Порно-муза, или Один грустно-пошло-хулиганский рассказ

уже можно различить некоторые междометия... её ладошки ложатся на голову, судорожно перебирают волосы, притягивают ближе, почти вдавливают голову в промежность. На очередном круге своих изощрённых ласк я уже ввожу язык, словно член, в изнывающую киску и начинаю трахать её им — сначала нежно, медленно, слегка вращая его по кругу, затем — быстрее... Наконец моя богиня не выдерживает; её тело напрягается, словно сейчас оторвётся от земли, ногти впиваются в кожу головы, стон превращается в хриплый, почти низкий крик... Язык увлажняется от её соков. Медленно отрываюсь от неё, облизывая губы, и в тот же миг, словно потеряв точку опоры, она обмякает и бессильно сползает на пол. Её рот с маленькими, раскрытыми в жажде воздуха губами, так похожими на её нижние губы, оказывается на одном уровне с моим; глаза закрыты. Я благодарно целую её. Она отвечает почти машинально, инстинктивно.

Странно — я совсем не чувствую усталости, хотя понимаю, что после двух искушённых в любви богинь я должен быть высосан и вымотан до предела — не хуже, чем жертва вампира. Но, может, в этом и есть суть их вдохновения?... Я подумаю об этом попозже, а пока же... чувствуя силу во вновь окрепшем члене, встаю и оборачиваюсь к Музе.

Она с готовностью подаётся мне навстречу — уже разогретая ласками и ощущением совершавшегося рядом совокупления — и обнимает меня. Мы целуемся — без всяких заигрываний, поддразниваний, страстно, даже несколько грубо и жёстко. Через платье я тискаю её грудь — всё, как мечтал на кухне; её руки хаотично летают по моему телу — не угадать, в каком месте они вызовут дрожь в следующую секунду...

Спотыкаясь, мы перебираемся к дивану. Она поворачивается ко мне спиной, прогибается, становится одним коленом на диван и, бросая из-за плеча призывный взгляд, шепчет «давай... хочу так». Я не смею ослушаться — поднимаю платье до пояса, одним рывком снимаю трусики (интересно, а какого цвета они?... какая она там?...) и с размаху вхожу в неё. Одна рука — на спине, одновременно придерживая и наклоняя вперёд послушное тело; вторая — на бедре.

Она вскрикивает — от неожиданности, от напора? — но тут же подаётся мне навстречу, так что мошонка касается крепких ягодиц. Не могу сдержаться — слегка провожу ладонью по ним. В ответ она виляет попкой, словно желая накрутиться ещё больше и глубже на моего бойца. Ах, сучка... Муза, мать твою... Несильно шлёпаю её по попке — а так тебе нравится? Дааа, нравится, чувствую это по твоей реакции... Начинаю размашисто двигаться в ней, время от времени несильно шлёпая упругую попку. Вспомнилось вычитанное где-то, что такая стимуляция даже полезна женскому организму...

Вскрики-всхлипы-стоны, переходящие друг в друга и сплетающиеся в одну звуковую эротическую дорожку... шлепки яиц о кожу... сильнее, сильнее, ещё... Я уже не стараюсь сдерживаться, хотя понимаю, что надолго меня не хватит. Вспоминаю об остальных прелестницах, оглядываюсь — а они время зря не теряют: одна лежит на ковровой дорожке, а вторая сидит верхом в районе её головы и, судя по всему, получает немалое удовольствие. От увиденного во мне просыпается какой-то первобытный зверь, и я, обеими руками схватив её за бёдра, начинаю буквально вколачивать своё естество в уже истёрзанную напором пещерку. Аойда вскрикивает — громче, громче, ещё раз, — вспотевшие бёдра скользят в ладонях. Я понимаю, что она сейчас кончит, уже на грани... я и сам примерно в таком же состоянии... и внезапно выхожу из неё. Я не хочу так...

