Живая статуя. Часть 1

Когда-то, в детстве, я впервые увидел живую статую.

Мне было тогда лет восемь. Серебряная девушка, застывшая, странно красивая и ломкая, поразила меня. Я не мог понять, как это может быть. Мне казалось, что это нельзя — вот так вот красить живых людей, к тому же девушек, юных и красивых, прямо по живому, как какую-нибудь вещь, — по нежной их коже, по лицу, шее, рукам...

Меня захлестнула тогда какая-то странная тоска, и я стоял и смотрел, смотрел, вытаращив глаза, на нее, живую и неживую одновременно... Мне все казалось, что ее заколдовали. Я переполнялся детской жутью, набухал ею до ушей, и ночами мне снились кошмары: злой колдун превращает нежную принцессу в статую.

Ее спасение стало моей навязчивой идеей, и я изрисовывал неуклюжими силуэтами тетрадь за тетрадью.

***

... Все это пронеслось у меня в голове, когда сквозь стекло машины я вновь увидел серебряную фигурку.

Нога моя сама надавила тормоз, я припарковался и вышел, не веря своим глазам.

Конечно, это была совсем другая девушка. Просто она стояла на том же бульваре, на том же месте — у каменной балюстрады — и вокруг нее была такая же толпа с фотоаппаратами. И под балюстрадой было такое же серебряное ведерко с монетами и купюрами.

Все совпало, и я вдруг окунулся в детство, как мсье Бретодо из «Амели». Только я теперь был другой — большой и бородатый; и я мог разглядывать ее, сколько угодно, и никто не торопил меня.

Девушка была совсем молоденькой. Она изображала француженку с зонтиком: на ней было старомодное платье с оборками, застывшее, как жесть, и маленькая кружевная шляпка, наклоненная ко лбу по моде времен Мопассана. Лицо, шея, уши, голые руки и плечики ее были выкрашены блестящей краской, из-под платья выглядывала туфелька с помпоном и часть закрашенной ножки, под шляпкой вздымался парик с высокой прической. Все было густо пропитано серебрянкой, как смолой. Под ресницами, слипшимися от краски, были видны карие глаза, старательно-застывшие, как живые пуговички. Девушка меняла позы, одну прелестней другой, двигаясь при этом, как кукла на шарнирах. Она великолепно владела своим телом...

Вокруг сыпались вопросы:
 — А она живая? А как смыть эту краску? А это не вредно? А сколько можно так стоять без движения? А зачем это? А под одеждой тоже все покрашено?..

Мне не хотелось уходить. У меня был выходной, и на дворе была весна, жаркая, отчаянная, как иногда бывает в мае. Я глазел на девушку-статую, принимавшую позу за позой, и чего-то ждал. Чего — и сам не знал.

Вдруг позади нее я увидел какого-то старика.

Что-то в нем насторожило меня — я даже и не понял, что. Старик как старик. Только выражение лица странное: хитрое, как у фрицев в старом кино.

Он приближался к девушке со спины, и та не видела его. Подойдя ближе, он вдруг стал тянуться к ней какой-то штукой, похожей на кривую палку или жезл. Казалось, что его палка — сачок, и он хочет поймать им девушку, как бабочку.

В голове у меня вдруг мелькнула тень какого-то воспоминания... Не успев понять, что к чему, я вдруг крикнул:
 — Девушка! Статуя! Сзади! Сзади!

Статуя оглянулась, вскрикнула — и слетела с постамента. Старик ринулся за ней.

 — Эй, уважаемый, в чем де... — я догнал его, но тут же упал, отброшенный резким толчком. Другие люди, пытавшиеся остановить его, отлетали и падали, как я. Старик почти настиг девушку...

События развивались стремительно, как в боевике. Меня вдруг осенило: я сиганул к своей машине, открыл переднюю дверцу...
 — Девушка! Сюда! В машину! Синяя! Вот здесь, слева! И закрывайтесь! Девушка!..

Удивительно, но она услышала меня и подбежала к машине. Старик бежал следом за ней, но я изловчился и подставил ему подножку. Он грохнулся на мостовую, выронив свою палку, а я, не соображая, что делаю, подхватил ее и прыгнул в машину. Девушка была уже там.

