Откровенность в сети
Страница: 3 из 3
их тепло. Он тискал мне плечи, грудь, бока, попу, мял двумя руками меня всю, а я смотрела ему в глаза. Потом сказал:
— Становись раком.
Глаза у него были не похотливые, а серьезные, торжественные, как у Будды.
Никаких поцелуев, мусей-пусей, любовей-морковей, думала я, упираясь руками в траву. Так было правильно, по-звериному... и очень страшно.
— Ааааа! — заорала я, когда в меня уперся Он.
— Чего ты? Я еще ничего не делаю, — сказали сзади. Я притихла, и когда действительно стало больно — крепко, по-настоящему — не кричала, терпела, закусив губу. Это было недолго: он прорвал меня и тут же вышел обратно.
— Готово. Готова моя девочка. Ну как же хорошо, что ты девочка, — он вдруг шлепнул меня ТАМ, прямо в середку.
Это было так, что я зарычала в траву, как медведь.
— Ага, ага, — говорил он и взбивал меня руками, как миксером, а я выгибала бедра все выше и подставлялась ему. Мне будто подсказывали, что делать — гнули мне тело, включали рычалку, и я рычала, как послушная кукла. Шеф тискал меня, дергал мне соски, как корове, звонко шлепал меня по мокрой попе, и это было почти больно, но хотелось сильнее, больнее, и я рычала, вдавливая голову в траву.
Потом он снова ухватил меня за бедра — и... началось.
Было больновато, но не так больно, как хотелось — а мне хотелось, чтобы меня рвали на части, на ошметки, чтобы меня жрали, как добычу...
— Ыыыыы, — рычала я, а он долбил меня сзади, въехав в меня своим огромным колом — мне он казался огромным, как сосна, и я представляла, как он шурует там во мне, как мохнатые яйца шлепают по моим складкам, как меня прижали к земле и осеменяют — дикую похотливую рысь без стыда и одежды...
— ААААААА! — этот кошмар вздулся во мне, и я стала зверски кончать. — АААААААА!!!
Из тумана вдруг прорезался желтый ободок. Все вокруг залилось золотым светом.
Я подумала, что умерла, или нет, не подумала — думать я тогда не могла, у меня не было мозга, только тело, кричащее от сладостной боли, и глаза. Захлебываясь криком, я смотрела на солнце, выходящее из тумана. Его свет проник в меня и стал влагой, и сама я стала влагой, горькой влагой без силы, без мышц, и растеклась по земле, рухнув в колючки. Он рухнул рядом со мной.
Это был жестокий горный ритуал: мою девственность принесли в жертву рассвету...
... Так она рассказывала все это мне — а я читал и выл, выл голодным волком, узнавая то, что никогда не узнал, если бы мы были знакомы в жизни.
Они пробыли там, в горах, три дня, и все это время ебались, как психи, хрен знает сколько раз в день. И ночью тоже — в кромешной тьме, под звездами. Он жег костры и трахал ее у огня. Что они жрали — непонятно, у них припасов было на день. Она ходила с ним за рюкзаком, потерянным где-то по дороге — голышом, в одних кроссовках. По дороге встретили кучу людей, туристов, и те общались с ней, голой, а она сходила с ума...
Домой вернулись полумертвые, вдрызг промерзшие, и она слегла с бронхитом.
Я разучился спать. Наверно, я тогда тронулся, потому что представлял себя на месте ее шефа — что это я держу ее за бедра и трахаю, как зверя, и это мои яйца шлепают по вспоротой целке, которую я никогда не видел... У нее не было подруг, близких, во всяком случае, и она вываливала все это мне, потому что в ней это не вмещалось, это было слишком огромно и невозможно для нее.
А для меня — тем более.
Две недели я терпел и был самым-самым, тайным-тайным, которому можно все-все. А потом не выдержал и признался.
Вот тогда все и кончилось. Она написала тогда мне, что не ожидала, что сама виновата, что ей стыдно, что лучше все закончить...
Я стучался к ней, наверно, раз пятьдесят или больше. Глухо. Она удалила меня из всех контактов. (Специально для sexytales) Так я и не знаю, бросил ее шеф или нет, и как разрулили с папашей, и что сказали дядьки из конторы, и как вообще все было...
