Монастырские рассказы. Глава 11

у камина и курит трубку, судя по всему, безразличный ко всему, пусть даже половина провинции перетрахает другую половину. Но если бы мадемуазель спустилась в кухню и вмешалась, и приказала бы мерзким насильникам покинуть дом и отправиться в конюшню, тогда можно было бы сохранить приличия.

Ради соблюдения приличий, я приготовилась спуститься вниз, хотя из того, что я слышала о парижских лакеях, и из того, что сама видела в поведении Робера и Филиппа, когда мы двигались через лес, прекрасно знала, что у меня было очень мало шансов быть услышанной, особенно если их похоть была серьезно возбуждена. Это была лишь маленькая грубая игра, против которой не возражала бы ни одна девушка, и, конечно, не могла возражать и я. Более того, я надеялась, что, поскольку шум на кухне почти прекратился, мы найдем, что дела обстоят не так уж и плохо, как сообщила хозяйка.

Поэтому я попросила Фаншетту удалиться в мою спальню и велела Виктóру следовать за мной. Я спустилась вниз с таким властным и величественным видом, на какой только была способна. Но, увы — когда я подошла к кухонной двери, то обнаружила, что все мои величественные манеры оказались бесполезны и мне пришлось приберечь свои угрозы и увещевания для другого случая. Шум борьбы, визг и возня, конечно же, прекратились, потому что в ту самую минуту, когда старая леди повернулась к ним спиной, эти умные негодяи, Робер и Филипп, уже оказались на шаг впереди, а Антуан, курьер, который с самого приезда пылко ухаживал за Розалѝ, дочерью хозяйки, убедил ее, что время осчастливить его своей любовью должно наступить либо сейчас, либо никогда. Следствием всего этого было то, что, когда я величественно вошла на кухню и только произнесла: «Робер и Филипп! Что вы здесь вытворяете?» — как вдруг остановилась, словно парализованная увиденным.

Пухленькая розоволицая девушка стояла на четвереньках на буфете, а Робер трахал ее с таким упоением, будто его спасение зависело от того, сможет ли он отдолбить ее задок до синевы или нет. Филипп был занят высокой, похожей на цыганку, девушкой (это была, как я понимаю, горничная), которая стояла, прислонившись лицом к двери кладовки, и отставив назад попку, и которую тот трахал по-кобыльему. Но ограничивал ли он себя траханьем законным способом или нет, я сказать не могу и уж точно не спрашивала. По-моему, он забирался своим членом в любое место, где мог найти дырочку.

Но худшим зрелищем, которое больше всего потрясло материнские глаза нашей квартирной хозяйки, был вид ее Розалѝ, действительно очень красивой девушки — с претензиями на светские манеры — чьи длинные, хорошо одетые, красивые ноги были удовлетворенно скрещенны на спине Антуана, нашего курьера. Он трахал Розалѝ с таким удовольствием и наслаждением, как если бы они только что поженились и удалились на свое свадебное ложе с благословения родителей и родственников! Однако он просто насиловал молодую девушку, которую никогда раньше не видел, прямо на столе посреди кухни, среди бела дня, под носом у ее отца, матери и еще дюжины других людей! Вот таким вот прекрасным было положение вещей, когда мы их застали!

Старуха вскрикнула от ярости и ужаса и, схватив метлу, несомненно, собиралась уничтожить все и вся, начав со своего мужа, который, пошатываясь, вышел вперед, чтобы смягчить ее гнев, и пытаясь пояснить, как я полагала, что молодые люди только забавляются друг с другом.

Я не сомневаюсь, что от удара у него треснул бы череп, но как раз в тот момент, когда на него был готов обрушиться удар, старый Жак ловко оттолкнул его и опрокинул на четвереньки прямо перед женой, которая свалилась на него. Она закричала, зовя на помощь, а когда Жак шагнул вперед, я подумала, что он собирается помочь ей подняться. Я сочла это весьма прискорбным, так как это вызвало бы еще большее насилие и смятение и вряд ли помогло исправить положение, не говоря уже о присутствующих девицах. Но я ошибалась в своем достойном старом кучере. Вместо того чтобы помочь ей подняться, он намеренно сел на нее, и пока его солидный вес не давал полуобморочной старухе подняться, он спокойно курил трубку и благосклонно оглядывался вокруг, словно облагодетельствовал своих подопечных. Честное слово, одно воспоминание об такой нелепой развязке той непристойной сцены вызывает у меня смех.

Когда Виктóр увидел, как мастерски действует старый Жак, он крикнул остальным молодым людям:

— А теперь поторопитесь, мерзкие насильники, и избавьте своих прекрасных подруг от страданий. Тебе повезло, Антуан, что ты так хорошо ладишь с такой хорошенькой девушкой, больше похожей на леди, но если ты не будешь смотреть в оба и не сядешь в седло, тебе очень не повезет, потому что старый Жак не сможет сидеть на старухе целый день. Когда она поднимется, то наверняка отомстит за утраченную девственность своей дочери, разбив тебе голову этой метлой, кочергой или каким-нибудь другим удобным инструментом. Это же касается и других девушек.

