Приходи в четверг (рассказ переписан автором)

— Насиловать? — ужаснулся «Борис».

— Ни в коем случае, — сказал «Я». Всё сделает по доброй воле. Изменит мужу страстно и сознательно.

— Но это не реально!

— Согласен. Непросто. Но именно так можно получить смак от совокупления! — сказал «Я». — Иного обладания замужней женщиной не признаю. Завтра же начинайте сочинять свой дневник. «Борис» налегает на лирику, а «Петрович» делает вставки с откровенным вожделением.

— Во, как! А ты, сам, что будешь делать?

— За мной самые последние, главные записи, и кое-какие практические действия, — сказал «Я»...

...

На следующий день замечание Елены Павловны, что казарменные фразеологии «Петровича» далеки от искренности, «Борис» отпарировал приготовленным сообщением:

— Возможно, вы правы, Елена Павловна, и кое-какие комплементы далеки от совершенства, но я, всё-таки, начал вести дневник, куда записываю свои впечатления от общения с прекраснейшей женщиной нашего гарнизона. Надеюсь, что эти записи помогут освежить мою память в будущем, когда армейские будни сменятся гражданским бытом.

— Интересно, каким образом? — подняла изящные бровки Калинина.

— Книгу напишу! — ошарашил девушку, невероятными планами «Борис» и одарил капитаншу такой улыбкой, что Елена Павловна, не сдержавшись, беззлобно фыркнула в кулачок:

— Представляю этот винегрет на бумаге!

— Подобные записи вели все великие литераторы, — напомнил «Борис».

— Ну, да. «Все великие литераторы»! — Веселилась женщина, — сортируя старую картотеку. — Если для книги, то конечно, дело нужное... Вот повеселил, так повеселил!... — сотрясалась она в беззвучном смехе, но слова про самую красивую в гарнизоне попали в чуткие ушки и там задержались...

...

Дневник лежал — в библиотечном шкафу, где хранились гуаши, кисти и ватман. Когда Калиненой понадобились новые кисточки, и она открыла створку, то тетрадь оказалась на видном месте.

Большаков уже давно отбыл в казарму, в библиотеке никого, кроме Елены Павловны не было. Как-то, сама собой, тетрадка открылась и ознакомила девушку с записями будущего «великого литератора».

Конечно, сначала Елена Павловна, чуток посомневалась — стоит ли это делать? Но, известное всему миру женское любопытство, и успокоительное: «Только одним глазком и никто не узнает!» — сделали своё влияние.

Ознакомление с дневником оказалось приятным. Парень любовался пригожестью Елены Павловны и страдал от невозможности открыто признаться в любви. «Она — жена офицера, а я, всего лишь — оловянный солдатик у жаркого очага неразделённой страсти!»

Читая про это, Елена Павловна существенно разволновалась. рассказы о сексе Не часто имеется возможность узнавать то, что о нас думают другие. И, находясь наедине, не гасила пик эмоций, как девочка, радовалась ощущению личной значимости в жизни другого человека. «Надо же, сколько в этом парне чувствительности! А, с виду такой неотёсанный...»

С пылающими щеками и бьющимся сердцем, девушка вернула дневник на место и ушла домой в приподнятом настроении.

На следующий день, она старалась не встречаться глазами с Большаковым. Ощущала некий дискомфорт от его присутствия. Но едва солдат прекратил работу и ушёл в казарму, задёрнула шторы, заперла двери и, с пылающим лицом, жадно прочла короткие записи постороннего мужчины, узнавая о себе любимой немало хорошего.

Это повторялось с неделю и стало для Елены Павловны, как допинг. Читая лестные строки, женщина легко убедила себя в безобидности привычки заглядывать в чужие записи: «Ведь я читает ни о ком-то, а о себе самой!» аргументировала она и уходила в грёзы приятности.

Но вот в тексте исчезло упоминание о Елене Павловне. А появилась, некто, «Е. П. « Тоже — красивая и желанная. Она приснилась солдатику голой, и манила заняться любовью...