Мягко толкаю её на диван; она падает и переворачивается на спину, недоумённо, даже обиженно смотря на меня. Подожди, солнышко, сейчас хорошо будет...

Я нависаю над ней, словно дамоклов меч, который вот-вот сорвётся со своей нити-волосины и обрушится всей неотвратимостью Судьбы на беззащитное человеческое тело. Кладу её ногу на своё плечо. Снова не сдерживаюсь — ну люблю я женские ножки — и несколько раз касаюсь губами стопы, подъёма и изящных пальчиков. Мы встречаемся взглядами: я — обещающим, она — испытующим. Ещё мгновение — и я вхожу в неё. Да, вот так — тело в тело, глаза в глаза, сознание — в сознание, вливаясь друг в друга, проникая друг в друга, познавая друг друга во всей полноте ощущений: Муза — творца, а творец — Музу... Она обхватывает мой бок второй ногой, беря меня в полукольцо, подаётся навстречу, чутко реагируя на каждое движение члена в ней. Однако она настолько распалена, что долго не выдерживает. Тело выгибается луком, словно на казни, насаживаясь до самой своей сути на разрывающий его кол, голова запрокидывается назад, пальцы сжимают обивку старенького дивана... Рот раскрывается в крике. Мгновение — и она в бессилии падает на диван.

Я еле успеваю выйти из неё, чтобы не кончить вместе с ней. Прости, Муза... да, ты одарила меня соком своего вдохновения, ты позволила мне познать тебя со всех сторон. Ты всё сделала. И ты в полном праве считать меня неблагодарным животным. Может, это так и есть. Но не тебе я сейчас хочу отдать своё семя. Может, в другой раз... ты дашь ещё мне шанс? Тебе же понравилось?

Я отворачиваюсь от Аойды и нахожу взглядом эту юную насмешницу-озорницу с золотистыми нитями волос. Она сидит на полу, спиной опираясь о стол, рядом с Фрейей, доверчиво положив голову ей на плечо, спутав своё золото с её медью, тяжело дышит после очередного акта лесбийской любви, смотрит на нас и поглаживает свои всё ещё дерзко торчащие вкусные грудки. Я молча протягиваю к ней руку. Она опирается о неё, встаёт и кротко, покорно — да, теперь я понимаю, почему она — воплощение кротости — следует за ней.

Я внимательно смотрю в её серые глаза, словно в глубь бездонного озера — одного из многочисленных озёр её прекрасной родины. Воздух вокруг нас, и так жгучий после невероятно страстных соитий, накалился до предела. Наконец я шепчу ей «я так и не познал тебя до конца, малышка... « и легонько нажимаю на хрупкое тоненькое плечо. Она понимает... и покорно, словно лёгкая одежда, опускается на колени...

Её юркий, нежный и острый язычок бережно касается моей головки, обводит её по кругу; затем я чувствую псевдо-робкое касание колечка из губ, обхватившего самое навершие члена. Оно ещё хранит сок Аойды, и Садб с явным удовольствием вбирает его, одновременно лаская и возбуждая моего слегка остывшего бойца — впускает его глубже в ротик, проводит язычком по стенкам, облизывает и посасывает...

Я закрываю глаза в блаженной истоме — о, как же нежен и чувственен этот минет в исполнении такой кроткой и покорной мужчине богини! Одним своим язычком она расплатилась за все насмешки, которыми осыпала меня какой-то час назад! Будь же ты благословенна в своей кротости и любви, о кроткая богиня священных холмов и возлюбленная героя Финна! Но... когда мой член уже потёрся об её нёбо, достиг до горла и начал движение назад, я, сделав над собой усилие, вынимаю его совсем, поднимаю её с колен и бросаю на диван, рядом с Аойдой. Она поворачивает голову и только успевает поцеловать свою черноволосую подругу, как я с размаху вхожу в её тугое расслабленное тело. Оооо, дааа, какая же ты там мокраяяяя!... Кажется, соки так и хлынут из тебя и просочатся сквозь диван. Даже с высоты моего роста слышно, как хлюпает в ней мой член. Поэтому её хватает на ещё меньшее время, чем Аойду: несколько движений — и ещё одно тело дёргается в прекрасном пароксизме оргазма, бессильно колотя по многострадальному дивану кулачками.