Услышав это, Антуан, который только что удовлетворил Розалѝ и с наслаждением отдыхал на ее белоснежном животе, пока его член уютно лежал в ее красивых ножнах, тотчас же встал и поспешил в конюшню, застегиваясь на ходу. Когда Розалѝ в изнеможении откинулась на спину, не снимая одежды и широко раскрыв настежь свою дерзко попользованную пещерку, я сжалилась над ее беспомощностью и помогла ей встать со стола, велев подняться в мою комнату и сообщить моей горничной, чтобы та ее обмыла и помогла привести в порядок платье, пообещав присоединиться к ней как можно быстрее. Виктóру и Жаку я намекнула, чтобы они присоединились ко мне и рассказали старой даме, что ее дочь в течение последнего получаса была в моей комнате с моей горничной, а Антуан отправился в Париж сразу после обеда. Мысль о том, чтобы запутать старую леди так, будто она ничего не видела собственными глазами, поразила их, и они с готовностью приняли эту идею, пообещав поговорить с Робером и Филиппом.

Эти негодяи, как оказалось, не удовлетворились одним трахом каждый. Когда они закончили первый круг, они договорились сменить партнеров. Филипп взял девушку, которую только что уестествил Робер, и, разложив ее ничком на комоде, вонзился в ее пухлый задок в своей обычной звериной манере, в то время как Робер, держа горничную, который занимался Филипп, по-прежнему прижатой к двери, вел себя ненамного лучше, взламывая ей задницу.

Но всякий акт любви, пусть даже самого разнообразного характера, должен рано или поздно кончиться, и оба этих негодяя казались довольно измученными, когда вытаскивали свои члены из соответствующих девичьих кисок. Пока они застегивались и прикладывались к бутылке бренди, я велела им налить немного и бедным девушкам, оставив их с Виктóром и Жаком, чтобы они привели в чувство полуобморочную хозяйку. Я поднялась в свою комнату и увидела, что Розалѝ выглядит весьма посвежевшей. Бокал шампанского довершил ее восстановление, и когда я рассказала ей историю, которую приказала своим людям передать ее матери, она была чрезвычайно благодарна и воскликнула, что я — просто ангел милосердия.

Приближалось время нашего отъезда, и я велела Виктóру запрячь лошадей в карету и приготовить все к отъезду. Он подошел и сказал, что уже взял на себя смелость отдать такие распоряжения, так как боится, что если Робер и Филипп выпьют еще немного бренди, то станут совсем бесполезными. Он также сообщил о том, что касательно прислуги, то достойная хозяйка, казалось, вообще не озаботилась тем, что их трахали так, что две дырки чуть не превратились в одну, однако очень возмущена своей дочерью и даже наполовину не поверила его рассказу, будто она оставалась наверху, посчитав, видимо, что она сбежала с этим негодяем, распутным парижским лакеем.

По этому поводу мне пришла в голову прекрасная мысль.

— Фаншетта, — сказал я, — отведите Розалѝ вниз и заверьте хозяйку, что она пробыла здесь около получаса, и что Антуан уехал в то время, о котором вы пожелаете сообщить. Возьмите с собой мой кошелек и щедро рассчитайтесь с ней — это приведет ее в хорошее расположение духа. И подари этим двум жестоко оттраханым девушкам маленький подарок.

Вот видите, друзья мои, как ловко мне удалось освободить комнату от двух девушек и на короткое время оставить внизу мою горничную? Конечно, мастер Виктóр не спешил покидать комнату. Напротив, когда он увидел, что обе девушки вышли, он закрыл и запер дверь на засов. Я же, зная, что на всякие глупости нет времени, уже успела подтянуть выше свою одежду и улеглась на спину на кровать, подтянув колени и призывно раздвинув бедра!

— О! Когда же я смогу еще увидеть эти прелести! — воскликнул восхищенный паж, попеременно прижимаясь губами к моим губам, груди, конечностям и моей киске. — Такая белая, такая нежная, и все же такая живая, и такая страстно жаркая! — С этими словами он прыгнул на кровать, расположился между моих бедер и с наслаждением рассматривал покрытое шерсткой уютное сладкое отверстие, в которое намеревался войти. Затем, осторожно поместив сверкающее навершие своего члена между моих губок, он подался вперед всем своим телом, и я почувствовала, как при первом же толчке его ядра уперлись мне в задок. Я не знаю, понимал ли этот милый парень, что это его последний трах со мной или нет, что он собирается покинуть меня, но он, казалось, решил, что это должен быть хороший акт любви. Дважды мне казалось, что он собирается прикончить меня, но он сдерживался, отдыхая, и лишь слегка и нежно толкал. Затем он собрался с силами для последнего усилия, и, казалось, вложил в меня всю свою жизнь и душу в виде нежный струй теплого густого крема.

Перед тем как мы расстались, он поклялся, что любит меня больше жизни и невзирая на то, останется ли он в доме моей матери или нет, он найдет способ узнать, останусь ли я в монастыре или уеду из него. После мы благоразумно решили не общаться более друг с другом, пока я не прибуду в святую обитель, и этого решения мы строго придерживались, за исключением теплого пожатия руки, которое я получила, когда он помог мне выйти из кареты у ворот.

Остальную часть моей истории, начиная с того момента, как я вошла в вашу обитель, — закончила она, обращаясь к матушке-настоятельнице, — вы, моя достопочтенная госпожа, знаете так же хорошо, как и я. В заключение моего длинного и утомительного рассказа хочу сказать, что я стала здесь гораздо счастливее, чем когда-либо могла ожидать, и получила бесконечно больше удовольствия, чем когда-либо могла мечтать.