Сделка
Страница: 3 из 6
— Твой Владик уже видел все это?
— Нннет... да. По интернету. По пояс только... А можно в душ?
— Валяй. Все полотенца чистые. Только не вздумай там кончить без меня. Поняла или нет?
Она пулей влетела в ванную, а я облокотился о стенку, с шумом выпустив воздух.
Ффффух... Выкинуть, вытолкнуть нахуй покаянные мысли о самце, растлевающем невинное дитя. ЧЕЛОВЕК В ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ — ВЗРОСЛЫЙ ЧЕЛОВЕК. Тем более — с ее умом, которого нет и никогда не будет у большинства ее старших соседей по планете...
Мы равноправны. Она свободна в своем выборе. Я спокоен.
Сейчас я приду в себя и сделаю все, как надо — по плану, по стратегии... Выпью с ней, голой и малиновой от стыда, доведу ее до кондиции... буду медленно, постепенно дразнить ее, пока она не выбесится, как мартовская кошка, и не восхочет секса пуще жизни, — и тогда... Черт. Я — опытный мужчина, знающий, когда и на какие клавиши нажать, чтобы невинное дитя познало все, что ему полагается познать... Черт. Я абсолютно спокоен...
Шум воды умолк. Высунулась стриженая голова, красная, с потекшей синькой (я не мог не улыбнуться), и за ней — тело хозяйки, разгоряченное, в капельках. Они блестели на плечах, на ключицах, на взрослых, набухших ее грудях с темными сосками (они, если загорят, наверняка чернеют у нее, как у мулатки)... Видно, от волнения забыла вытереться, или вытерлась тяп-ляп, не попадая на себя... Черт.
Ее глаза, огромные и психованные, кололи меня янтарными разрядами. В самые печенки. Черт...
Не успел я снова чертыхнуться, как мои руки уже мяли ее, мокрую, пупырчатую от гусиной кожи, и губы кусали ее губы, отвердевшие с перепугу, и весь я вдруг увяз в ней, как муха в меду, и не мог уже без нее ни двигаться, ни дышать...
Я плохо помню все, что тогда было. Каким-то образом она оказалась на кровати, и я колотился в ней, вдвинувшись по самые яйца, а она орала — то ли от боли, то ли от испуга, — и я орал вместе с ней, выпуская из себя разряд, который вибрировал между нами, давил и рвал мне нутро, царапал его цветными молниями — и все никак не выходил, и никак, никак не выходил, и когда наконец вышел — я провалился в крик без верха и низа, и там был только ритм, блаженная боль и круглые психованные глаза, сверлящие меня сквозь туман...
***
Второй раз
Она стояла в дверях, глядя на меня с неописуемой улыбкой — вызывающей, стеснительной, дразнящей, виноватой и хрен знает какой еще.
— Вы сегодня будете такой же дикий, как вчера, да? Звериные инстинкты и все такое?
Впервые в жизни я не нашелся, что ответить.
— А я теперь сексуальный инвалид... С вашей подачи... Вы меня пустите или как?
Опомнившись, я удержал ее за плечо:
— Эээ! Одетым вход воспрещен. Забыла?
— Хоть дверь прикройте...
— Обойдешься.
Я снял с нее пальто, потом присел на корточки и залез под тунику, потянув вниз чулки с трусами.
На сей раз Бобик была в попсовых синих сапогах до колен.
— С легким паром! — сказал я, взяв ее ногу и прижавшись щекой к сапогу.
— О! Вы настоящий постмодернист. Аллюзии и все такое, — сказала Бобик. Голос ее дрожал.
— Не матерись в культурном доме... Как поживает наша пострадавшая?
— Аааа... О Боже. Совсем недавно еще я подумать не моглаааа... — подвывала Бобик охрипшим баском, как цыганка.
Я тискал ей ножки, холодные с улицы, потом сунул руку в голую промежность и стал месить сразу все, что там было, от ануса до клитора.
— Тебе штраф, — шептал я, массируя липкий бутон. — Пойдешь со мной гулять. Прямо вот так.
— Как — «вот так»?!
— Вот так. Сапоги наденешь — и вперед.
— Но... тут же почти все видно!..
— И хорошо, что видно.
— Холодно... Я простужу себе нафиг все...
— Ну, за это не волнуйся. Уж что-что, а холодно тебе точно не будет.
Кошачьи глаза умоляюще смотрели на меня...
Куда только девалась ее выдержка! Она шла мелкими шажками, вцепившись мне в локоть, и от ее бедер шла такая волна гормонов, что я чувствовал ее сквозь брюки.
— Что вы наделали, — бормотала она цыганским баском. — Меня теперь запомнят тут, как шлюху какую-нибудь...
«Ты и есть шлюха» — хотел сказать я, но промолчал.
Она выглядела неописуемо. Край туники спускался всего на три-четыре сантиметра ниже пизды; любое неосторожное движение — и всем будет все видно. В синих сапогах, в черной лайковой тунике, с неприлично голыми ногами, с небесно-голубым платком на шее, стриженая, похожая на длинноногую синицу... «Шевелюра сделала бы ее — вот такую — блядью», думал я, «а так — терпкий, бархатный, недоспелый еще плодик. Кричащая сила молодости...»
