Две ошибки

кувыркался. Отец её на поводу пошел — вместо того, чтобы превратить жизнь его в ад он пристроил его на теплое местечко и в семью принял. Обычно солдата бросает девушка, но чтоб солдат, да жену с ребенком...

— Меня бы такая женщина ждала, я бы и четыре года отслужил! — моему негодованию не было предела и я не унимался. — Сволочь он...

— А так ему его родители и сказали. — Алёна по-ребячьи улыбнулась, словно только что оказалась вновь двадцатилетней. — Отец его, свекор мой, сыну в морду лица дал тогда. Отвадил его от дома и пришли они у меня прощения просить со свекровью, что «подонка воспитали».

В тот вечер мы не пили, но были словно пьяные от этого разговора.

— Я закончила институт с красным дипломом и хоть все бремя воспитания Лизы несли деды, но я уже тогда жила ради неё. Устроилась в строительную фирму проектировщиком и, не смотря на сменившие «лихие девяностые» еще более дикие нулевые, упорно шла вперед и вверх. Карьера, деньги, должность... Только счастья женского не испытала.

Было у меня несколько мужчин, Володя, но они сбегали все, узнав о Лизе или поняв, что за мой счет они жить не будут. Даже муженек объявлялся, но получил от ворот поворот.

Так и живем. Лизавете уж двадцать — невеста на выданье. Мне скоро сорок... Плавно из девушки с выплаканными глазами и лялькой на руках превратилась в статную женщину, — ты уж прости мне мою гордыню, — ну а скоро и бабушкой стану. Кота заведу, да дачу. Внучата пойдут...

— Ну прямо уж бабушкой?! — я неуклюже пытаюсь подбодрить её. — Для бабушки ты еще уж слишком ничего. Женщина в полном расцвете сил — лет тридцати трех. Да и дочь — красавица писаная.

— Льстец из тебя не важный, но все равно спасибо. — лицо Алены все же озаряет довольная улыбка.

— Положа руку на сердце, говорю тебе, что принял за ровесницу! — я говорил в тот момент чистую правду.

— Ровесница... По сравнению со мной ты еще мальчишка. — Алёна качает головой. — Вот и сама причина, почему ты не должен был приходить сегодня вечером. У нас лет десять разница, а это не совсем правильно по отношению к тебе. Да и я сама была бы не в восторге от сложившейся ситуации.

— Но...

— Не нужно лишних слов, Володя! — голубоглазая перевела свой взгляд на настенные часы. — Засиделись мы с тобой.

В прихожей было неестественно тихо. Я в третий раз пытался попасть ногой в правую туфлю левой ногой под смешливые взгляды Алёны.

Что-то было в этой молодой женщине, что зацепило меня, заставило иначе взглянуть на жизнь её подруг по несчастью.

Следующие несколько минут стали поворотными в моей истории... Опрометчиво были совершены две ошибки.

— До свидания, Володя. Надеюсь, все у тебя будет хорошо. — Алёна поднялась на носочки и поцеловала меня в уголок губ.

Это была её ошибка.

Этот полный нежности поцелуй всколыхнул во мне целую бурю чувств и, не смотря на внутренний голосок «Окстись, охальник!», следом за молодой женщиной я совершил свою ошибку, за которую я себя буду корить до скончания времени.

Я притянул длинноволосую богиню к себе и впился в чувственные губы, вызвав возглас негодования — праведного по определению.

— Что ты себе позволяешь, мальчишка? — в бирюзовых глазах мне почудилось море, зашедшееся в зимнем неистовом шторме. — Ты что, усмотрел в моих поступках и мыслях благосклонность к тебе?! Пусти...

Слышал ли я Алёну? Сквозь звон и стук сердца в ушах, но слышал её пока еще уверенные попытки охладить тот жар, разгоравшийся у меня в груди.

Я целовал её неистово и в то же время ласково, как самое нежное существо на свете.

Искры из глаз! Второй раз, третий! — это Алёна от всей своей широкой души залепила мне три пощечины. Лицо горело, будто я окунулся в ледяную воду, но жгучее пламя в моей груди было сильнее и я продолжал целовать молодую женщину в губы, раскрасневшиеся щеки и шею.

