Двенадцать мгновений жизни Леры К.

6.

Лера стояла совершенно голой на глазах у всего класса. По ней елозили кисточками, обмазывая ее холодной щекотной краской, как новенький забор.

Она даже не успела понять, как это произошло. В класс вдруг ворвалась завучиха и сбивчиво рассказала, что девушка-модель, представляющая школу на краевом конкурсе бодиарта, сидит дома, запертая мамой-баптисткой, и школа под ударом. Конкурс назывался «Я люблю родной край» и имел огромное патриотическое и воспитательное значение: на полуобнаженных девушках нужно было нарисовать нечто сибирское, и тем самым утвердиться в списке Творчески Активных Коллективов.

С завучихой был художник Рома Вангог из параллельного. Его взгляд уже застыл на Лере, ввинчиваясь в нее, как штопор.

 — Кто? Девочки, выручайте! — стыдливо вопрошала завучиха. Взгляды всего класса вдруг стянулись в одну точку вслед за Роминым взглядом. Этой точкой была Лера...

После урока ее повезли на конкурс, а за ней увязался весь сбежавший с занятий класс.

 — Почему я тебя раньше не видел? Ты откуда такая взялась? — выпытывал Рома Вангог по дороге.
— Какая «такая»?
— Ну... вот только не прикидывайся. А то ты все про себя не знаешь! Модельный опыт есть? Нет? С твоими, эээ... внешними данными тебе надо в Москву или Питер, или ваще в Штаты, и там всех к ногтю... Ты хоть и совсем не такая, как Юлька, но... но это круто. Это ваще балдеж! Охуеют все!..

Вангог был возбужден и ерзал от нетерпения на месте. Когда прибыли — он сразу поставил обалдевшую Леру к стенду и лично стащил с нее серебристое платье.

 — Предупреждаю: сейчас буду я тебя красить. Настоящей краской. Она специальная, для кожи не вредная, но она краска, и ты будешь другого цвета. Улавливаешь нить? И волосы я тебе тоже покрашу. Краска смывается, но не сразу. Какое-то время будешь цветная, как смешарик. Не боишься? Не брезгливая?... Ёханыбабай, какая грудь! Какая роскошь! Блин, ну почему до восемнадцати нельзя с голыми сиськами?..
— Мне восемнадцать, — сказала Лера.
— Что?!
— Уже два месяца как.
— Точно?... Ты не гонишь?... Бля, прости. Ну слушай, точно? — суетился Вангог.

Когда Лерины взбухшие соски высвободились из лифчика, вокруг нее тут же столпился весь класс. Тело сразу покрылось гусиной кожей. Лера чувствовала себя странно: будто она полупрозрачная, и на ней оседают горячие взгляды, проникая вовнутрь.

 — А трусы снять слабо? — кинул кто-то идею.
— Не, без трусов нельзя, все модели в трусах, вон посмотри!..

Хоть эта идея явно не влияла на художественный замысел, но Вангог почему-то ей очень озаботился. Были добыты правила конкурса, и в них вычитано:

«Моделям младше 18 лет запрещено обнажать грудь».

 — Про трусы ничего не сказано! Ваще! А, Лер? — просительно уставился Вангог. — Может...

И Лера сняла.

Она даже удивилась, как легко у нее это получилось.

Было даже почти не стыдно, только пустота между ног сразу зазияла неописуемым мятным чувством, и все тело ныло Лере, что оно голое, совсем голое, и на него все смотрят. Народ восторженно завизжал.

Вангог лихорадочно смешивал краски, затем позвал добровольца-помощника (вызвались все сразу, но Лера попросила Дэна) — и началось. Ей заклеили щель пластырем («а как же писять?», подумала Лера) и стали красить сразу с двух сторон. Лера чувствовала себя узелком сплетенных взглядов и мыслей, пульсирующим клубком всеобщего восхищения, и у нее раскраснелись уши. От кисточек по телу бегали сумасшедшие мурашки...

7.

Было уже полдвенадцатого. По улицам, пустым, как Сикрет Сити в новом квесте, брело странное существо с голубой узорчатой головой, волосами и руками. Оно двигалось перебежками, кружилось, прыгало козочкой, отвешивало поклоны, смеялось и говорило само с собой.