Мы шли по улице. Когда навстречу шли прохожие, она сжимала мой локоть и висла на нем, как маленькая.
Выждав лакуну в людском потоке, я высвободился и обнял ее за талию, затем спустил руку ниже, на голую, покрытую гусиной кожей попу...
— Что вы делаете? — жалобно басила Бобик.
— Задираю тебе край туники, — отвечал я. — Ты такая бархатная там, упругая, как абрикоска... Такая, знаешь, тверденькая, зеленая еще...
— Позеленеешь тут с вами...
Я гладил ей голую попу и бедро, а Бобик пыхтела, отчаянно натягивая тунику вниз. — Холодно!
— Разве? А ты там такая горячая... Ну ладно, давай погреемся. В общественном транспорте.
Я поднял руку, тормозя маршрутку.
— Ээээй! Вы что!... Вы...
— Сама говоришь — «холодно». А ну-ка... — дверь раскрылась, и я занес ногу на ступеньку.
— Неееее! Я не пойдууу!
— «Не» так «не». Иди домой.
— Как я пойду?!..
— Так и иди.
— Ааааааа... — Маршрутка тронулась, и Бобик прыгнула ко мне.
Туника сбилась вверх, приоткрыв край пизды. Маршрутка дергала, Бобик вцепилась в меня и пыталась одной рукой натянуть тунику обратно, но у нее не получалось. Вокруг было полно народу...
— Никогда еще не видел такого бешеного взгляда. На два, пожалуйста... — говорил я. Бобик молчала, чтобы не привлекать внимания, и сверлила меня янтарными лазерами.
На нас, конечно, никто не смотрел, и я незаметно положил руку ей на ягодицу.
— Не надо, — пискнула она.
— Надо, Бобик, надо. Проходи. — Я пробрался в салон и сел. Бобик шла следом за мной, держась двумя руками за поручень. Туника упрямо ползла вверх, и на Бобика было жалко смотреть. Усевшись рядом со мной, она сжала коленки, как только могла, натянула тунику, как тетиву, и прикрылась руками.
— Как дела? — спросил я.
— Я вас убью. Когда-нибудь, — прошептала она сквозь зубы.
Через пару остановок я вывел ее на улицу. Провел во двор панельного дома, темный, неосвещенный, — и, когда вокруг не оказалось прохожих, задрал ей тунику к самому животу.
— Ээээ! — она пыталась вернуть ее на место, но я присел на корточки, обхватил ее за попу и стал целовать ей животик, теплый, почти горячий...
Ее ножки были залиты настоящим водопадом соков — от пизды до щикотолок. Я такого еще не видел.
— Да ты настоящий живой родник... Представляю, что творится на сиденье, где ты посидела, — говорю ей. — Раздвинь-ка... Вот так...
Слизываю липкий поток с внутренней стороны ее бедра — от коленки и выше. Кожа ее будто вымазана соленым медом...
Не сопротивляется. Еще бы... Стараюсь лизать не плотно, вскользь, чтобы утопить в мурашках... Выше, выше, ближе к пизде, темнеющей в вечернем полумраке...
Мои руки мнут попу, щекочут ее внутри, вокруг ануса, в самом чувствительном месте. Девочка шатается, стонет, попа крутит восьмерки... А вот и пизда. (Эротические рассказы) Вот бутончик, просоленный насквозь горячим соусом, вот его сердцевинка... Юлит бедрами — то ли отводит от меня заветное, то ли, наоборот, подставляется... Сильным, жестоким лизком влизываюсь в ложбинку между лепестками,... Читать дальше →
Последние рассказы автора
Оглянувшись еще раз (мало ли?), Марина осторожно спустила с бедер плавки. Переступила через них и застыла, как привязанная, боясь отойти.
Вообще-то здесь не нудистский, а самый обыкновенный пляж (ну, или не пляж, а просто...
Читать дальше →
Евгений Львовичтак и сделал. Будь он лет на пять помоложе, он бы еще поборолся с волнами, а сейчас... Нет, он не боялся, конечно. Просто он и так знал, что сможет победить их. Тратить силы на доказательства этого бесспорного факта не имело никакого...
Читать дальше →
Как бы там ни было, однажды в столицу одного из бесчисленных эмиратов, на которые распался некогда могущественный Арабский Халифат, и правда прибыли два высоких гостя (о том имеются пометки в дворцовой хронике). Один из них — Мамуль, юный принц...
Читать дальше →
Нет ничего трогательней в мире, чем соски юной девочки, если их раздеть и целовать впервые в девочкиной жизни (и возраст не имеет тут значения). Они не просто нежные, и беззащитные, и чувственные. Они — обещание, и плевать, выполнится оно или нет. Это обещание всегда больше любого выполнения: женщина может умирать в оргазме, но в ее сосках, раскрытых впервые, есть и эта смерть, и рай после нее, и муки...
Читать дальше →
Казалось бы, не самая круглая цифра, бывают и покруглее, — но Лайли, домашний лепрекон Гюнтера, решила сделать из нее праздник ну прямо-таки национального масштаба.
Впечатленный ее размахом, Гюнтер предлагал кинуть эту идею в бундестаг. Но Лайли была левой и не верила в правительство. Она заявила, что эту идею похерят, как и все хорошие идеи.
 ...
Читать дальше →