На первый-второй рассчитайсь! Первая

Предисловие

Мои первая и вторая женщины жили в Москве. И, будучи недавно в столице, проезжая по кое-каким знакомым местам (которые, конечно же, очень сильно изменились по сравнению с тем, какими были 20—25 лет назад), всплыли в памяти воспоминания, которыми захотелось поделиться и сохранить не только в ОЗУ, но и на физическом носителе (уж простите за техницизмы, но в наш просвещенный век, думаю, что мысль мою поняли все).

Первая

— Какие самые зверские войска? Десант, спецназ, егеря?..

— Нее, это стройбат. Им даже оружие не выдают.

(русский народный анекдот)

Военная составляющая моего рассказа обусловлена тем, что в период описываемых событий я служил в армии. Однако автомат нам дали подержать (и то скорей всего учебный) один раз, во время принятия присяги. Остальное время оружие стройбатовца — как у зэка сталинских времен — кирка и лопатка. Я тоже некоторое время потрудился: и на заводе рабочим, и на стройке кровельщиком. Потом загремел с травмой в госпиталь, месяц пролежал, еще месяц дали отпуск при части. И вот, когда уже этот второй месяц подходил к концу, меня, постоянно болтающегося по части в парадке, приметил наш зам. по тылу, уточнил, что я студент, и дал заполнить какую-то ведомость. С той поры моим оружием бойца СА стала ручка и иногда пишущая машинка.

Горбачевские реформы проникали и в армию. На некоторые должности, на которых раньше работали гражданские, было официально разрешено брать солдат, которые могли бы с ними справиться. Хорошо было всем: и офицерам, потому что солдаты всегда при части, а не работают 8 часов в сутки и уходят домой; и солдатам, потому что сидеть в штабе, оформляя документацию, или выезжая по снабсбытделам совсем не то же, что вкалывать на стройке; и государству, потому что не надо было платить 120—130 рублей реальному человеку, а солдатам как зарплату начисляли 60 рублей, которые потом благополучно снимали за питание и обмундирование.

Опять, чувствую, что затягивается мое повествование, короче говоря, стал я заниматься снабжением части всем, кроме питания (этим лейтенант-пиджак занимался). Уголь, бензин, транспорт, одежда, стройматериалы для самой части (стройки снабжал другой диспетчер), канцтовары, пресса и литература, что только я не получал, и потом не оформлял и актировал. Одной из моих обязанностей также было заключение договоров с прачечными и организация сдачи грязного и получения чистого белья. Был налажен четкий график, привязанный к нашему банному дню.

И вдруг, в один день, из-за какого-то мудака-генерала из округа, которому вздумалось проверить состояние солдатских бань, график решили сместить на 1 день (банный день был назначен не на четверг, а на среду), чтоб после помывки еще было время для приведения бань в вид приятный для генеральского ока и «покраски в зеленый цвет».

Начался аврал. Одна смена белья в прачечной, стирается потихоньку с прицелом на готовность к четвергу, другая на солдатах. Полтыщи комплектов нового не набиралось никак, и чтоб поторопить прачечную, я в ночь со вторника на среду поехал в прачечную.

Нажимать на них, орать и качать права было бессмысленно и бесполезно: они свои обязанности согласно договору выполняли, да и ночью никого из начальства было бы не найти. Надо было найти тонкие подходы к тем, от кого зависела очередность исполнения заказа.

Мне повезло в том, что белье уже было выстирано (то есть со стиральным цехом ничего не надо было решать), и находилось в гладильном цехе. Нашел я девушку, которая ночью исполняла обязанности начальницы цеха, рассказал ситуацию, попросил помочь, все очень вежливо, культурно, на «вы». Догадливые читатели наверняка поняли, что она и стала героиней рассказа, но я, честно говоря, в тот момент, несмотря на юношеский возраст и солдатский спермотоксикоз, ни о чем таком не думал, надо было решать вопрос.

