Джеймс Бонд

Страница: 4 из 4

был разорвать эту черномазую гориллу.

— Через дорогу второй дом.

— Мы бегом выскочили из подъезда и вбежали в здание администрации совместного предприятия.

Навстречу нам вышел вахтер, с армейской выправкой, видимо отставник.

— А Джеймс улетел. С утра взял расчет, попрощался со всеми и улетел, к себе в Париж, — В ответ на мой вопрос ответил охранник, — Позвонил куда-то, — кивнул на телефон, — И укатил в аэропорт, билеты были взяты заранее.

— Жаль. Такой мужик стоящий, грамотнейший специалист, сейчас таких не найти. Один у него пунктик, на наших девочек западал. И все норовил блондинок. Наши краше всех, там таких нет. Тосковать будет. А сейчас он уже, наверное, к Парижу подлетает. Париж, город любви, город фиалок Монмартра, бульвара Капуцинок и Елисейских полей.

Он посмотрел на стену, где на стенде висели фотографии.

Я подошел к стенду. Джеймс Россел, ведущий конструктор предприятия — прочел я. Рядом подошел Игнат. На нас смотрело одухотворенное лицо молодого человека в безукоризненном костюме.

«И совсем не горилла» — мелькнула мысль.

Высокий лоб, в умных глазах чувствовался интеллект, я бы сказал красавец, такое лицо должно нравиться женщинам. И если бы не темное лицо, не слегка курчавые волосы, никогда бы не подумал, что он негроидной расы.

Я обернулся к Игнату.

— Он?

Тот кивнул головой.

Делать было тут нечего. Мы поблагодарили вахтера и направились к машине. Уже стемнело, где-то слышались звуки программы «Время».

— Давай к нам на дачу, — предложил Игнат, — Помоешься, попаришься, а то люди от тебя шарахаться начнут. Да побриться тебе надо, зарос, как Маугли.

— Маугли, говоришь, — засмеялся я, — Маугли в Париже.

Мы прыснули.

— Ну что, решено?

— А мы куда едем? — отпарировал я. Тело снова заныло, требуя воды, мыла и мочалки.

Через час я уже парковался около дачи Игната. Чуть дальше стояла моя машина, значит, Оля тоже была здесь, сама приехала.

Игнат скрылся в домике, а ко мне подлетела Анютка.

— Папа! Хорошо мы сюда приехали, мы знали, что ты приедешь сюда. А мама у нас такая красивая. В садике сказали «Обалдеть!»

— Конечно, красивая, — я поцеловал дочурку, но видеть Олю не хотелось, — Папе надо помыться с дороги, видишь, папа, как чушка.

— А Карине сказали, что она красивая. Карина со мной в школу пойдет. А мама сказала, что она уходить больше не будет, — тараторил несмышленый ребенок.

— Конечно, не будет. Раз сказала, так и будет.

— А мама меня уже спать будет укладывать, говорит поздно. В комнате Карины. Ты не уедешь?

— Конечно, не уеду. Я же говорю, сейчас помоюсь, и тоже спать. А утром мы будем вместе. У папы длинный выходной.

Вышел Игнат.

— Ну что, идем? — в руках он держал литровую бутылку водки и тарелку с нашинкованной закусью.

Мы сразу распечатали бутылку. На этот раз пил я, а Игнат поддерживал компанию.

Я мылся остервенело, смывая все накопленное не только за две недели жизни в кабине, но и вообще, что могло ко мне прилипнуть. Зла не было. Оно уходило вместе с мыльной пеной в сливное отверстие бани. В парилке вообще, хлестаясь, отдался блаженству, выбегая только вздохнуть свежего воздуха и пропустить по стопарику. А тело, хоть и горело, но просило еще и еще. Наконец Игнат, что шлепал меня по спине, не выдержал, заявил, что у него руки устали. Мы вышли в предбанник и молча продолжили уничтожать принесенное. Когда меня уже с непривычки начало сидя качать, я предложил Игнату пойти на «наше место». Мы взяли курево, и как были, совершенно голые отправились на берег речки, неся в руках бутылку и закуску.

