Соседки. Часть 4: Елена

Володя застыл с открытым ртом, так и не хлопнув в ладоши в последний раз.

— О-О-й-Ё-й! — Валя уселась на нижний полок, прикрыв срам ладонью.

Я повернулся и встретился с хмурым взглядом пожилой сухонькой женщины. Женщина стояла в низком дверном проеме, слегка нагнув голову, не решаясь переступить приступок. Наконец, преодолев порог, она выпрямилась. Седые, не крашенные, с рыжинкой, коротко стриженые волосы. Желтый, с чёрными узорами, атласный стёганый халат, из-под которого выглядывала длинная ночная сорочка, делал её по-домашнему тёплой, только чёрные туфли на босу ногу выделялись на общем фоне. Ничего хмурого во взгляде, просто показалось. Её взгляд растерянно бегал по нашим обнаженным телам пытаясь найти точку опоры. Лицо покрылось не краской, а пятнами. Казалось, она готова упасть в обморок.

— Мама? Что ты здесь делаешь? — Наташа сделала шаг вперёд, прикрывая нас от ужё любопытного взгляда матери.

— Я тебя потеряла. Сижу дома одна. Не уютно. Пошла тебя искать. — оправдывалась женщина. — А ты тут. А вы, что тут делаете?

— А у нас «девичник». — бодро врала Ирина. — Присоединяйтесь. — нагло закончила она.

— Ага. Сейчас я ещё баба Клаву с её внучкой-занозой приглашу, и будет полный комплект натурщиц для картины не известного художника — «Любви все возрасты покорны» — бурчала Валя.

— Не-е! Внучка у нас уже есть. — сказал я.

— И за растление малолеток срок иметь не охота. — вставил Володя.

— Какой любви? — не расслышала женщина.

— Плотской, мама, плотской. Сейчас это сексом называется.

Женщина, как рыба на воздухе, открывала рот, не зная, что сказать. Её глаза по-прежнему бегали и, я бы сказал, пожирали взглядом наши с Володькой гениталии.

— Мамаша, извините, как Вас величать? — обратился я к новому персонажу этой вакханалии.

— Меня? Еленой Ивановной. — машинально ответила она, отрывая взгляд от моего члена, успевшего упасть на «6 часов».

— Мама, шла бы ты домой. — выпроваживала её Наташа. — Видишь, здесь взрослые люди делом занимаются, а ты мешаешь.

Но Елена Ивановна стояла, как вкопанная, переведя взгляд на головку Володькиного члена, улёгшуюся на ляжке.

— Елена Ивановна, вы что, голого мужчину никогда не видали? — встала, пришедшая в себя, Валентина.

— Нет, не видела. — тихо, почти шёпотом, теперь покраснев, ответила та. — Не пришлось.

— Мать, давно вдова. — вероятно оправдывая, сказала Ната.

— Хорошо. Будем исправлять ошибку судьбы. — Опять взяла в свои руки инициативу Ирина.

— Володя, подкинь дровишек, а то прохладно становиться. Саша, наливай.

Встали вокруг вновь прибывшей, сунули ей в руку полстакана горилки.

— Выпьем, как нас учили, за то «чтобы не было стыдно за бесцельно прожитые годы». Ура!

— Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! — подбадривали женщину наши подвыпившие компаньонки.

— Так. Как учил меня знакомый лейтенант, «между первой и второй должна быть третья». Наливай. — не унималась Ирина.

— Ира, ты мне мать не спаивай!

— Да мы по чуть-чуть, правда, Елена Ивановна?

— Я чуток, Наташа, а то вы он какие хорошие. — заискивающе смотрела она на дочь.

— А! Как хочешь. — Махнула Наташа рукой. — Только завтра не жалуйся.

— Пить, так пить, кутить, так кутить. — раззадорилась старушка. — Наливай.

Выпили, и тёплая волна прокатилась по телу, даже как-то, отодвинув накатившую было усталость. Уютно потрескивающие полешки быстро нагрели воздух парилки. Елена Ивановна, куталась в халат, как туркмен, пыталась укрыться от жары, но тепло и хмель стали выдавливать из неё первые капли пота. Сначала развязался пояс, потом с плеч сполз халат, и Валя повесила его на перила. Открытое теплу тело рвалось наружу, но мокрая, прилипшая к спине и на груди сорочка, да и липкий страх (О Господи, что я делаю?), заставляли его ёжиться внутри этого кокона.

