Верю, надеюсь, жду. Часть 2: Тени прошлого

скользят по тугим мышцам рук, спускаются ниже, освобождая его от полотенца. Не отпуская его зачарованного взгляда, опускается перед ним на колени, словно пленная королева в окружении отброшенной мантии, разлившейся белым озером на полу.

— Не надо, ласточка, будет долго, ты же знаешь, — считает нужным предупредить, дать ей передумать, а сам только и мечтает о ее влажном ротике.

Она не слушает.

Нежно трется о его член лицом, перекатывает шары в мошонке, легко пробегает горячим язычком, прежде чем вобрать его внутрь. Член мужчины наливается кровью, гордо вздымается, готовый к бою, словно он снова двадцатилетний пацан, который может кончать второй-третий раз без продыху, слишком увлеченный любовью, сексом, обожаемой женщиной.

Когда Верины губки наконец смыкаются на головке члена, Виктор глубоко, протяжно выдыхает. Руки сами собой тянутся к ее волосам, желая ближе притянуть к себе, почувствовать ее до конца. В другой раз он бы сдержался, боясь причинить ей боль, но сегодня хочет ее полного подчинения. Хочется выколотить из нее воспоминания о всех других, чтобы отныне в ее грезах царствовал только он. Она слишком искусна, естественно считывает его желания, и сама нанизывается на его член от малейшего нажатия на затылок. Эта ее податливость, волшебные глаза, не перестающие преданно смотреть на него, сносят все джентльменские заслоны в его голове — руки уже крепко и уверенно обхватывают запрокинутую головку, не позволяя соскочить с его тарана.

Но у Веры такого даже в мыслях нет. Она хрипит, из глаз брызгают слезы, нечем дышать, но она с радостью отдается в его власть, давая возможность им обоим рассчитаться за пережитые боль и унижение. Огромный, твердый кол ходит ходуном в ее глотке, разрывая горло, вызывает спазмы, но она не отстраняется, не просит прекратить, отдаваясь этой пытке как самому большому удовольствию, сама возбуждаясь, хрипло стонет вместе с ним, чувствуя приближение оргазма. Когда он вцепившись ей в волосы, и запрокинув голову, воет как волк на луну, спуская в глубине ее горла, наполняя весь рот терпким, соленым семенем, она тоже кончает, даже не прикоснувшись к себе ни разу.

Вера продолжает нежно, ненавязчиво облизывать член возлюбленного, довольная как кошка, налакавшаяся сливок, давая ему время успокоиться. Виктора немного качает, он слишком потрясен произошедшим, силой своего неконтролируемого железной волей желания, остротой пережитого удовольствия. Он, как полный мудак, совсем забыл о своей женщине, все еще преданно растекающейся в его ногах.

— Я сделал тебе очень больно, ласточка? — виновато спрашивает, поднимая ее и вместе с ней укладываясь на постель — обоим слишком жарко, чтобы накрываться.

— Больно? — легко, звонким, веселым колокольчиком смеется Вера. — Витя! Мне было очень хорошо! Мне всегда так хорошо с тобой!

Верит. Ей невозможно не верить, когда она так довольно жмурится, цепко обвивая его руками и ногами, как лиана.

Неприятное воспоминание пронзает мысли, оставляя горький осадок. Нет! Нельзя об этом умалчивать, надо услышать, дать ей возможность объясниться.

— Расскажи мне...

Она невольно вздрагивает, напрягается, на миг превратившись в испуганного, готового удрать зверька, но потом снова расслабляется, решившись. Понятно, о чем он спрашивает. Он имеет право знать.

— Мы были очень юными, первыми друг у друга... хотелось остроты, эйфории, хотелось знать, какого это с другими... Считали себя крутыми, особенными, лишенными предрассудков. Встречались с такими же молодыми, безбашенными. Это было сплошное веселье, голый кайф... А потом, начались проблемы с зачатием... я подсела... это стало отдушиной, единственной доступной возможностью переключиться, забыть... Казалось бы, после появления Дашки на пару лет все заглохло, могли соскочить, но случайно попали на свинг-вечеринку и все понеслось по новой... Это был наш допинг, чтобы оставаться счастливыми друг с другом.

— И не было ревности? Совсем? — недоуменно спросил Виктор.

— Ну ты же не будешь ревновать к шпанской мушке или секс-игрушкам? Все, что происходило, происходило с нами двумя, только для нас, все остальное было стимулирующими декорациями — будь то другие партнеры или нет.

— Зачем тебе это было нужно? — с мукой спросил он, делая ударение на втором слове. В его представлении мужчина мог хотеть подобного, но никак не порядочная женщина.

— Не знаю... Видимо, нравилось чувствовать себя роковой искусительницей, — усмехнулась Вера, — нравился драйв, запал после. Хм... Я вообще неравнодушна к сексу... Мне нравится, когда меня хотят, меня это дико заводит. Наверное, я всегда была шлюхой в душе, — закончила самоизобличительную речь Вера.

Виктору стало тошно от ее неприкрытой честности.

— То есть, так ты типа оставалась верной мужу и получала, что хотела, кончая под другими? — хмуро подытожил он.

Вера дернулась от его вновь просочившейся враждебности, но сдержала порыв — пришло время ее искупления. Ему это нужно сейчас.

— Возможно, а может и нет... да и кончала я только с мужем. Тем не менее, за этот год у меня ни разу не было желания просто потрахаться с незнакомцем и разбежаться.