И вот тут наступает моя очередь. Не дав ей до конца насладиться, проникнуться, ощутить, прочувствовать каждой клеточкой кожи все оттенки своего оргазма, я покидаю её тело, снова стаскиваю её на пол, на коленки, и сдрачиваю прямо на неё. Она не успевает ничего понять, а мне нужна всего лишь какая-то секунда-две — и на прекрасное, кроткое лицо, на серые глазки, на ало-кровавые губы ложится тяжёлым белым пряным слоем мужское семя. Ты угощения хотела, малышечка... прошу тебя, угощайся... Как тебе такое моё жертвоприношение?..

***

— Стааас?..

Deus, блин, ex machina... , вместе с которым в комнату врывается такой ненужный сейчас искусственный свет...

— Ты... ты чего?... Ты... ты что делаешь, извращенец?

Я зажмурился, молчаливо протестуя против такого резкого «света истины», затем, потихоньку смирившись с его существованием, приоткрыл глаза и посмотрел в сторону голоса. Да, никаких сомнений быть не могло: на пороге стояла моя жена, держа руку на выключателе и смотря на меня широко раскрытыми красивыми серо-зелёными глазами.

Я растерянно осмотрелся. На экране ноутбука светился остановленный кадр из порноролика, на котором смеющееся лицо смазливой блондинки орошали плотные даже на вид струи мужского семени. Возле дивана как-то смешно и нелепо стоял столик на колёсиках с тремя полными чашками уже остывшего чая и тарелкой печенья с орешками — того самого, которое так любит моя жена. Штаны мои были спущены до колен, а сам же я зажимал в ладони член, и вдоль указательного и большого пальцев правой руки засыхала тоненькая струйка спермы.

— Лен... — попытался я что-то промямлить в ответ, переводя взгляд с семени на неё.

— Какой же ты... урод, Соколов! — произнесла Лена в ответ звенящим от сдерживаемых слёз голосом. — Урод, больной на голову... извращенец чёртов... Тебе меня мало, что ли? Каждую ночь, блин, каждую ночь... по несколько раз... И ещё тут заперся...

Она со злостью посмотрела на ноутбук, развернулась и почти выбежала из комнаты. Во внезапном порыве раскаяния я вскочил, намереваясь побежать за ней, обнять, успокоить, приласкать, поцеловать (ах да, сначала руку бы отмыть... как нехорошо получилось-то, а!...), но совсем забыл про спущенные до колен штаны. Они меня и подвели: ступив шаг, я запутался и упал на пол, стукнувшись коленями. Вслед за этим голову больно накрыло что-то мягкое, но почему-то тяжёлое, запущенное хрупкой женской рукой с неженской силой. Это была моя подушка.

— Спи здесь, козёл! — прозвучало напутствие горячо любимой жены. — Видеть тебя не хочу!

Я снял подушку с головы, взглянул ей вслед с тоской в глазах, и в это время мимо глаз скользнул какой-то странный листок, плавно спланировав на пол. Я поднял его.

Этот изящный почерк был мне незнаком, но я сразу понял, кому он принадлежал.

На листке красивыми русскими буквами в стиле древних рун, напоминавших руны со знаменитой обложки четвёртого альбома «Led Zeppelin», было написано:

«Ну что, смертный, чем-то мы от твоей жены отличаемся?»

Чуть ниже стояли три имени, написанные разными руками.

А вокруг шелестом сквозняка слышался тихий женский лукавый трёхголосый смех — дразнящий, влекущий, зовущий, обещающий, дарящий и обманывающий... Или, может, это уже мне казалось?..