключением Никитки-красавца, ну да, такой товар то долго не залёживается, сама бы им пользовалась, да вот тебя, Настюш, люблю одну я.

С этими словами молодая госпожа подошла к своей рабыне, которая по-прежнему оставалась на коленях пред своею повелительницей и любовницей в одном лице, взяла её за подбородок, приподняла голову и прямо со страстью взглянув в глаза принагнулась и крепко поцеловала в губы свою бывшую подругу, а нынче крепостную рабыню.

 — Пошли в опочивальню, после делами займёмся — строго приказала ей княжна.

 — Слушаюсь, госпожа. — с этими словами Настюша, вздохнув и понурив голову тихо поплелась за своей молодой повелительницей в её опочивальню. Самой ей никогда не нравилось заниматься этим со своей молодой хозяйкой, более того, подобная любовь была ей противна и омерзительна как в физическом так и в моральном плане. Она тайком встречалась с Никиткой, тем самым молодым красавцем, которого молодая госпожа продала в числе других старой соседке-помещице, девице Анюковой, что никогда за все свои 60 годков не была законно венчана, а всё ездит по поместьям да спокупает молодых красавцев для своих грязных плотских утех. Тех приобретённых крепостных кто отказывался наотрез удовлетворять старую барыню или случался конфуз по причине психофизиологической в удовлетворении дам в возрасте — тех барыня отдавала в рекруты на 25 лет, иногда выходило сверх требуемого числа, но всё равно отдавала, говоря, мол, коли мне послужить как след не могут, пущай царю-батюшке да державе послужат. Молодая княжна Ирина тоже отдавала в рекруты на 25 лет молодых красавцев из числа её крепостных рабов, но по другой причине. Она считала, что молодые красавцы отнимали у неё молодых красивых девушек-крестьянок, которыми она очень увлекалась сама. И последние безропотно и по первому зову княжны шли в её опочивальню и исполняли любую её прихоть в плотских страстях, всё равно она чувствовала, что телом они с ней, а душой и мыслями со своими парнями. Так было и с Настюшей, потому Никиту она, зная о привязанности её рабыни к нему, и велела обменять на берёзовую рощу с двумя другими молодыми крепостными красавцами.

В пылу страсти, когда Настюша доводила уже свою молодую госпожу язычком до оргазма, она, причмокнув и почувствовав момент попросила госпожу не продавать её возлюбленного. Молодая княжна, будто желая заткнуть рот рабыни, с ещё большим усердием стала насаживать её ласковый язычок на свои прелести, одновременно бурно, с животным рёвом и визгом кончая достаточно продолжительное время... Крики разнеслись по всей усадьбе, казалось они долетели до каждого самого отдалённого уголка огромного барского дома. Опосля, отдышавшись, вся мокрая и приятно уставшая от изнемождения плотской страстью, молодая княжна сообщила своей любовнице и рабыне, нежно покрывая её поцелуями:

 — Хорошо, я дам той старой хрычовке двух других красавцев вместо твоего Никитки, но велю сделать из него евнуха и он, наравне с другими дворовыми горничными, будет мне прислуживать, одевать, накрашивать, причёсывать, а так же держать свечку, во время наших с тобой, Настюша, ночных забав. Слышать от тебя больше ничего не желаю, ступай — строго приказала опешившей служанке молодая княжна. (продолжение следует)