Обратная тяга

«Виноваты в моих страданиях все и прежде всего Катя, — думал я. Так обмануть меня. Какая же она сука».

«Ветреная» — прозвучало слово из уст моей мамы, данное Кате в качестве основной характеристики.

Что ж, я не возражал.

«Ветреная сука», — хотелось назвать её, но язык не поворачивался.

«Катюша, как же я люблю тебя, — шептал я бессонными ночами. — Если бы ты только вернулась ко мне, я бы всё простил. Мы бы сразу поженились, чтобы уже никогда не расставаться. Как же я люблю и хочу только тебя».

Зацикленный мозг не знает пощады, я и раньше влюблялся, но никогда мои душевные страдания не заходили так далеко. Видимо, потому, что Катюша всё же дала мне изначально зелёный свет, а потом просто перекрыла кислород.

Отказаться от любви к Кате я не мог. «Искать другую бабу? Зачем? — думал я. — Какая глупость. Ведь я люблю только Катю».

Её сладкие губки, юркий язычок, пьянящий, те страстные объятия и потом её испуг, она будто натешилась, поиграла в любовь и дала задний ход, — всё это прокручивалось в моей головушке незамысловатым сюжетом одного грустного фильма. Постепенно я вызревал, терпкое раздражение, любое упоминание о Кате в разговоре с мамой вызвало бурю скрытой агрессии с моей стороны.

Катя звонила мне пару раз, чтобы поинтересоваться как дела. Я больше не рассыпался в признаниях в любви. Мне казалось, она звонит исключительно за тем, чтобы потешить своё женское самолюбие.

— Нормально, — отвечал я и умолкал.

Этим обвинительным молчанием в трубку я осуждал её на презрение. Бросать трубку мне не хотелось.

Вдруг Катя захочет сказать мне что-нибудь очень желанное, например: «прости меня, я люблю тебя, только тебя, просто я дура, полная дура». Тогда моё сердце оттает, я вновь расцвету красками любви, моя жизнь озарится, тучи наконец разойдутся, и тёплое солнце пригреет мою продрогшую озябшую душу.

Два раза она предложила мне встретиться. Оба раза поздно вечером. Один раз возле школы, другой — в парке. Я пришёл и вновь молчал. Я выглядел обиженным, я и был обижен на Катю.

Что я мог предложить? Чего она хотела от меня? Продолжить игру по странным правилам, в которой я должен признаваться в любви, а она будет смеяться надо мной? Нет уж. Дудки! Для себя я чётко решил, не идти больше ни на какие уступки.

Я молчал. Временами это было жестоко, я и сам чувствовал, что поступаю уж слишком сурово. Она зовёт меня к себе на свидание, пытается, видимо, утешить. В ответ я бросаю ей единственный укор, отключивший меня от искреннего общения с ней: ты не любишь меня так, как я люблю тебя.

Это был странный, немой укор. Катя пыталась вывести меня на откровенный разговор, вновь заставить говорить по душам. Но я с презрением замкнулся в себе.

«Нет прощения ветреным и безответственным», — договорился я сам с собой.

И ещё: мы всегда в ответе за тех, кого приручили. Эта фразочка Сент-Экзюпери из «Маленького принца», механически переваренная мною в десятом классе на уроке литературы, всплыла теперь как горькое напоминание о том, что все чувства уже давным-давно пережиты, все развития и любовные страдания пройдены, что ничего нового я для себя не открою, хоть мне и кажется, что мой опыт с Катей уникален.

6

Так заканчивался год моей первой настоящей влюблённости. Я познал любовь, но не познал счастья, познал женскую изменчивость, но не увидел вагины, не испытал оргазма в лоне юной прелестницы Катюши Климовой.

«Жизнь продолжается», — утешал я себя, готовясь к зимней сессии.

Снежные сугробы по пояс сковали город. К концу декабря вдарил мороз, гололёд на дорогах веселил студентов, наблюдавших за пробуксовкой общественного транспорта.

Возвращаясь холодными вечерами из университета, я часто замечал одинокие парочки, гулявшие по парку. Эти влюблённые умудрялись целоваться даже на тридцатиградусном морозе. Почему-то чужое счастье в любви особенно остро фиксировалось мною на радаре жизненных ценностей.