Я дал газу — и мы рванули вперед. Какое-то время старик бежал за нами, выкрикивая что-то, но быстро отстал.

***

Все это заняло не более минуты. Мы мчались во весь опор, и я пытался осознать, что произошло.

 — Все. Уже не догонит, — сказал я, чтобы что-то сказать. Девушка молчала, глядя прямо перед собой. Губы ее дрожали.

 — Кто это? Ваш родственник? Прямо маньяк какой-то. По-моему, вы испугались. Чего так бояться? А у него что, электрошокер? Долбануло конкретно... Странноватый дедуля!
 — А? Что? — она посмотрела на меня, нервно рассмеялась и закрыла лицо руками.
 — Странноватый дедуля, говорю. Кто это?
 — Это... это... Как вам сказать... Нет, я не могу сказать! Не могу...

Голос не слушался ее, и она прокашлялась.

 — Ну ладно. Не могите. Куда едем-то?
 — А?
 — Куда едем, говорю?
 — Не знаю... Уфффф! Я ведь даже спасибо не сказала. Вот дура! Спасибо вам! Вот дура! — она тронула меня своей серебряной рукой и тут же отдернула ее. — Я вам тут все запачкаю...
 — Да ладно. Это фигня. Это даже хорошо. Будет все такое блестящее, серебряное, как вы. Куда доставить вас в таком виде — вот вопрос!
 — Ой... Спасибо вам! Не беспокойтесь, я вот прямо тут могу выйти, не беспокойтесь... Я не буду вас напрягать... Спасибо вам...

На несколько секунд воцарилась тишина. Затем я сказал:

 — Так нельзя. Вот так вот сразу выйти. Это неправильно.
 — Почему?
 — Ну... Я даже не знаю, как вас зовут...
 — Майя.
 — Майя? А я обыкновенный Рома. А давай на ты?
 — Давайте... давай.
 — Вот и познакомились. А что, тяжело вот так вот в краске ходить?
 — С непривычки странно... а так ничего.
 — А ты давно уже?
 — Давно... то есть вот так, на бульваре — второй раз только... Я подрабатываю... Вообще я актриса, играю в театре. Театр «Пигмалион», знаешь? Он недавно открылся. Но на квартиру не хватает, приходится подрабатывать...
 — А ведь ты весь свой заработок на бульваре забыла.
 — Да. Вот забавно!..

Было такое чувство, что я попал в кино — и непонятно, что произойдет через секунду. Я не задумывался, куда еду, и мы колесили по городу, как в карусели, накатывая уже третий круг. Водители пялились в окна, высматривая, кто это такой со мной сидит.

 — ... А давай выйдем тут? Смотри, какая благодать! Ты ведь не спешишь? Заодно и перекусим.
 — Что? Прямо вот так? — Майя рассмеялась, показав на себя.

И мы вышли в буйную зелень парка.

 — Не наешься краски? — спрашивал я, наблюдая, как Майя жадно поглощает шашлык. Черт подери, какое все-таки приятное занятие — угощать девушку, голодную, как тигр!

Она сидела напротив меня. У нее было нежное, нервно-переменчивое лицо, на которое хотелось смотреть долго, как на воду или на огонь. Майя казалась худенькой, но я видел, что краска, сверкающая на солнце, зрительно утоньшала ее тело, делая его хрупким и ломким. Ее платье оттопыривалось вперед, открывая закрашенный верх тугой груди...

На нас, конечно, пялились, как на инопланетян. Майя выглядела эффектно: ее кожа блестела и играла на солнце, как настоящее серебро. Люди смеялись и фоткали нас; и потом, когда мы гуляли по аллеям, за нами тащился эскорт зевак.

 — Не смущает народная любовь? — спрашивал я.
 — Ничего, даже весело, — смеялась Майя, отвешивая зевакам церемонные поклоны. — Актриса не должна стесняться, когда на нее смотрят. Это отличный тренинг...
 — А когда можно будет на тебя пойти?
 — Вот как раз завтра премьера... Ой! Но тебе туда лучше не надо. Не ходи, ладно? И зачем я тебе сказала?
 — Приду, конечно, — и не надейся, что не приду.
 — Да?...