Как меня женили. Часть 4: Ее родители

Поезд еще не остановился, а мы уже стояли на подножке вагона, и Светка, перевесившись через руку проводника, напряженно вглядывалась в лица на перроне. Я стоял позади нее и держал ее за талию. Но вот состав дернулся в последний раз, с глухим шипением выпустил пар и замер. Я с трудом оттащил Свету от проводника, который с безучастным видом опустил ступеньки, и как раз в этот момент она взвизгнула, да так громко, что даже он, привыкший ко всему, посмотрел на нее с удивлением:

— Папочка!

Она слетела на перрон, чуть не сбив проводника с ног, и побежала куда-то вперед к зданию вокзала. Я извинился за нее, подхватил сумки и медленно спустился на платформу.

Я старался держать ее в поле зрения, но встречающих было столько, что вскоре все-таки потерял ее из виду. Тогда я остановился и закрыл глаза. Я чувствовал ее. Она вся просто светилась от радости, и из-за ее свечения мне было трудно понять, где именно она находилась. Зато я довольно точно ощутил зону поиска — у стены вокзала, не то возле двери, не то возле высокого окна.

Я решительно двинулся в ту сторону.

Они стояли у окна. Светка довольная как слон висела на шее немолодого, но довольно крепкого мужчины с пронзительными серо-голубыми глазами и светлыми волосами. Она что-то радостно щебетала ему на ухо, а он блаженно улыбался, не зная, куда девать руки.

Я подошел к ним, поставил сумки на землю и скрестил руки на груди, ожидая, когда закончится первая волна радости.

Светка иссякла довольно быстро. Когда она, наконец, отпустила шею отца, она обернулась ко мне и взяла меня за руку:

— Папочка, познакомься, это Фарик, мой жених. Фарик, это мой папа, Павел Степанович.

Я протянул руку и чуть поклонился:

— Приятно познакомиться.

Светкин отец подозрительно прищурился на меня и молча пожал протянутую руку. А затем быстрым движением вытер ее о свои темно-зеленые шерстяные брюки. Я никак не отреагировал на этот жест, но мысленно поставил в этом месте галочку.

— Идемте в машину, — холодно бросил он и направился к дорожке слева от здания вокзала.

Я подхватил сумки и быстрым шагом последовал за ним.

— Прости его, пожалуйста, — тихо сказала Света, взяв меня под руку, — еще и года не прошло...

Я молча кивнул.

Она благодарно сжала мой локоть чуть сильнее и ускорила шаг, нагнав отца.

Гордым именем «машина» Павел Степанович называл гнусного желто-оранжевого цвета развалюху с проржавевшими крыльями и бамперами, от которой жутко воняло бензином, рвотой и еще чем-то, о чем мне даже думать не хотелось. От одного вида этого монстра у меня начала кружиться голова, а от мысли, что нам предстоит ехать в этом чуде враждебной техники на другой конец города, меня и вовсе чуть не стошнило. Я пожалел, что Павел Степанович вызвался встречать нас. Было бы намного проще вызвать такси или поехать на трамвае.

Но Светка смело запрыгнула на переднее пассажирское сиденье, а ее отец открыл багажник, откуда на меня пахнуло свежеразлитым бензином и машинным маслом. Уговаривая себя, что могло быть еще хуже, я, не подавая вида, уложил сумки в багажник, дождался, пока хозяин усядется за руль, и занял свое место на заднем сиденье.

Павел Степанович провернул ключ в замке, машина угрюмо чихнула, вздрогнула и медленно покатилась по дороге.

Всю дорогу Светка ностальгировала. Наверное, именно ее болтовня позволила мне забыть о жуткой вони в салоне и о постоянном страхе того, что на следующем ухабе машина таки развалится или растеряет все колеса. Вопреки моим ожиданиям добрались мы довольно быстро, и по дороге у нас ничего не отвалилось. На всякий случай я все же проверил украдкой комплектность — все было на своих местах. Даже ржавчина с кузова не осыпалась.

Ее отец взял меньшую сумку, я большую. Он громко хлопнул крышкой багажника и направился к двери в подъезд, где уже улыбалась во весь рот Света.