Прошло уже хрен знает сколько времени — то ли четыре года, то ли больше... Мне до сих пор снится, как она катается на качелях, и волосы ее развеваются по ветру... А фотки я храню. Мне кажется, что когда-нибудь я встречу ее — и обязательно узнаю. Вот обязательно. Как бы она не изменилась...
Рассказчик умолк.
Молчал и его собеседник. Долго, минуту или больше.
Потом спросил:
— А откуда ты знаешь, как она каталась на качелях? Ты же не видел ее.
— Оттуда же. Она писала мне... Любила она это, прямо как маленькая.
— Дааа... Поучительная история. Спасибо, что рассказал.
Как всегда в таких случаях, это прозвучало неловко, будто он соврал.
Еще помолчали.
Потом старший, добыв из кармана мобилку (которая никак не заявляла о себе), поднял брови:
— Тааак... Жена срочно вызывает. Не могут с верблюда слезть. Прости, надо бежать.
— Да... Семейный долг. Ясно. Прости, что нагрузил. Накипело, понимаешь, надо было слить кому-то...
— Да ладно, все хорошо.
— Ну что ж... Еще свидимся...
— Обязательно.
— Покеда!
— Счастливо!
Подхватившись со стула, старший перебежал на другой конец площадки, к верблюдам, и стал ходить перед ними, поминутно оглядываясь.
Младший посидел какое-то время, затем встал и ушел в другую сторону, — а тот все ходил взад-вперед, как почетный караул. Верблюды наблюдали за ним.
То и дело с прогулки возвращались их товарищи, груженные туристами, и смотритель, краснолицый татарин, помогал спешиться детишкам, мамам и папам.
На одном из верблюдов приехала молодая красивая женщина с маленьким мальчиком.
Увидев их, старший подбежал им навстречу.
— Ты чего здесь? — спросила она.
— Соскучился...
— Вот ты какой.
Они слезли с верблюда и все вместе пошли в сторону «Золотого Муфлона».
— А знаешь, — сказал мужчина, когда жена с сыном в красках рассказали ему о поездке, — здесь нереально круто... но все-таки я попрошу тебя переехать к морю. Чем раньше, тем лучше. Тут для меня слишком сыро. Старая я развалина у тебя, что поделать...
— Ну вот! Три дня осталось, а он — «переехать»!
— Хочется провести их с кайфом, а не с радикулитом. Зато там качели есть. А здесь нет, — подмигнул он.
— Качели! Опять стебешься, да?
— Нет-нет. Наоборот, хочу с тобой покататься. Вот приспичило, представляешь?
Жена взъерошила ему волосы, и они вошли в отель.
Последние рассказы автора
Оглянувшись еще раз (мало ли?), Марина осторожно спустила с бедер плавки. Переступила через них и застыла, как привязанная, боясь отойти.
Вообще-то здесь не нудистский, а самый обыкновенный пляж (ну, или не пляж, а просто...
Читать дальше →
Евгений Львовичтак и сделал. Будь он лет на пять помоложе, он бы еще поборолся с волнами, а сейчас... Нет, он не боялся, конечно. Просто он и так знал, что сможет победить их. Тратить силы на доказательства этого бесспорного факта не имело никакого...
Читать дальше →
Как бы там ни было, однажды в столицу одного из бесчисленных эмиратов, на которые распался некогда могущественный Арабский Халифат, и правда прибыли два высоких гостя (о том имеются пометки в дворцовой хронике). Один из них — Мамуль, юный принц...
Читать дальше →
Нет ничего трогательней в мире, чем соски юной девочки, если их раздеть и целовать впервые в девочкиной жизни (и возраст не имеет тут значения). Они не просто нежные, и беззащитные, и чувственные. Они — обещание, и плевать, выполнится оно или нет. Это обещание всегда больше любого выполнения: женщина может умирать в оргазме, но в ее сосках, раскрытых впервые, есть и эта смерть, и рай после нее, и муки...
Читать дальше →
Казалось бы, не самая круглая цифра, бывают и покруглее, — но Лайли, домашний лепрекон Гюнтера, решила сделать из нее праздник ну прямо-таки национального масштаба.
Впечатленный ее размахом, Гюнтер предлагал кинуть эту идею в бундестаг. Но Лайли была левой и не верила в правительство. Она заявила, что эту идею похерят, как и все хорошие идеи.
 ...
Читать дальше →