О несчастных членодевочках замолвите слово: История первая

Так случилось, что я, непримечательная, стеснительная до писка девушка-футанари попала в офисную среду почти сразу после школы. Как я обрадовалось! Перед моими глазами пролетали картины чудесной взрослой жизни, когда я, Машенька, заведу постоянных друзей, буду слыть чем-то кроме «мымры-дылды» (и это еще из мягких слов, что мне приходилось слышать о себе), и даже — ух, твердею от одной мысли, простите, простите... — заведу парня, или, на крайняк, девушку, и с красным дипломом выпущусь из собственной девственности вместо со своим полуметровым почти елдаком-чудаком...

Но реальность любит щелкать по носу, и взрослая жизнь оказалась такой же, как школьная, только скучнее, нуднее — и злее.

Питер, прекрасный, жестокий Питер выплюнул меня на мороз. Нет, меня не выгнали — но я ушла, потому что дома мне было ужасно неловко разочаровывать родителей, а родителям — неловко от меня.

Три месяца я занималась... ну, ерундой. Жила у семейных друзей, работала по мелочам, дрочила в самых неожиданных местах и страшно смущалась этого потом. Я думаю, что я первая, кто забила спермой унитаз в одном из туалетов Эрмитажа. Один раз меня заметила молоденькая смотрительница — и я убежала, красная как свекла, торопливо пристегивая каменно затвердевшего левиафана обратно к бедру.

От одного воспоминания об этом шокированом взгляде я не могла прекратить дрочить почти всю ночь...

Свой собственный унитаз я тоже забила. Да здравствует вантуз.

Но продолжаться так долго не могло: надо было найти что-то постоянное, раз я уж решила до поры до времени не думать особо о продолжении образования...

Меня спас дядя. Спас меня из чердака папиных друзей, случайных актов звериной натерки в самых непредсказуемых местах и малооплачиваемых подработок в ночных сменах круглосуточных магазинчиков...

И привел меня в Москву. Обеспечил жильем — теснющей однушкой, но с ванной — и пристроил работать...

Не знаю, почему. Дядя был человек серьезный и молчаливый; общался меньше словами и больше мудрыми, лаконичными кивками. Я не уверена даже, что он знал о моей... ситуации: но он помог, так и сяк, и принял мои бесконечные смущенные благодарности обычным своим кивком.

Так я оказалась в Москве. При квартирке и при работе — нормальной, настоящей работе, а не том полуночном кошмаре, что был у меня раньше. Нет! Довольно питерских наркоманов, ворующих нямку! Довольно хачей-трюкачей-подкачей, сумасшедших бабок-вампиров и парней, затаривающихся «ягой»! Меня ждал офис, и мнился он мне чудесным местом: местом, где я смогу начать жить, наконец, взрослой жизнью. А может... может... и... и молодого человека найти!

Или девушку!!

Все чаще меня тянуло к девушкам. Не сколько из-за внутреннего лесбианизма: но мой хрен-богатырь был однозначно настойчивее моей щелочки и направлял мои эротические фантазии в вполне конкретные ключи...

Xex.

Брр. Нет, увело меня.

Офис ждал меня. Я потратила маленький запасик денег на одежду поприличнее; привела себя в порядок, постриглась — сонная парикмахерша соорудила мне что-то миленькое, средней длины и приятного, кокетливого вида, что слегка не гармонировало с моими постоянно пунцовыми щеками и неловкой, смущенной улыбкой.

И офисная жизнь началась...

И как же я на ее счет ошибалась.

Я думала, что школа — с ее кликами, шепченьем, гадостными ухмылочками и издевками остается, как бы, в школе. Что это детское и временное, а потом между людьми наступает если не гармония, то хоть... взаимное уважение какое-нибудь... как у взрослых людей...

Но нет. Офис был школой. Только яда в ней было больше — ведь за все это еще и платили...

...

Я работала при бухгалтерии. Разместилась в уголку рядом с пузатым компьютером и трудилась тихонько, старательно и безотложно. Курить не ходила: только мельком отдрочить, если вдруг становилось совсем невтерпеж...

Я думала, что так не буду привлекать внимание. Но иногда все получается наоборот.