Она бедная, аж покраснела и засмущалась, когда я стал говорить с ней, как с большой начальницей, и когда я высокопарно сказал, что «Советская Армия не забывает оказанные ей услуги и всегда приличествующим образом благодарит», она пролепетала «ну что вы, мы с девочками все сделаем, ничего не надо», и так виновато улыбнулась, эта улыбка стала для меня первым поводом посмотреть на нее с точки зрения мужчины, а не заказчика.

Она не была красива в моих тогдашних представлениях (конечно, мои эстетические представления о женской красоте за последние четверть века не изменились, но просто я стал со временем понимать, что это далеко не самое главное в женщине). Она была почти на голову ниже меня, с короткой стрижкой, русоволосая с серо-голубыми глазами, толстенькая и краснощекая, в некрасивом рабочем халате. Надо ли говорить, что длинноволосые белокожие брюнетки с меня ростом и в обтягивающих платьях нравились мне с сексуальной точки зрения намного больше?

Однако любовь приходит и уходит, а трахать хочется всегда, и также за неимением гербовой пишем на клозетной. Мысль той секунды так и осталась просто мыслью, я поблагодарил ее, вышел покурил на крыльцо, и с вахты позвонил своему начальству, зам. по тылу, мол задание выполнено, можно ли возвращаться в часть и ложиться спать?

Ответ был длинным и развернутым, касался характеристик как работников бытового обслуживания комбината услуг, так и высокопоставленных военных округа. Если же опустить все нецензурные слова, команда была весьма краткая — никакой части и никакого сна, пока белье не будет выглажено, сложено, перевязано и готово к погрузке в машину, которая будет отправлена завтра утром.

На самом деле опытные работницы пресса и утюга потратили всего пару часов, чтоб справиться с огромной (на дилетантский взгляд) кипой белья. Еще до полуночи было все готово, девчонки угостили меня чаем с печеньем (вместе с и. о. начальницы цеха их было трое), я одну из них сигаретой, вполне успел на метро и все-таки заночевал в казарме, а не как хотел майор, за гладильным прессом.

Утром с парой солдат и водителем грузовика мы приехали забирать белье. Пока солдаты грузили тюки, я еще раз подошел в ней и поблагодарил. Она пожаловалась, что настоящая начальница гладильного цеха, узнав о сдвиге очереди, поругала ее, и не отпустила их в 8 часов утра, когда кончалась ее суточная смена, а задержала, подкинув дополнительно работы на 2—3 часа. Меня эта задержка, если честно, обрадовала. Потому что в 8 утра в то время даже в Москве трудно было найти открытые магазины, а уже в 10 — совсем другое дело.

Грузовик я отпустил без меня, сам купил, что хотел, и около 10—30 вошел в гладильный цех, вручил коллегам по шоколадной плитке, а ей — красивый букет роз. Думаю, что за давностью лет могу назвать ее имя-отчество, и для солидности именно так и обратился к ней:

— Людмила Михайловна, позвольте Вас поблагодарить! Вы очень нас выручили, огромное спасибо и вам, и вашему коллективу.

Как она обрадовалась! Как запищали от восторга девчонки «Ой, Люська, какой красивый букет!» И как засмущалась, вплоть до «ой, он наверное дорогой, я не возьму». Сто раз поблагодарила, я даже в душе удивился, неужели ей никто до той поры цветов не дарил.

Девчонки снова хотели чаем угостить, но я вышел, сказав Люсе, что подожду ее на улице, когда закончится ее смена. Вышла она минут через 15, в уже нормальной одежде, блузка-юбка-кофточка, а не балахоноподобный халат. Цветы в руке, улыбка на лице, смущение во взгляде заставили меня еще раз, более пристально и оценивающе посмотреть и на немалую грудь, и на симпатичную попочку, и румяные щечки. И у Штирлица появился план...

Старожилы Москвы, помните ли, что было на Пушкинской площади до Макдональдса? Верно, в это кафе я ее и пригласил. Тоже было интересно, но также приятно смотреть, как она с удивлением смотрит на интерьер (хотя и сказала, что была с девчонками один раз), как внимательно читает меню, обращая внимания на цифры справа, и при выборе каждого пункта спрашивает «а можно то или это». Разговорились, она ...