Дистрибьютор. Глава 11

поздно оглядываться назад, Венди должна переступить через страхи и научиться летать, ведь этого хочет Ключник, этого хочет её бессознательная часть.

Настя поднимается на карниз, ветер развевает платье, в ночном небе горит всего одна звезда, зато какая — самая яркая.

«Кажется, это Сириус», — печально думает она.

Внизу разверзлась темнота, безразличный поток машин струится по главным артериям города.

Я не выдерживаю, встаю с единственного места в зрительном зале, подхожу к Познеру, громко шепчу ему на ухо:

— Вы уверены, что в этом есть необходимость?

Он смотрит на меня стеклянным отстранённым взглядом, как человек, находящийся в глубокой прострации.

— Необходимость? Что такое необходимость? — его тон старикана, заигрывающего с ребёнком, ничуть не изменился.

Познер корчит из себя философа-буддиста, йогу, мастера медитаций, трансов и автотреннинга. Только вся его философия зиждется на ущербном миропонимании, в котором рабыни якобы сами выбирают жизненный путь. Виктивность — подсознательное желание быть жертвой в любых обстоятельствах — заложена в каждой женщине, говорит он. Не мы выбираем рабынь, они сами выбирают нас. Мы — всего лишь проводники, инструменты для удовлетворения женских инстинктов.

— Инстинкт саморазрушения — самый сильный женский инстинкт после деградации, — поведает мне Познер чуть позже.

А пока он стоит, задрав голову к небу, расправив плечи, раскинув руки в стороны, возомнив себя богом, принимающим жертву.

— Настя, дай мне руку, — я аккуратно ступаю к ней, сердце колотится в груди, как рыба, выброшенная на сушу.

Она оборачивается, на детском личике застыло выражение неловкости за происходящее. Это выражение сменяется виноватой вымученной улыбкой.

— Извините, — произносит она стыдливо, как девушка, испытывающая невероятный конфуз.

И прыгает...

***

Я не стану вам рассказывать про весь тот ужас, который я испытал, стоя на крыше «Паруса», слушая девичий истошный крик, стремительно удаляющийся в бездну ночи. Скажу лишь, что секта Семи Ключей не оставляет следов, а молодое женское тело, разбившееся в лепёшку об асфальт, при всей видимости самоубийства, вызывает кучу вопросов даже у обывателей, не то что у следователей.

Настя пролетела сто метров тридцатиэтажного здания, чтобы приземлиться в цирковую сетку, временно растянутую двумя рабочими. Они получили заказ от сестры Венди, получили гонорар в полной мере и до конца не верили, что падение девушки, страдающей суицидальными наклонностями, состоится. Зато когда она прилетела, отпали всякие сомнения и насчёт психического состояния сестрицы, которую они изначально приняли за душевнобольную миллионершу, и насчёт состояния самой Венди, которая, ступив на землю, забилась в истерике, повторяя:

— Этого недостаточно, недостаточно... чтобы летать.

Появилась заботливая сестра, поблагодарила спасителей и удалилась с зарёванной самоубийцей. Та едва переставляла ноги, растрёпанная, в голубом атласном платье, с размытым макияжем на лице.

Рабочие пожали плечами, свернули лавочку и уехали, оставляя редких ночных зевак разочарованно переговариваться. Их интерес так и не был удовлетворён.

Я стоял рядом, дрожа от нервного потрясения, не уставая переживать падение Насти с крыши «Паруса». Познер куда-то исчез, я был предоставлен самому себе и тяжким мыслям, одолевавшим меня.

Прошло всего пару недель с момента вхождения в новую роль, а мои поиски не продвинулись ни на шаг. Наоборот, казалось, я зашёл в тупик, из которого не было выхода.

Подобное поведение — безоговорочное подчинение, святая вера на слово — проявляли все без исключения рабыни по отношению к своим Ключникам. С первого дня, а вернее с первого вагинального проникновения, мои девушки растворились в мельчайших волеизъявлениях, исходивших от меня. Кроме того, они сами навязчиво искали способы угадать мои желания, впасть в зависимость. Казалось, их сознательная часть постоянно противилась внутреннему голосу, чуждому, холодному, расчётливому, а бессознательная жила обособленно. Они постоянно жили в конфликте с собой, с внутренним голосом. На определённом уровне девушки отлично понимали, что всё, что с ними происходит, губит их. Но как неизлечимая наркозависимость или психическое расстройство, которого ужасно стыдятся, которое тщательно скрывают, и в котором винят только себя, рабская болезнь поражала девушек изнутри, вызывала адаптацию и в конечном счёте привыкание к подчинению. Мысль пожаловаться, обратиться за помощью даже не возникала, ведь девушки свято верили, что сами виноваты в душевных пороках, неожиданно проявивших себя таким странным образом. Кроме того, они стыдились пристрастия к мазохизму, как люди стыдятся венерических заболеваний, как девушки комплексуют по поводу кривого носа, неправильного прикуса, косоглазия. Только хуже, намного хуже. Никто не учил их врать, что говорить и как поступать. Они сами выбирали, как извернуться, улизнуть от маминых расспросов, что сказать брату, чтобы тот не волновался.

Они были с Ключником заодно и в то же время люто ненавидели его. Я чувствовал это на интуитивном уровне, каждый раз, когда встречался с девушками глазами, когда наблюдал за их реакциями.

— Кольцо Ключника — это проклятие, — сказал Познер как-то раз. — Если бы тебе отрубили яйца во время Испытания, то, как мученик, ты, скорее всего, отправился бы в Рай. А так... — он зловеще улыбнулся, сверкнув золотым зубом.

А так смерть Ключника несравнима со смертью мученика. Первая заповедь «Книги Семи Ключей» гласит:

«Только смерть разлучит Ключника с Кольцом».

В Книге не уточняется, какая смерть постигнет Ключника, решившего, например, отойти от дел, но, я думаю, обезумевшая рабыня, одна или несколько, достанут вероотступника из-под земли и разорвут на кусочки, стоит только внушить им, что тот является исчадием Ада или что его кровь абсолютно необходима для полётов под луной.