Хмель, о! чёрт, ударивший мне в голову, протянул мои руки, нет, не к телу, просто к сорочке. Я искренне хотел помочь женщине выбраться из липких кандалов. Вырез сорочки на груди упирался в маленький смешной бантик. Взявшись за края выреза, я потянул их в разные стороны. Ткань, которая пережила многократную стирку, на сей раз не выдержала и с мягким треском расползлась в стороны. Разрыв опускался всё ниже. Женщина, широко открытыми глазами, как загипнотизированная, взирала на сползающий вниз разрыв, который открывал ВСЕМ, так долго скрываемую, наготу. Истерика, иначе это не назовёшь, охватила Елену. Ну как же, её целомудренность в одночасье повержена, скомкана, попранА-А-А-А!!! Бешеный взгляд женщины, готовой отстаивать себя и своё, обжёг меня. Её руки схватили мои, нагло рвущие ЕЁ, не имеет значение, что. Я пришел в себя, но последним рывком располосовал сорочку до низа, и расслабил руки. Всё тот же бешеный взгляд, всё тоже цепкое сжатие моих рук, но в этом бешенстве, в этой цепкости появился какой-то другой смысл, который я уже понял, но никак не хотел принимать. Я не хотел ломать, устои крепости, возведённой не мной и задолго до меня, и не для меня. И вообще, я здесь никто и ни что. Я был в смятении. Женщина, которая в двое, а то и более, старше меня, теперь не отрывала от себя мои руки, а удерживала их, не в силах пойти на компромисс со своими, вбитыми в голову системой воспитания, табу.

С детства она знала, что у неё между ног — срам. И как любить своё тело после этого?

С детства она знала, что детей находят в капусте, или их приносит аист?

Танцы — распущенность, поцелуи — разврат. А ЭТИМ, толком не зная, но НУТРОМ чувствуя, чем, занимаются только падшие женщины. И, уже потом, даже с мужем она ложилась в кровать в трусах, лифе и сорочке. Какой уж тут секс.

Своего, так рано ушедшего из этого мира, мужа, она иногда, по утрам, видела в трусах. А ночью, он залезал на неё, засовывал что-то ей в СРАМ. Немного поёрзав внутри, обливал её чем-то горячим и липким, от чего сразу хотелось отмыться, отворачивался и засыпал. А в это время у неё внутри просыпались грёзы падшей женщины, и она лежала, плотно сжав колени, объятая зудом не удовлетворённого желания. Заботы о поздно и болезненно родившейся девочке, вроде бы полностью, стёрли ВСЁ. И вот, так глубоко утопленные чувства и желания, развязали сковывающие их путы предрассудков и гирляндой растущих пузырей рванулись наверх, обтекая последние преграды выдуманной морали. Но КАК сказать, что она ХОЧЕТ. Она хочет, чтобы забыли о том, сколько ей лет, а, чтобы увидели девушку, которая так и осталась не целованная, не обласканная, взятая, но не отдавшая ещё ничего, что могла отдать. Она хочет, но не знает, что, и не знает, как.

— Мама, я тебя люблю. — шепнула Наташа, обняв мать сзади.

— Натальюшка, мне стыдно. Ведь я даже в общественную баню не могу пойти, когда воды нет, стесняюсь. Я такая старая, а вы все такие молодые, красивые.

— По этому поводу анекдот:

«Лектор: — Женский пол делятся на девочек, девушек и женщин.

Вопрос из зала — А бабушки?

— А бабушки не делятся, они разлагаются.»

— Так что вы, учитывая ваш сексуальный опыт, ещё девушка.

— Давайте поиграем в машину времени? Закройте глаза.

Я снял разорванную сорочку с мокрого от пота, но нервно трясущегося, тела. Отнял прижатые к груди руки, совсем забывших о том, что внизу тоже есть, что скрывать. Оторванными от сорочки лоскутами завязал глаза и заведённые назад руки.

— А теперь давайте все вместе, смоем бремя лет с этой женщины, которая в душе всё ещё девственная девчонка. Валя, ты ведь помнишь, как? Подходи.

Я набрал в ведро холодной воды и начал, не спеша выливать её на голову мученице. От неожиданности у неё захватило дух, и она начала ртом хватать воздух. Бюст с маленькими почти высохшими грудями взметнулся вверх. А тем временем шесть ладошек прилипли к её телу и как пиявки начали «отсасывать» боль утрат и отдавать не ведомую ей ласку. Ушат тёплой воды возродил в нашей пациентке жажду жизни. Её связанные ...