Хозяйка. Часть 2: Хозяин

  1. Хозяйка. Часть 1: Чужой
  2. Хозяйка. Часть 2: Хозяин

Страница: 8 из 8

нем, так четко, словно от этой четкости восприятия зависела его жизнь. «Это конец!» — промелькнуло в мозгу скорее ощущение, чем мысль. Он зажмурился. И вдруг черные недра земли разверзлись перед ним и он, словно Алиса, полетел в бесконечную в своей глубине и черноте нору-шахту. Перед глазами промелькнули корешки, комочки чернозема, камушки, грунт, глинистые и песчаные слои, дальше пошла какая-то непроглядная чернота, засосавшая его как в воронку. А он всё летел и летел, проваливаясь в бесконечность, и вдруг в глубине этого черного вихря забрезжила, всё увеличиваясь и разрастаясь, светлая точка. И в какой-то момент он влетел в знакомый до боли, залитый солнцем коридор с распахнутым настежь окном в дальней стене. Неведомая сила пронесла его сквозь растворенные рамы, и он снова завис в воздухе, неловко планируя, словно на параплане. И опять будто кто-то переключил регистр, и он камнем рухнул в ужасающую глубину двора, врезавшись в разверстую черноту недр, и снова завертел черный коридор, кидая от стенки к стенки, крутя, переворачивая, выталкивая в близящийся просвет, всё разгоняющейся инерцией выкидывая из окна туда, к нагретому асфальту и пробивающимся, разверзающимся белесыми корешками травинкам... И он не мог ничего поделать, хоть на секунду остановить эту бесконечную гонку: взлеты и падения, кручения-верчения, врезания во тьму и выплеск на свет... , Голова кружилось, как веретено, в животе всё поджималось от ужаса бесконечности, в ушах свистел ветер бешеного полёта... Он больше не мог, это было невыносимо, страшно, он не принадлежал себе, нееееет!!! Его отчаянный крик пронзил черный извивающийся коридор, это конец, и пусть лучше уж конец, чем страшная бесконечность! И вдруг черноту наполнили блики, пятна яркие цветы, алые вспышки маков с золотыми тычинками раскрывались перед его глазами, заманивая, словно цветы росянки, в своё сияющее уютом лоно. В этом новом была надежда, он вдруг расплылся в счастье, и алый цветок перед его глазами трансформировался в изгиб алых губ, и гулкую черноту пронзил низкий, тревожный голос:

— Бедный, бедный мальчик! Это я во всем виновата!

«Виновата-виновата-виновата... « — Тяжелым эхом откликнулась тьма. Что-то смутное царапнуло его сердце, какое-то неприятное, но важное воспоминание забилось на периферии сознания, в черноте снова замелькала светлая точка, и вдруг осенило озарением: да чтобы остановить это бесконечное, как День Сурка, падение, нужно всего-навсего открыть глаза! Да! Открыть глаза! Он засмеялся счастливым, свободным смехом, и в тот миг, когда неведомая сила в очередной раз вынесла его на залитый светом подоконник, он, что есть силы, распахнул глаза... Увидел высокий потолок, угол шкафа, полуоткрытую дверь... Блин! Он дома! В съемной комнате, в своей постели. Только отчего-то отчаянно плывет башка, во рту сухо, как в пустыне, и бешено колотится сердце. А в ушах, отдаляясь, бьется до боли знакомый голос: «Бедный мальчик... мальчик... « Где-то он слышал этот голос, эти царапнувшие сердце интонации, что-то смутно знакомое крутилось на периферии сознания, мучая и бередя. Вдруг вспомнилось такое же ясное утро, угол шкафа, потолок, запах кофе из кухни, беглый желто-раскосый взгляд, и тот же низкий голос, небрежно произносящий: «Надеюсь, вы не собираетесь на мне жениться!... Жениться... Жениться...»