— Дай мне папиросу, а то сигарета слабая, — попросил я, когда мы устроились поудобнее.

Мы закурили. Я вспоминал наш разговор тут же, и мне захотелось высказаться.

Мысли роились, теснились, путались, но я их все же пытался собрать.

— Слушай! Когда-то на этом месте один замечательный, но нетрезвый человек сказал золотые слова: «Она моя и ее люблю! Её вины нет. Это судьба! Так и должно было получиться».

— Мои слова, не отказываюсь, — Игнат потянулся за бутылкой.

— Скажи. С этим можно жить? Или кому какое дело?

— В принципе, вначале обращают внимание, акцентируют, потом привыкают, перестают замечать, — его глаза оставались такими же трезвыми и внимательными.

— Вот! — я откинул погасшую папиросу, потянувшись за следующей, — Тот же самый человек сказал мне: «Она не смогла устоять», такое бывает?

— Бывает Никита, бывает. От тюрьмы и от сумы, мечтаем об одном, а может получиться другое. Вот сегодня твой дружок Витька...

— Митька.

— Вот Митька ехал домой, уже почти был дома, а фортуна повернулась... — он хлопнул себя по голой заднице, — Так и тут. Звезды не так повернулись. Не всегда мы можем устоять от соблазна.

Мы выпили налитое.

— Что дальше собираешься делать? Развод?

— Ты что! — я чуть не поперхнулся, закусывая, и вскочил. Поднялся и Игнат, поддерживая меня, что я не кувыркнулся в воду.

— . А где я лучше найду? Она же любит меня, я знаю. И я ее люблю, — я уже чуть не орал, — Тем более, что я тетке слово дал, что ее не брошу, Кузьмичу... Нет, Кузьмичу слово не давал, но он меня уважать перестанет. О! Как же я Анютку брошу без отца? Ее что, чужой дядька воспитывать будет? А я ведь ее люблюююю! И никому ее не отдам, понимаешь?

— Тогда аборт?

— Окстись, креста на тебе нет. Теть Маня сделала аборт по молодости, всю жизнь себе исковеркала, потом жалела, так детей и не нажила. Один я у нее был. Племянник. Аборт — убийство. Не хочу!

Что-то хрустнуло рядом. Мы посмотрели туда. В пяти метрах стояли две женские фигурки и смотрели, как два голых мужика, тряся своими причиндалами, приплясывают на берегу, балансируя, чтоб не упасть или на землю, или в воду. Понятно, подслушивают мужские разговоры. Я махнул кистью руки, ну и хрен с ним, пусть подслушивают, я же правду говорю.

Наши жены, увидев, что мы их заметили, отошли дальше, а мы сели.

— Еще?

— Давай! За наших жен!

Мы выпили. В голове уже шумел туман, и скоро должен был выйти ёжик.

— Тебе Каринка мешает? — спросил я.

— Никогда! — отозвался Игнат.

— И мне мешать не будет. Пусть бегает. Все равно она моя! И фамилию ей свою дам, не будет она Бондова.

Игнат отвалился на спину и захрапел, его сморило. А я продолжал ему объяснять, не заботясь о том, что мои рассуждения долетают до ушей наших жен, стоящих неподалеку.

— Тебе можно, а мне что, нельзя? У тебя есть тайна, теперь и у меня есть. Мы квиты. А где он этот Джеймс Бонд? А нету! Улетел в свою Эйфелеву башню. Трус. Агент 007 — трус. Испугался и улетел. Нам надо было, чтоб он отстал. Мы разве эту задачу не выполнили? Выполнили! Мы его прогнали. Где он? Ау! Джеймс Бонд! А нету. Нету! Вот пусть ищет там у себя своих лягушек. Нет, кажется, лягушек они едят...

Это были последние слова, которые пришли мне в голову. Навалилось забытье.

Я чувствовал, что меня поднимали, какие-то руки, куда-то несли, о чем-то переговаривались, но ни понять, что они говорили, ни открыть глаза я уже не мог, мыча что-то нечленораздельное.