Это для Елены Павловны это было, нечто новое! Кто такая «Е. П. « догадалась сразу. И почти минуту была возмущена. Но потом подумала, что Большаков специально заменил ей имя на безликие буквы, дабы не подвергать своё обожание случайному разоблачению, и Калинина испытала тёплую волну благодарности. Голову посетило лёгкое головокружение, как только от выпитого бокала крепкого вина...

...

Тексты о «Е. П. « становились всё откровеннее.

«Эта женщина с её фигурой и грудью — создана для любви. Я готов ласкать её тело день и ночь беспрестанно. Хочу заделать ей ребёночка, чтобы помнила нашу любовь после расставания».

«Пусть Е. П. познает силу моего Малыша, почувствует, как глубоко он может проникать в её сладкую норку».

— Ты с ума сошёл! — стучал по голове «Петровича» перепуганный «Борис». — А если она покажет эту запись своему капитану?

— Не покажет, — подал голос «Я». — Дамочке нельзя признаться, что заглядывает в чужой дневник, и читает о себе разное. Краля будет молчать! Она верит, что её подглядывание не заметили. Немного позлится, покривит губками, но продолжит чтение, привыкая к волнительной теме блуда. Поэтому продолжим писать ещё откровеннее. Будем совращать словесами, пока пташка не проявит признаки сластолюбия. Ту и начнём раскручивать верную супружницу по-полной. Кстати, обсуждаемая здесь фраза про «Малыша» и сладкую норку, написана не «Петровичем». Это уже моё кредо.

Возникла пауза. Стриженые головы ипостасий склонились над заснувшим Большаковым. Под плотно прикрытыми веками солдата, угадывалось движение глазных яблок. Он видел сон.

— Будем стараться доставить нашему хозяину эту женщину на тарелочке с голубой каёмочкой, — сказал «Петрович».

— Так и будет, — сказал «Я».

— Надеюсь, что получится, — сказал «Борис».

После этого тройственный союз услужников Большакова закрепил своё намерение символическим рукопожатием...

...

Елена Павловна сидела над раскрытым дневником и, обхватив руками горячую голову, пыталась унять возбуждение от только что прочитанного. Сердце несчастной колотилось на пределе.

Прошло несколько минут, пока женщина заставила себя произнести:

— Боже мой! Что я читаю!... Дожила!..

Но эти слова прозвучали как бы вне неё. Будоражило воображение того, ЧТО! вчера рядом с ней проделал паршивый солдат, а потом цинично изложил об этом гадком поступке в своей мерзкой тетрадке...

Она с трудом припомнила. Намедни, заполняя картотеку книжного фонда, со стороны рабочего стола Большакова, слышала звуки сиплого дыхания, но не предавала им значение. Ну, собирает свой инструмент её помощник и собирает. Ну, дышит немного громче обычного. Чего ту особенного? Может, простыл. Или, пишет в «секретный» дневник нечто романтичное, и — волнуется. В таком случае, тем более, не следует мешать его творчеству. А он, на самом деле, был занят вон чем!

Елена Павловна ещё раз пробежала глазами переполошившие её нравственные устои строки.

«... Эта женщина сводит с ума! Её лицо, грудь и упругая попка бесконечно заводят. Так и хочется повернуть «Е. П. « лицом к стене, наклонить да засадить в её п... по самые помидоры!... Сегодня решился! Перед уходом в казарму, прикрыл низ своего рабочего стола планшетом, и, сидя напротив «Е. П. «, начал тупо гонять в кулаке лысого. Когда она мельком посмотрела в мою сторону, долго спускал, глядя на её пухлый ротик. Вот бы куда вставить! Что бы отсосала...»

Елену Павловну в очередной раз пробила волна нервного озноба. Она поднялась со стула, прошлась к окнам. За ними, по-зимнему, стемнело. Поправила гардины. Быть видимой в освещённом помещении с улицы ей не хотелось. Потом, решительно подошла к рабочему месту Большакова, подняла и повернула к себе обратную сторону, стоявшего у стола планшета. На шершавой фанерной поверхности широкой полосой, сверху вниз, тянулся шлейф ещё не высохшей жидкости. Она была выплеснута на щит совсем недавно. Значит, солдат не только вчера, но и сегодня занимался ЭТИМ!

Оглянувшись на закрытые окна, Елена Павловна,...  Читать дальше →