Итальянец. Эпилог

будет рад.

Ждать долго я не мог. Мы встретились вечером. Я подкараулил Оксану после работы и навязчиво напросился в гости. Она долго не соглашалась, ссылаясь на то, что дома не убрано, и она устала после рабочего дня. Просила перенести посиделки на другой день. Однако, я соврал, что завтра рано утром улетаю в Красноярск и в следующий раз буду очень не скоро. Нехотя, Оксана согласилась, и мы вместе пошагали к остановке, чтобы отправиться в Мытищи, где они с мужем снимали квартиру. По дороге я осторожно расспросил свою спутницу о событиях, произошедших со времени их внезапного отъезда. Первое в чем я убедился, была полная неосведомленность Оксаны о происшествии с моей женой. Она думала, что Габриэль благочинно с нами попрощался перед отъездом, и рассказал о своих намерениях ехать в Москву, чтобы потом перебраться к маме в Турин. Я слушал рассказ своей бывшей одноклассницы и всё больше жалел эту бедную женщину, которую угораздило полюбить такое чудовище.

Итальянец снял квартиру в Подмосковье и, оставив супругу без средств, сам улетел к матери, устраивать быт. Оксана бегло поведала о том, как крутилась первое время, подрабатывая в клининговой фирме, чтобы только оплатить аренду квартиры. Даже поесть сносно у неё не всегда получалось, из-за чего развился гастрит. Габриэль пропал без вести почти на полтора года, лишь изредка удостаивая супругу непродолжительными звонками. Его неожиданное появление в Мытищинской квартире было не менее подлым. Заявился он также без какого-либо предупреждения сильно пьяным, без гроша в кармане, и с одной дорожной сумкой за плечом. Громко ругал матом свою мать, обзывая её такими словами, что Оксана не решилась пересказать. Заявил, что больше не желает видеть, ни её, ни Италию, но не посвятил жену в причину такой неожиданной размолвки. Потом его гнев перекинулся и на саму Оксану. Габриэль напал на неё с претензиями к вымышленным изменам. Всё более распаляясь, он в пьяном угаре избил жену, а на утро опять куда-то пропал из дома.

— Я тебе это всё рассказываю, потому что ты его единственный друг и сможешь как-то поговорить с ним. Только не распространяйся про наш разговор. Он несчастный человек и ему сейчас не легко, — Оксана поплотней запахнула поношенное кашемировое пальто, вздрогнув от порыва пронизывающего ветра, — Он говорил, что вы переписываетесь, значит ты знаешь о том, что произошло.

— От него уже давно не было писем, — процедил я сквозь зубы, уже опасаясь за своё самообладание при встрече с этим «несчастным» человеком, — а что произошло?

Оксана взглянула на меня украдкой:

— На некоторое время он вроде взял себя в руки. Попытался найти работу. Мы опять стали семьей, ходили в кино, в парк. А потом... он загулял. Начал беспробудно пить. Приводил в квартиру каких-то девиц. Я закрывалась на кухне, потому что боялась снова быть избитой, и слушала их пьяные крики, смех, стоны... он любил их прямо на нашем диване. Ну, да ладно... я уже простила. Не простая судьба ему выпала. Потом он связался с какими-то байкерами и пропал. Мне позвонили только через неделю из больницы. Оказалось, что Габриэль уже несколько дней лежит в реанимации. Они ехали на мотоцикле по трассе и попали в аварию. Девушка, которая была за рулем, погибла, а Габриэль... сильно пострадал... сломал позвоночник... я думала он написал тебе об этом...

— Оксан, — я с трудом проглотил стоящий в горле ком, — я бы хотел сам поговорить с ним. Не сообщай, что я приехал. Пусть это будет сюрприз.

Она отперла оббитую пошарпанным дерматином дверь квартиры и впустила меня в темную тесную прихожую.

— Ты уж извини. У нас совсем не убрано. Я не успеваю из-за работы...

