Дочки-матери. Главы 37—45

как можно плотнее, но удары дяди Миши то и дело раскрывали челюсти, разбивали любые попытки. Она всё же смогла найти равновесие и отдаться отбойному молотку, он вновь замолотил её, только теперь в рот. Закрыв глаза, Катя сложила язычок под твёрдым нёбом, прикрывая горловую щель, как подсказывал Михаил, и отдалась оральному траху, забывая о реальности. Только она и этот огромный член, напугавший её в самом начале, вызвавший интерес позднее, развивший в ней бурную страсть, желание и похоть стать его поклонницей, весталкой, поклоняющейся железной палке, дубине с яйцами, залитыми волшебным экстрактом. написано для sexytal.com Она вцепилась в шары, болтающиеся под мохнатым пахом, разгладила тонкую кожу, прощупывая огромные орехи. По форме они напоминали бобы. «Золотые бобы!» — мелькнула шальная мысль.
Катя ждала, трепетала в душе. Застывали мгновения.

«Какова она на вкус?» — думала Солнцева.
Глухой рык сверху возвестил начало извержения. Катя широко распахнула глазки, так ей хотелось посмотреть, что же твориться в этот момент на лице дяди Мише. Он смотрел на неё сверху стеклянным отстранённым взглядом. Это был не человек, а исполин, застывший в безумном ритуале. Хрипы из горла, сопроводились фонтаном спермы. Взрыв во рту залил её острыми струями. Катя, почувствовав, что не захлебнётся, принялась спешно глотать, чтобы ничего не упустить. Вкус он так и не успела распробовать, во всяком случае первые глотки прошли на вылет, она хлебала дядю Мишу, вылизывала его разбухшую головку и только сейчас, когда оргазм стих до редких спазмов, насладилась мужским вкусом. Семя пахло яичным белком, отдавало солёными оттенками. Но главное, Катя чувствовала власть над этим исполином. Она стала его наложницей, но и он подчинился ей, впал в рабство. У неё во рту он получил новый дом.
— Спасибо, — вздыхал дядя Миша, улыбаясь. Он гладил Катюшу по щеке. — Ты проглотила?
Она кивнула, растягиваясь в такой же довольной улыбке. Вспомнилось, что и папа смотрел, а значит, видел и мог догадываться, что произошло, когда она нырнула в кусты.
— Теперь на озеро пойдёшь? — его вялая колбаса продолжала гулять во рту.
— Угу, — Катя захихикала.
«Если вы ещё раз не захотите!» — весело подсказала ей женская интуиция.
42
Андрей действительно наблюдал из окна второго этажа. Прячась за шторой, он видел не только то, на что рассчитывала Катя, но и мелькание голых бёдер Михаила в листве, его длинный хер, торчащий пыром периодически находил Катину задницу под юбкой. Потом дочь опустилась на колени и визуально исчезла из поля зрения, но покачивания, дрожание и даже дёргание Михаила в поясе, его блаженная улыбка, обращённая к дому, всё указывало на несомненно успешное окончание в рот, на лицо или грудь — любое место, выбранное Катей. Михаил отпустил руки, стоял подбоченясь, выгибаясь в спине, как человек, уставший от долгой работы в огороде. Вот он — истинный труженик полей, затрахал свой юный трофей и теперь скармливает дочери зрелое семя.

Андрей по-своему переживал происходившее в саду. Первоначальная злость сменилась отупением, безразличием, которые переросли в лёгкий интерес, наконец возбуждение. Он чувствовал грязность мыслей о Кате в таком ключе, но ничего не мог с этим поделать. Дочь сама напросилась, создала изначально образ неприкосновенной цацы, чтобы самой же его и разрушить столь гнусным образом. Ладно бы сношалась втихаря где-нибудь в лесу или лодке, так нет же, залезла под самые окна, ещё и пялится вверх. «Смотри, папочка, как я умею!» «Сучка! Маленькая грязная потаскушка!» — Андрей до боли сжал член в руке. Он уже отошёл от окна, и ему ужасно хотелось подрочить. Вернулась обида на бывшую, бросившую его ради другого, проснулась странная вымученная страсть к дочери. Он хотел, чтобы её трахали, жёстко и рьяно. Чтобы её использовали, а потом выкинули за ненадобностью. Чтобы она наконец перестала крутить задницей, бегать за вертихвостками Корчагиной и Алашеевой, а села на жопу и успокоилась. «Залётная!» — он принялся дрочить, представляя себя на месте Михаила. Это он наказывает дочь, на непослушание, он шлёпает её по заднице и заставляет учиться. Она ещё попляшет, маленькая грязная потаскушка.