Наконец наступил долгожданный день — тридцать первое декабря.

В тот день почти сразу после боя курантов я вышел вместе с братом погулять по улице. Повсюду пускали фейерверки, взрывали петарды. Народ в пьяном угаре вывалил на мороз и ломанулся к центральной ёлке микрорайона. Там уже вовсю рвали два баяна. Мы тоже с братом от нечего делать пошли в сторону ёлки. По дороге встретили его одноклассников, брат отделился.

Неожиданно я обнаружил Катю и Олю. Они снова были вместе, неразлучные соперницы в любви и целомудрии. Обе девушки держались со мной развязнее, чем по одиночке. Я сразу догадался по их заплетавшимся язычкам, разгорячённым, раскрасневшимся личикам и задорно светящимся глазкам, что обе они подшофе. Катя вела себя инфантильно, повалилась в снег, устроила бесперспективный бой в снежки с бывшими одноклассниками. Они с радостью закружили её, засыпали снегом. Мы с Олей держались в сторонке, а потом и вовсе пошли подальше от общего веселья.

Какая-то неразрывная нить удерживала нас вместе, некое безмолвное взаимопонимание. Видимо, наши мамы договорились до ручки на столько, что ничего лишнего уже и добавить было нечего.

Мы нашли замёрзшую лужу, раскатанную днём детьми, и принялись танцевать. Оля учила меня вальсировать.

— Раз-два-три. Раз-два-три, — приговаривала она.

Её тонкие ножки в шерстяных колготах легко расходились в стороны. Подчиняясь ритму, я не мог не заметить, с каким усердием Оля следит за правильным выполнением всех рекомендаций. Казалось, она решила всю жизнь свою посвятить исправлению моих неуклюжих па.

— Классно у тебя получается, — заметил я.

— У тебя тоже получится, если будешь стараться, — Оля была непреклонно.

— Я устал и хочу спать, — мой зевок вывел её из равновесия.

От смеха она повалилась в сугроб и заржала тихим визгом. Как дикая козочка или овечка блеяла, заглядывая на меня вверх слезящимися водянисто-прозрачными глазками. Она тоже, как и Катя, имела голубовато-серый цвет глаз.

— Ты пьяна, — я криво усмехнулся. — Давай я тебя домой проведу.

— А я, может, не хочу домой, — сказала она, словно бросая вызов. Голос её наполнился дерзким азартом. — Я, может, хочу ещё в гости зайти.

— К кому? — я пялился на это чудо в длиннющей до самых колен болоньевой зимней куртке, которая словно чулок покрывала Олино худое вытянутое тело.

— Вот не знаю пока. Никто не приглашает, — Оля наигранно вздохнула.

Поднявшись, она отряхнула попу и, взяв меня под локоть, потащила к ёлке.

— Ну хочешь, к нам зайдём. Мама, наверное, ещё не спит.

Я усмехнулся, представив себе эту картину: мы с Олей в два часа ночи заваливаемся на порог, идём в зал, садимся за праздничным стол, разливаем остатки шампанского по бокалам, пьём, разговариваем шёпотом. Потом танцуем под тихо льющуюся из телевизора музыку.

Я не испытывал к Оле влечения сексуального характера. Странно, как можно относиться к идеальной во всех отношениях девушке-куколке прохладно. То есть, я был с ней предельно искренен, как с другом, как с тем же Алексом, например. Не стесняясь в деталях рассказал о том, что произошло между мною и Катей. Конечно, я не драматизировал и не выставлял страдания напоказ. Наоборот, праздничное настроение подсказывало мне, как красиво и в шуточной форме выставить себя немножко простофилей, где-то рыцарем, чуть-чуть романтиком.

Всё сошлось, Оля легко проглотила наживку. Она не выразила явного сочувствия, но по загадочному блеску её глаз, по тому, как она сильнее схватила меня под локоть, я вдруг почувствовал её поддержку.

— Меня тоже однажды обманули, — едва слышно задумчиво произнесла она.

Я не стал вдаваться в расспросы, лишь хмыкнул легонько.

«Что ж, — думал я, — в нашем полку прибыло. Теперь понятно, почему она ...  Читать дальше →