Мы поднялись на второй этаж, и Павел Степанович позвонил в звонок. Дверь распахнулась почти мгновенно. На пороге стояла невысокая румяная полная женщина с совершенно белыми волосами и добрыми карими глазами. Несмотря на свою полноту, она выглядела вполне привлекательной, и даже выдававшийся далеко вперед животик, на котором как на полке возлежали дряблые груди, лишь слегка прикрытые тонким халатиком, не портил общего впечатления. Она мне почему-то сразу напомнила сдобную булочку, какими нас по утрам имеет обыкновение кормить отец. В квартире, кстати, пахло выпечкой. И очень недурной выпечкой, должен сказать.

— Мамочка! — теперь Светка душила в объятиях толстушку, по румяным щекам которой тут же ручьем потекли слезы. — Мамочка, как же я соскучилась! — я не видел лицо Светы, но по голосу понял, что она тоже плакала.

— Светочка, доченька, — пухлые руки матери сомкнулись на ее спине.

— Мамочка, — отстранившись от нее и вытирая слезы, проговорила Света, — позволь тебя познакомить. Это мой жених, Фарик, — она обернулась ко мне и улыбнулась сквозь слезы. — Фарик, это моя мама, Марина Сергеевна.

Марина Сергеевна также изменилась в лице, едва услышав мое имя. Она окинула меня взволнованным взглядом, а потом с испугом посмотрела на мужа.

Я чуть поклонился, поставив про себя еще одну галочку. Светка мне о чем-то забыла рассказать. Возможно, стоило поменять документы и придумать себе другое имя? Может, этот мужик — латентный националист?

Я вопросительно посмотрел на Свету, но она стыдливо спрятала глаза.

Ах, вот оно что! Ты мне еще и объяснять ничего не хочешь. Ну-ну...

Тем временем Марина Сергеевна снова улыбнулась, на этот раз несколько натянуто, и махнула рукой себе за спину:

— Фарит, давайте я покажу вам комнату. Вы там располагайтесь, пока мы со Светой накроем на стол.

Я молча кивнул, подхватил сумки и прошел за ней следом по коридору до второй двери налево.

Она по-хозяйски показала мне шкафы, кровать, с особой гордостью указала на старенькое, но еще довольно крепкое пианино, и сообщила, что раньше эта комната служила детской.

— А потом Светочка уехала в Москву, Ванечка здесь жил один... потом он ушел в армию, — она вдруг всхлипнула и по ее румяным щекам вновь покатились крупные горошины слез.

Я обнял ее плечи и прижал лицом к своей груди.

Ванечка — это младший брат Светы. Точнее, это родной сын ее родителей. Три года назад его призвали в армию и отправили на Северный Кавказ, а год назад, незадолго до дембеля, он пропал без вести. Три месяца спустя кампания была окончена, а родители так и не узнали, что случилось с их сыном.

Светка рассказала мне об этом в общих чертах всего пару дней назад. Ее рассказ был коротким, невнятным и больше был похож на газетную информацию — просто чтобы я был в курсе.

Она забыла упомянуть о том, что для родителей исчезновение Ивана стало настоящим ударом, что отец вскоре после получения известия сильно запил, что его дважды увозили на «скорой» в предкоматозном состоянии. Что ее мать также слегка сдвинулась от горя, что по утрам она встает, заходит в эту комнату будить своего Ванечку, потому что каждую ночь ей снится, как он тихонько открывает дверь квартиры и прошмыгивает в свою комнату. Он имел привычку проделывать такое, еще когда учился в школе и по вечерам засиживался с друзьями за пивом. А когда отец отправляется на работу, мать перебирает фотографии сына и плачет, плачет, плачет...

Подробности я узнал от деда. Откуда обо всем этом узнал он, я даже не интересовался.

— Простите меня, Фарит, я... — Марина Сергеевна отстранилась от меня и стала трясущимися руками вытирать все еще катившиеся из глаз слезы. — Что-то в последнее время нервы совсем не к черту...

— Все в порядке, Марина Сергеевна, — улыбнулся я и подал ей свой платок, из которого на пол тут же выпал отцовский перстень...

Это его свадебный подарок мне и Свете — парные кольца. Его перстень это эмблема клана — массивный, золотой с крупным круглым рубином. Вскоре после знакомства с мамой он ...