Неумершая любовь

(сказка жестокая, но в конце, как и полагается в сказках, всё будет хорошо)

 — А ну, раздвинула свои ляжки шире! — скомандовал мужской голос: — Шире я сказал!
 — Аргх! — донёсся приглушённый женский вскрик, когда ремень со свистом опустился на её промежность, голенькую как у девочки, и бардово-красную от ударов, как у провинившейся шлюхи. Большего женщина произнести не могла, даже если бы захотела. Мужчина восседал на её лице всем своим весом, ни мало не заботясь о её удобстве. Впрочем, удобством здесь и не пахло — она была вжата в каменную плиту, и холод пробирал её до костей. Но ей уже было не до того, чтобы беспокоиться о таких пустяках. Сейчас её единственной задачей было массировать своими грудями уютно расположившийся меж них мужской орган, не прерываясь даже в самые болезненные моменты. И она должна была постараться, если не хотела, чтобы боль продолжалась вечно. Только если она вызовет в нём желание своими ласками, только тогда он снизойдёт до того, что позволит ей ублажать себя ртом — а в это время он прекратит терзать её нежную плоть меж ножек, подрагивающих от напряжения и страха ожидания очередного удара.
Но насильник был уже слишком опытен, чтобы оставить свою жертву в покое так скоро, как той хотелось бы.

И вдруг ей стало легче — когда мужчина поднялся с неё. В порыве благодарности, она хотела уже потянуться губами к его нависающему над ней орудию, но он лишь влепил ей пощёчину:
 — Куда, шалава, своим ртом нацелилась? Команда была лежать. И терпеть, — зло усмехнулся он: — Но раз ты дёрнулась, значит проявила непослушание. Значит, будешь наказана.
 — Да, дорогой, — непроизвольно всхлипнул, ответила женщина.
 — Что значит «да»! — новый неожиданный удар потряс женское тело. Она не успела свести ножки и вся тяжесть кованной пряжки легла точно на клитор. Со всего маху. Глаза едва не выскочили от боли из глазниц, рот распахнулся так, что потрескались уголки губ, а каменные своды потряс крик... который не слышал её мучитель, ибо ухо человека неспособно услышать такую боль. Но он знал, он видел КАК ей БОЛЬНО — и наслаждался этим. И не собирался прерывать своё наслаждение.
 — Как, — начал он с усмешкой: — Как, я спрашиваю тебя, ты, недостойная тварь, должна держать ответ перед твоим господином и повелителем?

Превозмогая ужасную боль в ноющей от сотни ударов промежности, женщина соскользнула с ложа на каменный пол. Холод камня чуть-чуть приободрил её, придав силы, чтобы приподняться и сесть на коленях перед мужчиной. Затем она выпрямилась, и гордо откинув голову назад, завела за неё руки, явив пред очи мучителя свою прекрасную грудь:
 — Мой господин, — произнесла она с величайшим смирением в голосе: — Я, твоя ничтожная вещь, твоя подстилка, существующая лишь для твоего наслаждения, провинилась перед тобой, мой повелитель. Моя вина безмерна, и ничто в мире не может служить мне оправданием. Я не заслуживаю пощады, и должна быть наказана со всей строгостью. Но...

И тут она замерла и посмотрела ему в глаза. Он разглядывал её, покорную женщину у его ног. А она ждала. Наконец он дал знак.