Дэн все-таки не стал провожать ее, но это было бы избытком счастья, от которого Лера бы лопнула, — потому что она и так была счастлива до такой степени, что налетала на фонари. Она улыбалась пьяной улыбкой, морщившей краску на щеках; в голове у нее вертелся огненный калейдоскоп, смешивая все впечатления в путаный клубок образов, картин, звуков, мыслей и чувств. Вот Она, новоткрытая королева красоты, оголилась, милостиво подпустив Дэна к телу, и все увидели ее во всей красе, как видел папа; вот ее покрасили, и она — уже не Лера К., а неземное голубое существо с камнем бога Ульгеня на лобке, со священными кедрами на ногах и бедрах, с облаками, звездами, лунами и солнцами на груди, плечах, лице и волосах; вот она дефилирует по сцене, и ее ведет невидимая тень, подсказывая все движения; вот им вручают призы — Вангогу как лучшему художнику, а ей как лучшей модели; вот она, разрисованная и абсолютно голая, с пластырем на щелке, тусуется среди всех, будто на ней вечернее платье, и мужики из модельных агентств суют ей визитки, которые ей некуда складывать...

 — Привет, зая. Не спеши.

Из темноты вдруг соткались двое и загородили ей дорогу.

 — Здрасьте, — пролепетала Лера, хоть и сразу поняла, что это.
— Не кричать, а то замочим сразу. Ясно, сука, блядь, пизда ёбаная, ты поняла, блядь? Раздевайся, сука!

Она не испугалась, потому что не успела. Двое из темноты были неправдоподобны, как инопланетяне. В них нельзя было поверить, и Лера не верила, снимая с себя куртку, платье, а затем и лифчик с трусами. Это было настолько невозможно, что она почти ничего не чувствовала и не думала.

 — Ëбаный в рот, какая ты синяя! Бодиарт чтоль? Никогда не ебал синих, блядь, гы-гы-гы... Раком, сука, быстро!

Голая Лера опустилась на колючий асфальт. Ее смачно шлепнули, раздвинули ей ягодицы и уперлись бодливым колом в щель, сладко нывшую весь вечер.

 — Ë блядь нахуй, так ты мокрая, блядь, как ёбаный в рот! Вот это сука, блядь! а я думал, что буду тебя всухую, блядь...

Перед ее глазами нарисовались ноги в джинсах и мясистый хуй.

 — Соси, сука! — хуй ткнулся ей в лицо. Лера никогда не сосала (все четыре своих секса с Дэном она давала ему трахать себя, и он ни о чем не просил ее), но рот ее сам открылся, мясистый хуй вплыл туда, как кляп, и Лера облепила его нëбом и языком, будто ей кто-то подсказывал, как надо делать.

Бодливый кол уже был в ней и толкал ее вперед, на другой кол, забивший ей горло; тот толкал обратно — и оба толклись в Лере, протыкая ее сразу с двух сторон. Больно не было; не было даже особо противно и страшно, хоть сердце и колотилось в груди, как муха об стекло. Старательно работая ртом и бедрами, Лера вдруг поняла, что ей просто приятно, что именно этого и хотело ее тело весь вечер, и что единственное неприятное — асфальт, впившийся в коленки.

Эта мысль еще не успела впитаться в нее, и Лера была просто послушным телом, которое еблось и сосало, еблось и сосало, отдаваясь звериному ритму. «Что это со мной? Значит, мне приятно?» — шевелилось где-то внутри; она вдруг представила себя со стороны — голую, возбужденную, напяленную на два хуя — и ужас вскипел в ее теле, и от этого захотелось еще острей и мучительней, и бедра сами выпятились и втянули в себя ебущий хуй...

 — Охуеть, блядь! Ай да сука! Ты где научилась так сосать? Ооооууу...

Ее ебли все напористей. Очень хотелось, чтобы помяли груди, и еще хотелось лопнуть, раствориться сладкой болью в темноте, исчезнуть и не быть...

 — Мы тебя даже мочить не будем. Как можно мочить такую талантливую, блядь, суку, гы-гы? Живи, радуйся. Мы тебя лучше ебать будем, ты будешь наша сука, — говорили ей, когда все закончилось, и заебанная Лера сидела на асфальте. На губах и в пизде хлюпала сперма, в ушах шумело, как перед обмороком, и страшно хотелось кончить.

Лера понимала, что ее жизнь чудом не оборвалась здесь, на асфальте. ...  Читать дальше →