43
Михаил стянул с себя футболку. Оголённый торс заблестел капельками пота в лучах заходящего солнца.
— Позвать Катю? — Вероника, лежавшая в кресле, свернулась калачиком, словно котик.
— Давай, — он ухмыльнулся, расправил плечи.
— Сюда?
— А чего стесняться? — Миша встретился взглядом с непоседливыми глазками Алашеевой. Девушка вертелась в кресле, сворачивалась то в одну, то в другую сторону.
— Ну окей, я сейчас, — подскочила и полетела наверх. Пяточки застучали по лестнице.
Слова эти она произнесла с готовностью жертвовать собой, но Миша уже видел конфликт интересов.
«Нехорошо так поступать, — думал он, хмурясь. — Надо в мире жить».

Он думал о том, как правильно устроен семейный уклад на востоке. Муж — глава семьи, покупает жён, жёны живут в мире и согласии друг с другом. Все счастливы. Молодые жёны рожают, те, что постарше занимаются хозяйством.
«Живут же люди! — он расплылся в грустной улыбке. — Не то, что здесь: тараканы в банке».
Шаги на лестнице зазвучали сдвоенным аллюром. Вероника вела за собой Катю, оставляя Андрея с Настей развлекаться наверху.
«И нечего стесняться», — Михаил сел на край кровати, приготовился к встрече гостей.
— А вот и мы! — восторженным шёпотом возвестила Алашеева.
Катя бочком проникла в комнату, застыла у дальней стенки. На ней были традиционные шортики и белая маечка на бюстике.
— У нас тут небольшой повод нарисовался, — Миша кивнул на журнальный столик, накрытый белой скатертью. — Подумал, может, ты тоже захочешь меня поздравить.

— С чем? — Катины глазки мерцали в полумраке. Она стояла, сложив ручки за спиной, заложив ногу за ногу, словно хотела писать.
Миша усмехнулся.
— Я обычно День рождения не праздную. Не люблю я это дело, — он повёл взглядом в сторону Вероники. — Но для избранных можно и побуянить.
Катя просияла удивлённой улыбкой.
— Я — избранная? — даже в полумраке было заметно, как округлились её глазки.
— Конечно, — Миша усмехнулся. — Ты и Вероника. Вот и вся моя семья. А Настя пусть там с Андреем покачерыжится.
Он хотел сказать «покувыркается», но смазал, чтобы не показаться слишком грубым.
— А сколько вам лет исполнилось? — Катя сделала два шага к столику.

— Вот этого я и боялся, — Миша закхекал, девчонки захихикали. — Прошу к столу. Как грицца: чем богаты, тем и рады.
Лёгкие закуски на столе представляли собой небольшие ломтики белого хлеба, намазанные маслом, красной и чёрной икрой. Бутылки мартини, вина и коньяка, уже открытые, возвышались в центре. Предлагая девушкам алкоголь на выбор, Миша присматривался к реакциям Кати. Она вела себя скованно: сидела на краю стула, постоянно опускала или отводила взгляд, мяла руки, краснела. Зато Алашеева без умолку молола языком:
— У меня, когда День рождения, я тоже грущу. Иногда я вообще никому не говорю. Никто и не помнит, в принципе. Если сама не скажу, то никто и не вспомнит.
— Мне скажи, я запомню, — Миша погладил Веронику по плечу.

— Спасибо, папочка, — Вероника, растроганная, кривила губы и хлопала ресницами.
— А я бы хотела вам что-нибудь подарить, но у вас уже всё есть, — Катя застенчиво улыбалась, встречаясь с Михаилом взглядом. Сказав это, она тут же опустила глазки.
— А я знаю, что он хочет, — Вероника неловко подмигнула Михаилу. Один глаз медленно зажмурился, другой округлился. Она уже достаточно окосела, язык её начал заплетаться.
— Ну и что же? — Катя улыбалась краешками губ. Глазки наполнились задором, она тоже чувствовала лёгкое головокружение от выпитого вина.
— Помнишь наши подарочки? — Вероника подмигнула теперь уже Кате.
— Так это кому подарочки? — Катя рассмеялась.

— Дядя Миша, закройте глаза и считайте ...  Читать дальше →