— Ничего, ничего. Это ты меня извини, что свалился как снег на голову.

— Надо было взять чего-нибудь, — вдруг спохватилась Оксана, — вы же столько лет не виделись, наверное, захотите отметить встречу!

— Оксан! — я торопливо достал бумажник, — Ты местная и лучше меня знаешь, где тут у вас что продается! Возьми деньги, купи хорошего коньяка. А мы пока поговорим с Габриэлем... вспомним былые времена.

— Хорошо... я быстро. Только ты не шуми сильно, Габриэль может спать. Он почти не двигается. Если вдруг там будет плохо пахнуть, ты ни чего не делай. Я сама всё уберу, как вернусь.

Когда дверь закрылась, я разулся и прошел по квартире. Под ногами скрипнул старый, рассохшийся паркет с затертым, местами до древесины, слоем потемневшего лака. Слева была маленькая кухонька с большой бахромой пожелтевшей от дыма и жира паутины в углу полотка. На старой чугунной батарее стояла небольшая кастрюлька, накрытая махровой салфеткой. Я прошел мимо, направляясь к единственной в квартире закрытой двери, из-под которой выбивалась тусклая полоска электрического света, и слышался звук работающего телевизора. рассказы эротика Тело стала бить неукротимая дрожь.

С минуту пришлось простоять в полумраке, стараясь совладать с собой. Но потом я не выдержал напряжения и просто с силой толкнул дверь, окунаясь в облако табачного дыма, перегара и какого-то необъяснимого смрада, свойственного нечистоплотным людям. В углу негромко бубнил старый ламповый телевизор, транслируя новости. Небольшая настольная лампа под плотным тканевым абажуром хорошо освещала заваленную грязными тарелками тумбочку и часть кровати, на которой лежал худой до истощения лохматый старик, по пояс прикрытый одеялом. Я узнал Габриэля, только когда он приподнял отекшие веки, взглянув на меня живыми, красивыми как прежде, карими глазами. Изуродованное травмой лицо со слегка смещенными костями черепа особенно ужасно выглядела в причудливом искривлении теней, падающих от лампы. Впалые темные глазницы, казалось, стекли вниз, раздуваясь мешками нижних век, а густо заросший острый подбородок топорщился во все стороны слежавшимися колтунами грязной бороды.

— Ты?! — прохрипел он, ошалело озираясь по сторонам, словно проверяя, не сон ли это.

Я молча шагнул в комнату, вступая в круг света.

— Ты, — он хрипло рассмеялся, морщась при этом от боли, — Я уже и перестал ждать тебя... а это ты...

Глаза инвалида хищно сузились, а костлявые руки жадно смяли серую простынь, словно пытаясь приподнять одряхлевшее тело.

— Знаю зачем ты пришел. Убить хочешь?

Я подошел ближе и поднял с небольшого столика, заваленного какими-то медицинскими бутылками, тюбиками, и пачками от таблеток, небольшой кухонный нож. Габриэль усмехнулся и сглотнул слюну, двинув сильно выдающимся на худой шее кадыком.

— Только делай это быстрее, — равнодушно произнес он, — давай без церемоний.

Мне было трудно говорить, но я постарался, чтобы голос звучал как можно более спокойным:

— К сожалению, я не могу тебя убить, дружище.

Розовый шрам, рассекавший его щеку от виска до подбородка, нервно дернулся, а губы стали совершенно белыми.

— Что?

— Не могу...

Глаза Итальянца вдруг вспыхнули яростью. Пальцы затряслись, а из уголка рта потекла струйка слюны.

— Ты тряпка! Тварь! Убей меня, как хотел! Ссышь? Ты только в письмах герой?

— Заткнись! — я с силой воткнул нож в деревянную тумбочку рядом с его головой, так что на пол со звоном посыпалась посуда. Габриэль замолчал, с ненавистью глядя на меня, — Я не могу тебя убить, потому что ты уже... мертв! Ты давно умер, Габриэль, но сам того не понимаешь. Прощай.

