Только твоя, любимый, только твоя... Глава 3

Была в них какая-то... свобода. Бесшабашная, бесцельная и, наверно, ненужная — но именно такой, абсолютно вольности Марине и не хватало.

Тогда.

Когда она, как казалось, навсегда развязалась с этим и начала встречаться с другим мальчиком...

«Он был порядочным. Сильным, но неуверенным в себе. Умным, но не знающим об этом. Хорошим, но мечтавшим, изредка и понарошку, казаться плохим.

Идеальный вариант для девушки, пережившей несколько болезненных расставаний подряд.

Он не лез к ней с приставаниями, не делал намеков... Он просто принимал любое ее решение. И был счастлив просто быть вместе с ней.

Жалкое зрелище, но удобный персонаж.

Впрочем, Марина тогда, вполне искренне, его полюбила. Не влюбилась — такой роскоши она себе позволить уже не могла, слишком сильно ныла еще не зажитая рана. Но полюбила — по-доброму так, по-настоящему. Так обычно любят битые жизнью тетки своих — пусть и плохоньких — мужичков. Не из жалости, не по нужде, не от безысходности — но без малейшего намека на безбашенную похоть и сногсшибательную страсть.

Недаром волю считают продуктом исключительно каноничного «рацио». И совершенно оправданно ее же сравнивают со стержнем — не то с банальным позвоночником, или хребтом (сравни, что называется, со словом «бесхребетный»), не то с метафизическим дрыном, который незримой колонной подпирает наше бесновато-мутноватое сознание, в котелке которого вечно кипит борьба между звериным инстинктом и человеческой нормой.

Так вот тогда Марина полюбила его по своей воле — головой. И даже, несмотря на пошлые мыслишки, которые непременно возникают в голове при словах «люблю головой», применительно к девушке с пухлыми губками, тот самый минет она делала ему всего пару раз.

В такие мгновения она сама распаляла себя, откровенно устав от его порядочности и правильности. А ведь ей и впрямь было, от чего утомиться: однообразие, даже стандартность каждого раза начинали постепенно надоедать Марине.
С бывшим она перепробовала самые разные места для соитий: его член входил в ее узенькую киску в непосредственной близости и от кухонной столешницы, и от подоконника, и от автомобильного сидения, и от клубного дивана, и от пола со стеною, и от вполне чистенького стульчака в ресторанном туалете, и от шершавой подушки кресла в кинозале...

А как они сплетались телами, сливались в едином порыве страсти, буквально, набрасывались друг на друга...

Он ложился на нее — и они отдавали дань миссионерской позе. Она широко расставляла ноги и садилась на его дрожащий от нетерпения член. Он резко и размашисто имел ее сзади, сбоку, снизу, стоя, сидя, лежа — в всех вариациях, на которые хватало желания и фантазии. И она всегда кончала, когда его член, наконец, доводил ее до пика. Когда его руки ласкали ее животик, гладили бедра, руки, шею, трогали мокрую кисочку, то и дело проникая в нее пальцами...

И конечно, грудь.

Аккуратненькие сисечки с затвердевшими сосочками — она сладко стонала, когда ее «экс-» начинал массировать их пальцами, пощипывать, чуть оттягивая, причиняя приятные, и вместе с тем болезненные, ощущения.
Бывший умел ласкать ее грудь, как никто другой: казалось, он знал каждую точку, каждый миллиметр ее кожи, и каждое прикосновение только распаляло жгучее желание наконец-таки впустить в себя затвердевший и обильно смоченный смазкой член.

Этот порядочный и хороший так не умел. Он, конечно, исправно имел ее снизу и сверху, порой, осторожно прося поласкать его ручкой. И в моменты этой робкой просьбы она, совершенно некстати, вспоминала, как ее бывшему это тоже нравилось.

Он нежно говорил ей:

— Подрочи мне, любимая...

