Восточная западня. Часть 2

Ночью, сидя на моей постели, он раздвигает волосатые ноги и кивает мне вниз: — Возьми его... Погладь... Я устраиваюсь между коленей и руками довожу пенис до по-луэрекции. Он притягивает меня: — А теперь поцелуй его... Хочу войти в тебя... Он вжимает член в моё лицо, и мне ничего не остается, как раскрыть рот. Постаравшись спрятать брезгливость, зажмурив глаза, я долго облизываю полумягкий орган, жидкие заросшие яички, беру его в рот и сосу. Бесконечно тянется время, а старик всё не может. Интересно, он разозлится, если я не смогу возбудить его? А ведь его раздражение опасно! Тогда меня никто не защитит от его гнева! И — прощай призрачная надежда на возвращение домой. А так у меня остаётся хоть небольшой шанс уговорить старого пня. Я удвоила усилия, глубоко засасывая начинающий твердеть пенис; через минуту мужчина уже устраивал меня верхом на бёдрах, сам откидываясь назад. Я осторожно закачалась на не слишком твердом члене, придерживая его руками, чтоб не выскользнул, и аккуратно вставляя обратно. На запрокинутом лице старого сладострастника читалось блаженство, а вот я ничего кроме отвращения не испытывала. Хотелось бы и мне получать удовольствие от соединения с любимым! А вовсе не ублажать ненавистных ублюдков. Как ты мог так поступить со мной, Омар!? Враждебное чувство к возлюбленному холодом заползло в мое сердце и поселилось там. Так по капле уходила любовь к жениху, освобождая место для горячей ненависти. Скоро она полностью захватит меня, диктуя планы, поведение, цели.

Равнодушно я наблюдаю, как хозяин падает на спину и дрожит в экстазе. Он тянет меня к себе, и мы долго целуемся. Он что-то бормочет про упругость моей груди и сладость вагины. Я горячая, огненная — разбираю его похвалы. Я сумела пробудить его ото сна, в котором он долго пребывал. Теперь со мной он молодеет, и я стану топливом для его двигателя — вот как-то так. Он добавляет, что благодарен небу за подарок в виде меня и теперь не сердится на младшего сына, ослушавшегося его. Он не хотел моего приезда и запретил привозить невесту. Омар взял на себя смелость, и вот что из этого вышло — теперь он не отпустит меня. Я откидываюсь на спину и отворачиваюсь, чтоб не слышать потока сладострастных восклицаний.

Отдышавшись, старик уходит в ванную и зовет меня, чтоб я помыла его. Пересилив антипатию, долго тру его волосатое тело; потом он водит губкой по мне, похотливо лапая меня. Он расставляет ноги и протягивает мне бритву: — Чтоб тебе было приятно ласкать меня... Дрожащими от неловкости руками впервые брею промежность мужчине, зорко следящему за процессом. Ощупываю пальцами висящее достоинство, проверяя качество бритья. Жилистая ладонь ложится на мои волосы: — Язычком... проверь... так вернее! Устаю от оральных усилий, не добившись желаемого; с беспокойством жду, опустив голову. Мужчина отпускает мои волосы и добродушно поднимает меня, успокаивая, что он все равно доволен. Садится на широкий бортик большой ванны, поднимает руку с бритвой и делает неопределенный жест. Не зная, как быть, нерешительно придвигаюсь. Закинув мою ногу себе на плечо, он тщательно покрывает пеной лобок и решительно орудует станком. — Вот так гораздо лучше, — удовлетворенно констатирует он, дотошно проверяя гладкость блестящего влагалища. Запрокинув голову и стиснув губы терплю очередное унижение. Отныне это моя жизнь, до тех пор пока я что-нибудь не придумаю.

Ребяческий побег.

— Ты готова выйти в город? Хочу побаловать свою маленькую девочку, — внезапно предлагает хозяин, поглаживая мои соски после очередного удачного постельного сеанса. Мои ночные усилия всегда успешные, поэтому старый эротоман весьма доволен мной. Я лежу на его груди и, скучая, смотрю в потолок, поэтому он не может видеть моего повеселевшего лица. Неужели у меня появится шанс сбежать? Ничего другого не приходит мне в голову при словах «выйти в город». Я окажусь на свободе и легко обману старого негодяя. Я благодарно глажу его по рукам, перебирающим мои оттянутые соски. Поворачиваю голову и взасос целую его. Потом прижимаюсь к нему боком и почти признательно лижу его гладкие гениталии, в то время как старик глубоко погружает руку в мое вновь увлажненное влагалище.