Бляяя! Он сел на постели. Марево в башке плавало обрывками утреннего тумана, оседая, словно по ложбинам, на дне сознания. И сквозь всю эту невнятную муть выкристаллизовалась одна-единственная, четкая, как натянутая струна мысль: жениться! Вот, что ему нужно, чтобы остановить бесконечную страшную гонку! Он же приехал сюда жениться! Быть не одному. Быть с кем-то. Быть чьим-то. Какой же он дурак: жениться на Калерии! Это выход! Она достойная женщина. С ней не стыдно и не страшно выйти на люди. Плевать, что разница в возрасте. Поболтают — и привыкнут. Главное — пережить период отчуждения, но он переживет. Не такое переживали. Зато, точно не надо будет больше спать на вонючих матрасах в одной комнате с пятью гастерами, пахать без выходных и праздников, добиваться и завоевывать. Она полюбит его и таким, уже любит. Она вылижет его от макушки и до пяток, будет беречь и заботиться — он это точно знает! А он сразу получит московскую прописку, жилье, новый статус и роскошную зрелую бабу, настоящую секс-львицу, которую он будет уважать на людях и нахально драть во все дыры за закрытыми дверями. И даже иногда делиться ею с лучшими друзьями вроде Юрика. Она, ведь, ему не откажет. Она так яростно любит сек-секс-секс... Да и, в конце концов, не сможет же она помешать ему трахать молодых девок, таких, как Алёна, должна же она понимать... Может, даже сумеет ее уговорить на групповой секс с другими женщинами, сможет легально приводить домой, она поймет, она такая... Они будут счастливы, очень счастливы... А когда она покинет его — а она, ведь, старше его, и это должно будет когда-нибудь случиться — он будет долго и искренне скорбеть, а потом останется наследником московской двушки в сталинской высотке, и через положенный срок постепенно заведет себе какую-нибудь юную девочку со светлыми глазами, для того, чтобы долбить ее в рот до хрипоты и жестоко развращать аналом — а он теперь точно знает, что всем им только этого и нужно, в каждой из них живет шлюха, и он это хорошо понял... Надо только уточнить, нет ли у Калерии близких родственников, способных составить ему конкуренцию в праве на наследство. Кажется, нет. Иначе, она бы, наверное, уже проговорилась об этом. Так. Надо встать и пойти поговорить с ней. Антон решительно поднялся с постели. Ноги были ватными, голова гудела. Он глянул в зеркало и перепугался. На него глядело натуральное привидение. Под широкой, красивой грудью с ровными круглыми сосками выпирали худые ребра, мятые джинсы висели под впалым животом, на бледном лице — заострившийся нос, побелевшие, обметанные губы и запавшие до черноты глаза, взлохмаченные волосы — какие-то белесые — то ли от туалетной побелки, то ли не дай бог ранняя седина... Тьфу! Неужели это он? Впрочем, черт с ним! Надо пойти и поговорить, остальное — потом. Заторможено, словно зомби, влез в тапки и вышел из комнаты. Странно, как он сюда попал? Последнее, что он помнил — тяжелая затяжка, завертевшийся перед ним высокий потолок туалета и заполнившие полмира расширенные зрачки Алёны. Не она же притащила его сюда? А впрочем, какая разница!

Он стоял перед хозяйкиной комнатой, пытаясь понять, что написано на аккуратно приколотом на двери белом четырехугольничке. Буквы плясали перед глазами, складываясь в китайские иероглифы, эльфийские руны и арабскую вязь, переворачиваясь вверх ногами. Потом вдруг, словно нашкодившие школьники при приближении учителя, аккуратно и вежливо построились в ряд, и до Антона стал доходить смысл прочитанного:

«Улетела в Амстердам на длительный неопределенный срок. Просьба иногда поливать цветы. Ричи на днях заберет мой племянник Георгий. К нему же можно обращаться по всем вопросам, связанным с арендой. Телефон: 8960...»

Всё сжалось внутри. Злые слёзы навернулись на глаза. Антон сжал кулаки и с размаху, до боли, треснул по дверному косяку. В ушах снова застучало. И тут в заднем кармане мятых джинсов защекотались звонкие вибрации телефона. Он взглянул на дисплей — на зеленом фоне высветилась незнакомая комбинация цифр. Но уже раньше, чем он поднес к уху трубку и принял звонок, откуда-то вдруг повеяло легким дыханием, знакомым ароматом дешевеньких духов, его окутало облаком каштановых волос, перед его взором заискрились веселые, карие глаза, заиграли ямочки на щеках, колыхнулась нежная троечка груди, и только потом до боли знакомый мелодичный голос произнес:

— Здравствуй, Антон! Это мой новый номер. Запиши его. — И чуть тише, с легкой грустинкой. — Я соскучилась...

Последние рассказы автора

наверх