Проснулся я в постели в комнате, что нам отвели хозяева. Абсолютно голый. Рядом посапывала Оля. Я приподнял одеяло, она тоже была обнажена. И такой родной она мне показалась, такой соблазнительной, что я провел рукой ей по груди, потом положил руку на живот. Где-то там внутри зародилась новая жизнь. Еще незаметная, но скоро этот животик станет таким же кругленьким и красивым, таким, как был, когда Оленька вынашивала Анечку. Я чуть сполз и приложил ухо к животу жены. Конечно, никакого сердцебиения там не было, еще рано. Зато перед глазами очутился гладковыбритый лобок.

Это было уже выше моих сил. Я еще спустился ниже, развел Оленьки ножки и прильнул губами к ее пухлым половым губкам. Оля, кажется, проснулась, потому как приподняла свой таз, чтоб мне удобнее было целовать ее. Как хорошо. Ничто не мешало, ничто не щекотало, ничего не лезло в нос и рот. Я ласкал ее, то целуя взасос, по водил языком, стараясь не пропустить ни сантиметра плоти, то погружал его туда, глубже, туда, где завязался плод. Оля мне помогала, взяв меня за голову, направляя ее туда, где ласка была нужнее, иногда придавливая мои губы сильнее.

Почему-то меня озарила мысль, которая даже обрадовала, что, наконец-то эти ненавистные презики будут не нужны. Спасибо тебе, родная. Избавила...

Хорошо проспавшись, плотно пообедав, я почувствовал себя снова в форме. Я перегнал тягач на базу, в моей кабине щебетали ребятишки, им было интересно ехать не в легковой, а в такой большой могучей машине. Игнат с Катей и Ольга ехали сзади. У дома Игната я высадил его детей, а Оля поехала со мной, чтоб мне не пришлось шагать пешком. Кузьмич встречал у ворот

— Разобрался?

— Еще как! Все отлично. Даже лучше, чем я мог представить.

Он заметил Ольгу, подъехавшую следом.

— Да тебя ждут. Давай, дуй домой, гуляй, неделя тебе отдыха, я все оформил. Набирайся сил и энергии. Тягач я сам загоню на стоянку.

Долго упрашивать меня не пришлось, и скоро мы были дома.

С каким же удовольствием я выкинул пачку предохранителей, мозолившую глаза на прикроватной тумбочке. И даже оставшихся целых упаковок было не жаль — еще не скоро пригодятся.

А уже весной мы встречали Оленьку из роддома. Кузьмич лично приехал на микроавтобусе, чтоб поместились все. Игнат с Катюшей были с детьми, Анютка все суетилась, желая показать, что она главная, ведь это именно ее сестра.

Выносила ребенка не молоденькая медсестра, а пожилая женщина. Она прятала свой взгляд, ожидая чего-то не того.

Я принял кулек и развернул его. На фоне белой пеленке морщилось очаровательно темное личико с маленькими черными кудряшками. Я прикоснулся губами к ее носику и ничего не нашел другого ляпнуть, обращаясь к Ольге:

— Говорил тебе, не включай свет, такую девку засветили... — все заулыбались.

Цветы с шоколадкой мешались. Я высвободил руку, вручив их медсестре:

— Спасибо! — и ее поцеловал ее неловко в щеку.

Вперед выскочили Аня с Каринкой

— И нам покажи.

Лицо женщины, увидевшей Карину, прояснилось.

Аня внимательно осмотрела сестру.

— У тебя тоже прабабушка, как у Карины? — задала она мне вопрос.

— Это одна и та же прабабушка, мы же родственники с дядей Игнатом, — объяснил я.

— Ура! И Александр Сергеевич Пушкин нам родственник?

— Конечно! — согласился я.

— И Елена Ханга?

— Тоже, только дальняя.

— Ух ты. Все обзавидуются! А раз мы родственники, значит Марина как бы Карине сестра?

Мы все вчетвером украдкой переглянулись. Мой Бог, дорогая доченька, ты бы знала, как ты права. Ты единственная озвучила правду.

А девочку мы так и назвали Мариной, как захотела ее старшая сестра.

Последние рассказы автора

наверх