И не было в этом даже намека на непотребство и оксюморон. Марина игриво улыбалась — и ласково касалась губками его шеи. Ее мальчик закрывал глаза и поворачивался к ней, чтобы слиться в одном, долгом и влажном поцелуе. В это время ручка Марины медленно опускалась на пах любимого, отчего его дыхание становилось куда чаще. Сквозь брюки она начинала мять стремительно твердеющий член и набухшую от возбуждения мошонку. Ткань штанов натягивалась все сильнее, до тех пор, пока ее мальчик не ощущал болезненное возбуждение от тесноты брюк, через которые его нежно гладит ручка любимой. Не разрывая поцелуя, он стонал, а она улыбалась от удовольствия, ведь ей так нравился этот миг: когда ее любимый возбужден до предела, а между его блаженством в ее нежных пальчиках лишь тонкая ткань.
Наконец, Марина медленно, дразня, расстегивала ширинку, пуговицу — и на свет Божий появлялся мелко-мелко, часто-часто дрожащий от напряжения член. Марине всегда нравилось гладить вены на толстом члене ее мальчика — и слушать, как он стонет от удовольствия. Ее очень забавляло — почти по-детски — как дрожит мощный ствол, как багровее головка, как из отверстия на вершине появляются капельки смазки, которую она всегда, медленными движениями, размазывала вокруг дырочки.

Так Марина игралась со своим мальчиком, доводя его практически до исступления, тонко чувствуя его огненное желание кончить, которое наполняло каждую клеточку раскаленного члена у нее в ладошке.

И тогда она легонько сжимала его в кулачок и начинала медленно водить, поднимаясь от лобка до самой головки. Марина никогда не спешила — во всем, что касалось секса, ей нравилась размеренность, растянутость, которая позволяла упоительно смаковать весь пароксизм ощущений — своих ли, партнера ли — неважно.

Постепенно, она ускоряла темп, заставляя своего мальчика стонать все громче, переходить почти на рык, который он иногда издавал во время оргазма.

Тогда он шептал ей такие вольности, за которые, в обычное время, наверняка, был бы удостоен укоризненного взгляда — а то и ощутимого тычка куда-нибудь, в чувствительное место.
Но сейчас она лишь смущенно краснела, продолжая ласково дрочить член любимого, периодически прерываясь и демонстративно смачивая ладошку собственно слюной, глядя прямо в глаза своему мальчику.

И тогда, после нескольких движений мягкой ручки — он кончал. рассказы эротические Сперма выстреливала из члена длинными, молочными струями, опадая прямо на нежную ручку Марины. Иногда член ее любимого подолгу выбрасывал густое семя в воздух.

А иногда она медленно наклонялась к его члену и, в момент извержения, нежно обхватывала головку своими мягкими, пухлыми губками, заставляя ее мальчика прямо-таки вскрикивать от неожиданного, многократно усилившегося наслаждения.

Марина всегда глотала сперму своего мальчика. И думала, что больше никогда, не смотря ни на что, не станет проделывать этого ни с кем другим. Да и не было никого другого... до порядочного и хорошего.

Однажды, правда, этот парень сделал огромную ошибку. Он окончательно уверился, что их с Мариной любовь — однозначно, навек! — и, в тот самый момент, попросту не вышел, как бы спустив всю сперму прямо в нее.

Поначалу Марина не поняла, отчего увядает мгновение назад твердый конец. Но внезапно ее осенило — и она почти акробатически рывком вылетела из-под порядочного мальчика, попутно высказывая ему такое и такими словами, какими не говорила уже со счастливых дней своих гормональных бурь в кругу сельской девчатни.
Поначалу, порядочный, как и полагается изрядно накосячившему, лежал, уткнувшись лицом в стенку, и молчал. Но когда Марина заявила, что пора бежать за спасительной таблеткой от известной своей внезапностью фигуры высшего пилотажа (под названием «залет»), он повернулся и с серьезным лицом принялся ее убеждать, что, дескать, ни в коем случае, что он на все готов, что это очень вредно — и бла-бла-бла...

Внезапно, Марина решила чисто механически проверить наличие известной жидкости в известном месте, почему-то не ощущая всеми своими фертильными локаторами той наполненности, которой так грезят молоденькие самочки под явно перспективным самцом. Результат Марину поразил ...