Меня невзлюбила стайка молоденьких змеюк, пополам из моего отдела, пополам из соседнего. Они собирались в курилке, красивенькие, подтянутые — и лили на своих коллег грязь, как старые перечницы, или обсуждали простые свои увлечения — туфельки там... бабское...

И как-то я им не приглянулась. Поначалу за тишину и непохожесть: полагаю, что они приняли это за высокомерность... потом прибавилась манера одеваться — в длинные юбки и простенькие верхи... всегда находилось что-нибудь. Правдивое или нет — дело третье.

Конечно, я могла бы просто сблизиться с ними, но... ну.

Не получилось у меня. Не умею... люди, они такие сложные, когда с ними разговариваешь!

Хуже всего мне доставалось от Светы... Светика, как называли ее подруги. Света, невысокая, красивая до боли, с подтянутыми грудками размера второго с хвостиком, смуглой кожей с искусственным загаром, русыми волосами и темными глазами вызывала во мне те еще чувства: пополам злость за издевки, пополам смущение, пополам невыносимую похоть... я попыталась однажды заговорить с ней, долго собирая для этого силы: но стоило мне подойти и увидеть, как ее бедра натягивают ткань темной юбочки, а грудь смотрит на меня темными полусферами из блузы, как мой член рванул бессильно наружу, лицо покраснело, а глаза начали бегать... я похлюпала курносым носом, неловко улыбалась — и собеседница раздраженно ушла, а я, сгорая от стыда, побежала в туалет и со всех сил нарезала дрочку за дрочкой, чтобы успокоиться, давя слезы.

К образу высокомерности с легкого Светиного языка мне приписали еще и лесбиянство, и нелюбовь превратилась в травлю...

Не хочу про нее рассказывать! Это грустно, но я привыкла в школе, а тут мне еще и платили! Дома я была свободна делать все, что угодно, но а работу... работу я бы перетерпела!!

Так бы мне хотелось думать. После недели травли...

Я захотела уволиться — и сдержалась только потому, что вспомнила про дядю. Про то, что вся эта работа — почти что его подарок мне...

И я сдержалась. Пришла на работу. Села за компьютер — и проигнорировала взгляды-иголки, слабо улыбнувшись...

...

Из-за странной планировки в нашем офисе был второй туалет, к которому вел длиннющий коридор. Ну, вел-то коридор на самом деле не в туалет, а в пустовавший по необставленности конференц-зал: но кому нужен этот дальний туалет, когда есть еще один, прямо рядом с офисными помещениями?

Нужен он был в основном мне. Когда похотливый дурман становился невыносим, а член грозился порвать ремень, которым пристегнут к ноге, я ходила туда и «игралась». С недавних пор я поборола смущение и вместо обычной дрочки стала потихонечку себя посасывать: было странно и поначалу ужасно неловко (и вроде бы не было перед кем...), но... но...

Это было... это так приятно!!

Вот и сейчас... день выдался медленный. Работку я свою пощелкала и валяла дурака, то мыча, то засыпая на ходу, то украдкой почитывая спертый у замначальницы томик какого-то дамского романа...

В романе была сценка. Яркая сценка. Того самого характера... с любовью написаная...

И мне стало невыносимо, нестерпимо похотливо. Членищще затвердел с такой ужасной мощью, что набедренный ремень стал больно сдавливать плоть, а из набухшей, похожей на маленькую боксерскую перчатку головки потекла белесая жидкость, да с такой силой, что я слышала «кап-кап-кап» каждый раз, когда она падала на пол...

Я покраснела как свекла — и побежала что есть силы в туалет. Не ближний — нет, в нем меня могли... ну, просечь... а в дальний. В пустующий туалет на конце коридора...

Я влетела в него — и чуть не столкнулась с ней. Со Светой... с заводилой моих мучителей.

Я скомканно извинилась — она не успела опомниться — и пулей залетела в кабинку, хлопнув дверью так, что от удара затряслись перегородки.

А Света прыснула со смеха...

— Эт тебя так пописать тянет, Машенька? Ты это... береги себя! А то у тебя там... лопнет что-нибудь! Что, в нормальном туалете все еще занято все?

Я не слушала ее. Мне было не до того....  Читать дальше →