— А со мной тогда что? Со мной ты типа не трахаешься? — взвился Виктор, снова заново переживая нанесенную ее прошлым безрассудством рану. Но тут же резко замолк, в шоке осознав все, сказанное ею. — То есть как это... — кончала только с мужем? Это что какое-то идиотское свингерское правило?

Вера беззаботно пожала плечами.

— Нет. Просто не могла. Не с кем больше не получалось. Никогда.

— А я? — едва слышно выдавил.

— С тобой получилось.

И столько в ее голосе было неприкрытой любви и благодарности за свершенное чудо, что он поверил. Поверил, что ей нужно любить, чтобы отдаться без остатка, чтобы испытать оргазм в объятиях партнера. Уж наверняка в ее прошлом были товарищи много опытнее и умелее его, но именно с ним она была цельной, настоящей — без прикрас и уловок.

Пусть! У всех есть в жизни вещи, не вызывающие особой гордости. Да, телом она познала многих, но душу отдала до него лишь однажды и душой оставалась верной всегда.

— Я не такой, ты же понимаешь. Со мной ничего такого не будет, — скрываясь за маской суровости, проговорил Виктор, замирая в душе от страха — а вдруг она без этого не может?

Вера ласково улыбнулась, глядя лучистыми зелеными очами в его застывшие волчьи.

— Конечно. С тобой мне это и не нужно, — горячечно произнесла она, приникая нежными губами к его твердо сжатому рту. — Я никогда не предам тебя пока мы вместе. Обещаю.

***

Пронесшийся шторм, что чуть было не разрушил их зарождающуюся любовь, затих, оставив после себя безмятежное летнее небо с теплым солнышком на горизонте. Дети отправились в заслуженный отпуск, а Вера перебралась к Виктору, лишь заезжая домой полить цветы, да забрать нужные вещи. К теме ее прошлого они больше не возвращались. Хоть иногда она чувствовала его тяжелый взгляд, толику мелькавшего недоверия, Виктор неизменно оставался верен себе, решив перевернуть эту страницу и начать жизнь с чистого листа.

Вера была нежна, покладиста, в мгновение ока с ее легкой руки его холодный, мрачный дом превратился в уютное, полное любви и смеха жилище. Приехавший на каникулы из Лондона Саша был очарован потенциальной мачехой, и даже его пожилым родителям, до сих пор поддерживающим близкие отношения с его первой женой, она пришлась ко двору.

Виктор боялся поверить в свое счастье, но она не давала ни малейшего повода усомниться в ней. Все стало даже лучше чем было. Вера теперь была гораздо более умиротворенной, открытой, словно сбросила вместе с тайнами груз прожитых лет, окружив его ненавязчивой заботой и нежностью. За прошедшее после развода время он привык жить один — есть, что попало, самому стирать и гладить, приходившая раз в неделю уборщица приводила в порядок дом. С присутствием же Веры все бытовые заботы стали решаться сами, словно по волшебству. Он недоумевал, когда она все это делала, с удивлением обозревая в шкафу переглаженные рубашки или набитый едой холодильник, ведь все время, что он был дома, они проводили вместе, все больше узнавая друг друга, находя новые, умилявшие черты и смиряясь с раздражающими — прорастая в жизнь друга друга, как сплетаются ветвями два посаженных рядом дерева, какими бы чуждыми они не были в начале.

Их общение в спальне тоже вышло на новый уровень, принеся обоим много радости. Виктор перестал относиться к Вере как к хрустальной вазе, требующей исключительно бережного отношения, с восторгом воплощал все нереализованные фантазии, снова и снова поражаясь ее отзывчивости, тому с каким самоотреченным упоением она следовала за ним, с каким наслаждением отдавалась их постельным играм, распадаясь на тысячи маленьких, бесплотных солнечных зайчиков под его руками, губами, членом.

***

Время неслось неумолимой прытью. Не успели они оглянуться, и август на пороге. Пора было начинать готовиться к переезду, докупить кое-что из мебели для детских комнат, найти жильцов в Верину квартиру. На неделю перед первым сентября Виктор забронировал путевку в Турцию, и Вера, скрепя сердце, согласилась. Хоть Дашка и высказала свое фи, что ее как маленькую опять оставляют дома, Виктор сумел задобрить белобрысую ведьмочку, пообещав поездку в горы кататься на лыжах всем вместе на новогодние праздники.

Сегодня они собирались поехать навестить детей на даче, и Вера решила заехать к себе на квартиру, чтоб забрать затребованные дочкой шорты и трансформера, который вдруг безумно потребовался Дане, хоть до этого и валялся забытым полгода в углу.

Поднимаясь по лестнице, краем глаза увидела темную фигуру на верху пролета, но не придала этому значения. Уже открывая ключом дверь, резко, испуганно дернулась, вдруг ощутив присутствие чужого человека за спиной. Обернувшись, приготовилась со всей мочи закричать, но ей закрыли рот большой шершавой ладонью. Затрепыхалась, панически стала вырываться, в ужасе от происходящего, успев заметить лишь густую, закрывавшую пол лица бороду и практически налысо обритый череп, когда бандит крепко прижал ее к двери, навалившись всем телом.

— Тише-тише, — прошептал хриплый голос, отозвавшийся грохотом в душе.

Вера в шоке застыла.

Несмело, медленно подняла распахнутые от изумления глаза, чтобы встретиться с любимыми, счастливо поблескивающими карими, что уже и не чаяла больше увидеть на этом свете.

— Ну, здравствуй, родная...