Мне оставалось несколько шагов до двери квартиры, в которую как раз входила Оксана, сжимая в руке бутылку коньяка, когда в спину ударил какой-то нечеловеческий, демонический рык:

— Ыыыааааа! Стой, су-у-у-ука!!! Убей меня!!! Убей меня, тварь!!! Ты забыл, что я сделал с твоей женой?! Ты забыл как я трахал её?! Ты не мужик, Илья! Ты тряпка и дерьмо!!! Я не хочу жить!!! Сделай то, зачем пришел, не позорься! Олень рогатый!!!

Я остановился, глядя в перепуганные глаза Оксаны. Мы так и замерли в полутемном коридоре, слушая эти звуки преисподней, доносящиеся из комнаты.

— Ты кричал, что убьешь меня, если встретишь? И что? Где твоя смелость? Где твоя мужская гордость, ссыкло?! Твоя Анька, наверное, по рукам пошла?! Ты уже привык, что её дерут все кому не лень и во все щели?! Д-а-а-а-а у неё ненасытная дырка!!!

Итальянец вдруг захлебнулся тяжелым грудным кашлем, натужно хрипя, и Оксана тут же быстрой ланью проскользнула мимо меня, на ходу открывая бутылку.

— Габби, успокойся! Тише... тише... вот держи. Держи стакан. Сейчас... сейчас... выпей... сейчас полегче станет... успокойся... всё хорошо...

— У-у-у-й-д-и... с-с-с-у-у-к-а... — прошипел Габриэль и замолчал, наверное, заливая нутро коньяком. Я тихо обулся и вышел в подъезд. На душе было так пусто и противно, что захотелось самому хватить чего-нибудь горячительного. Уже на улице меня догнала Оксана.

— Илья! Подожди! Я всё слышала! Зачем ты к нам пришел? Зачем ты врал мне?

— Извини, Оксан, — я достал из кармана свою визитку и вложил женщине в ладонь, — я сам не знаю, зачем всё это было нужно... вот возьми. Если тебе потребуется какая-нибудь помощь, то обязательно звони. Хорошо?

Женщина как-то сникла, ссутулилась, и растерянно уронила визитку на мокрый тротуар.

— Прости его, Илья, — еле слышно произнесла она, — Он несчастный человек со сложной судьбой... прости...

Некоторое время я молча смотрел, как сгорбленная фигура некогда красивой и жизнерадостной девушки, обреченно удаляется по тротуару в сторону безликой хрущёвки, где на третьем этаже в тускло освещенном окне блуждали отблески работающего телевизора. Лишь когда Оксану проглотил темный туннель подъезда, мне хватило решимости повернуться и быстрым шагом, переходящим на бег, исчезнуть из этого ужасного места.

— Какой кошмар... — прошептала Аня, проведя ладонью по лицу.

— Теперь я рассказал тебе всё.

— Какой кошмар... — снова повторила супруга, — Илюш, я пойду лягу. Мне что-то плохо.

Я проводил её в комнату и прикрыл балконную дверь.

— Нет, нет! Оставь открытой. Мне нужен свежий воздух.

— Что с тобой? Может скорую вызвать? Ты белая, как мел.

— Всё хорошо, Илюш. Сейчас пройдет. Сделай, пожалуйста, чаю.

Когда я вернулся в комнату с горячей кружкой, Аня уже сидела на диване. Румянец вернулся на её лицо, прихватив с собой и легкую улыбку.

— Спасибо дорогой! — кивнула она, принимая ароматный чай, — Но у меня осталась еще одна тайна, которую ты тоже должен знать. Она взяла меня за руку и потянула вниз, принуждая сесть рядом. А потом положила мою ладонь себе на живот и тихо прошептала на ухо:

— Ты слышишь?

— Что?

— Он говорит, что против того, чтобы папа курил дома...