Золушка-2013

 — Ой, ты же... Ты же совсем... — шептал удивленный Хозя, оголив ее на две трети и трогая ей голый пушистый пах. — Ну, ну... — просительно понукал ее он, задирая ей руки — и наконец стащил с нее платье, мокрое и тяжелое, как жесть.

По голому телу Катьки бежали ручейки ливня. — Адель... Ты ведь Адель? У тебя такое имя... нежное, как ты... как твое тело, — шептал Хозя, слизывая капли с Катькиной кожи.

Его язык, обжигающий Катьку сквозь прохладу ливня, щекотал ей живот, ребра, поднялся к груди, коснулся соска и вдавил его, как вишенку в торт; быстрая, требовательная рука скользила по мокрой коже Катьки, забралась ей между ног — и просочилась оттуда в самую тайную, самую заветную глубину, задрожав в сердцевине...

Катька стояла и умирала молча, стараясь не нарушить криком своей радужной смерти.

Ей было сказочно приятно, страшно, стыдно, упоительно, холодно, жарко, блаженно, щекотно и... она не знала, как ей было, и не знала, кто она такая и на каком свете. Хозя жалил ее то в один, то в другой сосок, вибрировал волчком между ее ног, гладил ей тело, окутывал ее леденящей пеленой — и Катька таяла в потоках дождя и в страхе, натянувшем горящие нервы...

 — ... А ну-ка, — Хозя мягко толкнул ее куда-то, и Катька открыла глаза. Хозя уже был почти голый — в одних брюках, сползших к коленям, и белых трусах. Он толкал ее к лавочке, и голая Катька послушно села на нее.
 — Не так... Ложись вот сюда, вооот... и ножки на землю, врозь... вот так... — Катька легла, подставив горящую грудь дождю, и выпятила половые органы так, как требовал Хозя. «Он там все видит... все-все... и сейчас будет меня трахать», думала она и дышала в радужную пелену неба. «Сейчас будет», думала она. Вдруг в нее впилось мягкое, влажное, горячее...

 — Лежи, — придержали ее Хозины руки. — Лежи. Это не больно. — Хозя снова окунул язык в ее письку и стал вылизывать ее тянущими, мучительно-сладкими кругами, щекоча ей каждую складочку, каждую створку липкой щели — и самую пронзительно-нежную ее сердцевинку...

Катька тихонько пищала, истекала блаженством и пялилась в небо. «Вот небо», думала она, «вот дождь... А вот мой любовник... мой мужчина? Ааааа...» Беспощадный язык не давал ей передышки, и влажные волны вливались в ее тело непрерывно, набухая искрами в глазах...
 — Ойейейейей!... — взвыла она, захлебнувшись густым медом в письке. — Оууууууй! Аааааа!... — орала она сквозь слезы, барахтаясь в своем блаженстве. Оно текло из нее радугой, и Катька забыла, что они на улице...
 — Тише! Попалят, — шептал ей Хозя, проникая в нее. — Тише, моя неженка, моя худышка, моя Адель, — бормотал он, вспарывая членом плотные стенки ее лона, и целовал ее в губы, горькие от дождя.

Катьку гнуло и крутило, как в соковыжималке, и она почти не чувствовала боли. Понемногу она осознала на себе большое, мягкое, живое, и внутри — режущую твердость, вошедшую в нее до упора.
 — Аааай. Осторожней, — ныла она, хоть ей почти не было больно. — Ты... ты трахаешь меня, да? УЖЕ?
 — Трахаю. Еще как! — хрипел Хозя, прижимаясь к ней. — Я буду нежно, не спеша, не бойся, девочка. Я знаю, что ты девочка...
 — Была! — Катька тихо смеялась Хозе, и он смеялся с ней:
 — Да. Была!..

Оргазм отпускал ее, и уже не было такой сладости, а было только дразнящее трение ТАМ — и было уже ощутимо больно. Катьку переполняла телесная близость с Хозей, родная, плотная, теплая, несмотря на дождь, — лицом к лицу, кожа к коже; перепуганная, счастливая Катька неуклюже целовала Хозю, обнимала его и ездила руками по мокрой его спине:
 — Аааа... Аааа... Ты уже очень глубоко во мне, да? Аааа... ой!
 — Ой! Пусти, Адель! Пусти-пусти, — вдруг дернулся Хозя.
 — Зачем? Куда? Не пущу! — Катька крепко обхватила Хозю руками, обвила ногами и вжала в себя.
 — Ты же... Ааааа! Оооууу! Уууууу... Уффф! Ну вот!..