— Ну пусти, пожалуйста! — чуть ли не плача проговорила Алёна и в каком то странном жесте ударила меня руками в грудь, пытаясь оттолкнуть.

Удар её невесомых кулачков все же нашел идеальную цель и я вскрикнул, так как следы вчерашнего членовредительства дали знать о себе острой болью.

— Ой, прости! Прости, прости меня... — замершая Алёна прижала свои ладони к моей груди. — Я просто...

— ... сделала все правильно... — сбившееся от возбуждения и боли дыхание подвело меня и я затих, крепко прижав женщину к себе.

— Мы все равно не можем быть вместе, глупый мой мальчик... — Алёна уткнулась мне в грудь и затихла.

Как долго мы стояли в прихожей я не знаю до сих пор. Я помню лишь тепло и дрожь хрупкой женщины у себя в руках, пьянящий аромат её волос и прикосновения рук.

Я не выпускал её из своих объятий, не смотря на несколько робких попыток оттолкнуть меня. Сдерживая возбуждение и дикое желание я не мог разорвать контакта с ней, но и не мог пойти дальше.

Вдруг Алёна посмотрела на меня и в её глазах я увидел, что она колеблется. Не злиться, не презирает меня, а именно сомневается.

— Мы будем жалеть о том, что может случиться... — спокойный ровный голос голубоглазой прозвучал особенно четко в тишине квартиры. — Не я, не ты, а мы.

— Будем. — это слово будто бы само вырвалось у меня и отпечаталось где-то внутри.

Алёна довольно смешно зажмурилась и одарила меня поцелуем, как совсем недавно, когда я пытался совладать со своими непослушными ногами. Только в этот раз поцелуй был несколько иным — не неуклюжий тычок, а прикосновения губ чувственной, ранимой, доверившейся мужчине женщины.

Мы все сильнее и сильнее прижимались друг к другу, но если руки Алены лежали у меня на груди, то мои руки блуждали по её телу. Довольно приятная на ощупь попа, округлые бедра, точеная талия — все это я не мог обойти стороной.

Долго это стояние у порога продолжаться не могло и, подхватив на руки Алёну, я направился в сторону ближайшего дверного проема.

— Это комната Лизы. — отстранившись от моих губ выдохнула женщина. — Нам вон в ту дверь...

Внеся Алёну в спальню я на автомате оценил ситуацию — я был одним из немногих, а может и единственным, кто оказался в будуаре молодой женщины. Невероятно светлая даже в отраженном свете заходящего солнца комната была обставлена со вкусом: одинокая просторная кровать у стены и туалетный столик с зеркалом подле нее были оформлены также, как платяной шкаф, секретер и рабочий стол — в стиле Викторианской эпохи.

Алёна мягко высвободилась из моих рук и мягко ступила на пол. Отпускать её не хотелось, но я понимал, что она делает все, чтобы ей было комфортно наше своеобразное общение. Женщина задернула плотные шторы и в интимном полумраке медленно подошла ко мне. Затем взяла меня за руку и потянула за собой в сторону кровати, возле которой мы остановились. Я увидел у кровати выключатель и, не смотря на протесты Алены, включил свет.

— Не надо света!

— Я хочу видеть тебя. — я провел тыльной стороной ладони по щеке Алены и опустился ко второй пуговице её блузки.

— Ничего не говори... — выдохнула Алёна и, поцеловав меня, стала раздеваться.

Я помогал ей в этом настолько, насколько она сама позволяла мне: упала на пол белоснежная блуза, и перед моим взором оказалась грудь размера два с половиной, удерживаемая в плену кружевного бюстгальтера. Получив по рукам, (и поделом, так как позволил себе слишком быстро переместить руки с талии к груди), я опустился ниже и, прижав Алёну к себе, стал искать молнию юбки. Не без помощи её таких же нетерпеливых и ватных рук юбка оказалась там же, где и блуза — на полу.

Я не переставал удивляться её фигуре — подтянутая, стройная, без намека на излишки калорий, «отложенных про запас». Стройные ножки в черных в сеточку чулках ярко контрастировали с белоснежным кружевным бельем. Но женщинам виднее, что и как носить.

Чуть отвернувшись в сторону, Алёна принялась за застежку верхней детали своего белья, удобно расположенную спереди. Как только два холмика её ...  Читать дальше →