На заднем сидении большого автомобиля Салман-ага снисходительно поглаживает мои колени, пока я жадно смотрю в окно. Сколько времени я была замурована во дворце-тюрьме и не видела света белого!? Мы едем в ювелирный магазин обновлять мою коллекцию золота, впервые с тех пор как мне его дарил Омар. Старик размышляет, какое именно пойдет мне, с камнями какой расцветки, а я готовлюсь мгновенно выскочить из машины, как только она остановится. Шофер распахивает передо мной дверь, и словно ракета, оттолкнув его, я срываюсь с места. Бегу куда глаза глядят, только подальше от семейки насильников. Шарф слетает с головы, светлые волосы падают на плечи, мне сигналят и громко тормозят машины, пока я, не разбирая дороги, бросаюсь им наперерез. Застыв от страха посреди шоссе, чуть не сбитая автомобилями, я потерянно озираюсь в начинающей окружать меня толпе шоферов и подоспевших зевак. Одни мужчины недоуменно разглядывают меня, и взгляды становятся все более агрессивными. Я тяжело дышу, растрепанные волосы в беспорядке, я — нарушившая местные традиции иностранка. — Я российская гражданка... Помогите мне!... Где российское посольство? Меня удерживают силой... Отвезите меня в посольство... — на русском, а потом, опомнившись, на английском, потом вспомнив, по-местному повторяю я. Окружающие качают головами и перешептываются: — Проститутка... девка... — слышу я. Растолкав толпу, ко мне продирается хозяйский шофер и, отвесив оплеуху, что-то успокоительное говорит толпе. — Прислуга... припадочная... сумасшедшая... — разбираю я и отчаянно упираюсь и кричу, пока он тащит меня к машине, ехавшей следом и припаркованной неподалеку. Моих сил не хватает на борьбу с сильным мужчиной и, связав мне руки и бросив в багажник, меня возвращают домой.

Сколько я здесь нахожусь? Темная комната вроде чулана стала моим новым пристанищем. Меня не кормят, мрачный слуга выносит ведро раз в день и изредка бросает мне маленькую бутылочку воды. Томительно тянутся дни, но их сменяют страшные ночи, когда приходят знакомые насильники и истязают меня. Первый раз они мучили меня прямо здесь на грязном полу, кончая мне в рот по очереди. Затем брезгливость возобладала, и меня приволокли в ту же маленькую комнатушку на половине прислуги, где прошли ужасные дни первоначального насилия надо мной. Братья как с цепи сорвались, вымещая на мне злобу за всё: за своего отца, за брата, за побег, за то, что я досталась не им. Теперь я понимала почти все, что они рычали, трахая меня. И то, что я, русская шлюха, ускользнула от них, обольстив их отца. И то, что старик очарован мной, потому что перестал быть импотентом, кем и был много лет, и вновь испытал радость секса. И то, что только на меня у того встает и он больше не может ни с кем. И то, что он и сам не верит во внезапно привалившее счастье в моем лице. И то, что не собирался расставаться со мной и теперь разочарован во мне. И то, что я никогда не выйду из грязной каморки, забытая своим престарелым покровителем. Они много чего ещё хрипели, всаживая в меня бугристые члены.

Благодарность рабыни.

С болевшими от слез глазами, иногда я принималась молиться, наивно, по-своему обращаясь ко всем богам, которых знала. Охрипнув от рыданий и обессилев, поняв, что небо мне не поможет, я шептала в полубреду имя старика, интуитивно признав в нем единственного спасителя. Временами приходя в себя, я колотила в двери каморки и громко призывала его, прося прощения и обещая одуматься. В глубине души надеялась, что слова его отродья окажутся правдой и старик, завися от меня так же, как и я от него, вспомнит обо мне. Ярким солнечным утром в комнатку вошел Салман-ага, и я обняла его колени. Рыдая, слушала его упреки в собственном предательстве и неблагодарнос-ти....  Читать дальше →