 — Могу ли я, — продолжила она: — Просить о милости...
 — Нет, — прервал он её. Он сказал это без всякого нажима, без угрозы. Даже почти мягко дал ей понять, что его решение непреклонно и сладкого она не дождётся. Но увидев вновь навернувшиеся слёзы на его и без того заплаканном лице, он смягчился: — Прости, любимая. Ты сейчас так прекрасна, — он опустился на пол перед ней. Холод камня не волновал его, взор был прикован к глазам напротив: — Ты сейчас так прекрасна...
 — Правда?
 — Ну конечно! — приободрил он её: — Ты неотразима. Самая прекрасная из женщин. Сколько боли ты перенесла и так стойко. Я любуюсь тобой. Но, нет, даже не проси. Сейчас я не дам тебе ни капли удовольствия. В мои планы входит ещё наслаждаться тобой сегодня, а что это означает для тебя, а, моя девочка?
 — Боль, да? — шепнула она, целуя его руку. Руку, которая ещё недавно сжимала ремень, терзавший её самое нежное место.
 — Да, моя девочка, — подтвердил он: — Много, много боли. И, если я сейчас позволю тебе хоть капельку наслаждения, ты же знаешь себя, тебе только труднее будет перенести остальное. Я же жалею тебя, глупая.
 — Правда?
 — Ну конечно! Ну, девочка, ну иди сюда, прижмись ко мне.
 — Можно?
 — Да, любимая, можно.
 — Спасибо, милый, — она уткнулась ему в плечо и принялась нежно целовать его, пока он держал её в своих объятьях. Тепло, исходившее от его тела, было необычайно приятным. Она так наслаждалась этим ощущением, что готова была вытерпеть ради него ещё такую же пытку. Или даже похуже.

 — Ну, всё, девочка, — тихо произнёс его властный голос: — Отдохнула?
 — Да, господин, — шепнула она, смахивая слёзы и поцеловав его в последний раз.
 — Тогда вставай, и ножки пошире. Да, вот так. Ещё шире, девка!
 — О, господин...
 — Стоять! — он взял её за волосы, выворачивая её лицо к себе, и она едва не растаяла в накатившей волне наслаждения от ощущения его власти над собой: — Строптивая девчонка решила своевольничать. Много о себе возомнила. Думала, раз господин приласкал, то пожалеет? Нет, никакой жалости не будет. Усекла?
 — О, да, господин, — отвечала она: — Я недостойна.
 — И ещё, девочка, — добавил он чуть мягче и нехорошо ухмыльнулся: — Теперь тебе будет больнее. Помнишь, я тебя предупреждал об этом. После передышки боль ощущается сильнее. Ты хотела этого, глупая девчонка?
 — Для тебя, мой господин, я готова на всё!
 — О, сегодня тебе представиться случай, — заверил он её: — Но сперва я хочу, чтобы ты ног не могла свести. Стоять!

Она и не пыталась сопротивляться. Стояла в той же позе, с широко разведёнными ногами, руки сцеплены за спиной, грудь выставлена вперёд, а кругленькая плотненькая попочка отклячена назад. Да и куда бы она делась, когда её волосы намотаны на его кулак? Оставалось лишь надеяться, что он захочет войти в неё сзади. Ну хотя бы пальцем проверит её дырки...
Но вместо этого она услышала свист раскручиваемого ремня и напряглась, зная что будет потом. Предугадать было несложно, кованная пряжка, пролетев по дуге снизу меж её ножек, ударила по лобку. На этот раз она попала выше нежных губок, по животику — но и это было черезчур. И всё же она держалась на ногах... а может висела на своих волосах, зажатых в его кулаке.

Кажется, он заметил, что удары не приносят жертве должных мучений. Бесцеремонно пригнул её ниже и продолжил порку. Ремень ложился, огибая промежность, но удары стали попадать ещё выше. У неё перехватывало дыхание, но это неудобство она вполне могла ещё выдержать. Главное, что её начинало уже раздражать и даже злить — почему он не бьёт именно туда? Она не нравиться ему там? Это становилось простым избиением, в котором она не видела ничего интимного.
И она выпрямилась

 — Девка, ты что творишь? — произнёс он удивлённо.
 — Почему ты не бьёшь меня туда? Я тебе не нравлюсь там больше?
 — Вот только этого нам сейчас не хватало, — бросил он в ответ раздражённо: — Ты неисправима. Ты вся в этом. Что угодно может стать причиной и ты уже готова поломать всё.
 — Но почему? — взмолилась она.
 — Девочка, моя любимая девочка, — успокоил он её: — Я люблю тебя. Ты же знаешь. Ну, скажи сама.
 — Да, — ответила она, прижимаясь к нему: — Я знаю, любимый.
 — Ну так чего тебе ещё надо?
 — Ты не попадаешь...
 — Ах, это! — рассмеялся он:...