В Катьке запульсировал, облился влагой и обмяк твердый живчик, и вместе с ним обмяк Хозя:
 — Фффффух! Ну... — говорил он, торжественно глядя на Катьку.
 — Ну... — отвечала она ему;
 — Ну вот! — хором выдохнули они и рассмеялись.

Дождь закончился, и скамейку окутал туман.

 — Мы заблудимся, — говорил Хозя.
 — Не найдем одежду... Пойдем голыми на бал... — отвечала ему Катька.
 — Знаешь, сегодня самый счастливый день в моей жизни.

Катька смотрела на него влажными глазами, и он стал легонько целовать ей щеки. — Ты без мазилок совсем чудо... Скажи, а ты в самом деле не узнала меня?
 — Нет... Разве мы виделись раньше?
 — Значит, не узнала. Так и думаешь, что я Хозиреней? *
 — Ну... я просто жду, когда ты назовешь себя.
_____________________________
*Хозиреней — персонаж романа Грина «Блистающий мир». — прим. авт.

 — Я Дима. Дима Чёлкин, — сказал Хозя. — Я привык, что меня все узнают, но ты, наверно, плохо видишь? Близорукие глаза всегда так красивы... но у тебя особенно. Ты... Боже, я думал, что этот бал будет таким говном! — говорил Дима, слезая с обалдевшей Катьки. — Сядь рядышком со мной. Голенькая... Ладно? Вот так, тело к телу... Этот бал ведь делался для того, чтобы набрать новую порцию молоденьких шлюх для гламура... А дебильные папаши и мамаши не понимают этого. Вот мне еще вчера сказали: королевой бала должна быть Катя Вьюнкова, дочка спонсора, большого питерского бандюка... А мне насрать на бандюка. Королевой бала будешь ты. Во-первых, ты самая красивая, да и самая тонкая, нежная, самая... самая-самая среди всего этого намазюканного обезьянника. Во-вторых... во-вторых, ты моя личная королева, и я хочу увидеть тебя с Золотой Короной на макушке. Ни в какой гламур я не пущу тебя, пусть подавятся. Пусть бандюки своих Кать туда толкают — туда им и дорога. Но королевой должна быть ты!

Голый Дима говорил от души, и в нем не было ничего общего с лощеным насмешником на балу:

 — ... Жюри ты понравилась, и они сделают, как я скажу. Им сказали делать, как я скажу. Ха!... Адель, неженка моя, как ласково назвать тебя? Адочка? Я не знаю, но очень хочу... Что? Что такое? Что случилось?

Катька дрожала. Ей было холодно, и в ней набухала муть, беспричинная, как дождь, зарядивший снова.

Дима обнял ее, и Катька вдруг разревелась. Она не знала, чего она плачет, но все ее тело, обожженное сексом, ныло и горело, и ей вдруг захотелось спрятаться под скамейку. Разум куда-то делся, и остались только слезы, бесконечные, как дождь.

 — ... Ну чего ты? Аделька, зайка, не плачь, не плачь, я ведь... ведь...

Вдруг сквозь пелену дождя послышался бой думских курантов.

Он гудел в серой пелене, как в колоколе или в пещере — глухо и со всех сторон сразу, хоть и не громко. Катька вздрогнула и прислушалась. Пять... шесть... семь... восемь... девять... десять... одиннадцать... Господи!

 — Уже двенадцать, — сказала она. Голос не слушался ее. — Мне надо идти.
 — Куда? Почему?
 — Надо. — В сознании ее возник срач, неубранный ею дома, и перекошенное лицо Дуси, тыкающей пальцем в немытые тарелки. Ум уцепился за этот повод, и Катьке казалось, что у нее нет другого выхода.
 — Метро закроется... я не доеду. Пусти! Пусти, Хозя... Дима! — крикнула она, и оторопевший Дима отпустил ее.

Голая Катька вскочила и стала лихорадочно натягивать платье, облепившее ее ледяным коконом. Это было адски ...  Читать дальше →