Мой Крым

Поплавали в море, которое было не сравнить с тем, что мы видели в Феодосии, сварили макароны и сосиски на примусе (в степи костер топить нечем)... В общем, Орджо мне ОЧЕНЬ понравился! Жаль, в нем нельзя было остановиться. Даже все местные беспогонные люди, говорили нам, что это — невозможно: особый режим.

Вечером пришлось валить дальше в...

КоктеблЯ.

Как, ни странно, ничем не запомнился... Тогда. Дело, видно, в том, что ДО Коктебеля идет степь, а прямо за ним начинаются — горы. Мне хотелось — в горы!

Из Коктебеля, следующим днем, Мы рванули дальше, вдоль берега.

Что там дальше-то? Щебетовка, Курортное, Солнечная долина, Джерело... Часть — на самом побережье, часть — слегка в глубине полуострова. На это ушла, наверное, неделя.

И, наконец...

Судак, Новый Свет, Морское! Все эти поселки стоят на небольшом расстоянии друг от друга: Новый Свет от Судака всего в восьми километрах. Морское? Морское — уже не помню.

К Судаку, со стороны вертолетной площадки (была там тогда и такая: можно было долететь прямиком из аэропорта Симферополя), мы подошли в кромешной темноте. рассказы о сексе Довольно долго шастали слева от дороги, исцарапались о кусты и кактусы, пока не нашли относительно ровное место. Там и грохнулись. Палатки ставить не стали: сил не было. Залезли в спальники и — отрубились.

И кто же нас разбудил? Правильно! Пограничники. Теперь, правда, в составе двух человек и без собак. Но, — в четыре утра, как полагается.

В Судаке не было торпедного завода.

Они очень вежливо и доброжелательно проверили наши документы, и сказали, что здесь, вряд ли удобно ночевать: лучше спуститься с горы и остановиться возле русла пересохшего ручья — оказалось, мы ночевали почти на самой вершине горы Алчак, в какой-то неглубокой пещерке.

Мы так и сделали. И остановились там надолго: больше, чем на месяц. И каждое утро, в четыре часа (испуг начальства от Гитлера, что ли?), нас будили пограничники и проверяли документы. Очень часто это были одни и те же наряды: мы знали друг друга в лицо. Мы взаимно улыбались, спрашивали: «Ну, как там ваше — ничего?», хихикали, но документы бывали проверены, неизменно.

Около нас никаких других палаток не было. Быть может, палаточники останавливались где-то в другом месте, быть может, в Судаке их и совсем не было — не знаю. Судак тогда был ГОРАЗДО меньше, чем сейчас. Крепость на горе, которая была ровно с противоположной от нас стороны бухты, была совсем — руинами. В городе был рынок, почта, аптека и один-единственный ресторан. «Олень» — назывался. Чудесный, в общем, городишко.

Я начал плавать и нырять под самой горой: во-первых, туда идти от нас было не более — пяти минут, а во-вторых там оказалось самое хорошее место, с точки зрения добычи: на дне, на песке лежали большие камни, а в склоне горы были даже небольшие гроты. Оказалось, что в том же месте ныряют и все любители подводной охоты, даже местные.

Глубина под горой была от пяти до восьми метров: самое то, что нужно. Для отдыха (и складирования добычи) совсем не обязательно было выходить на пляж: на горе было достаточно плоских уступов, чтобы выбраться и даже — полежать. Там было немало народу, но выбрав один раз себе место, можно было, не беспокоится: на него никто не покушался. Джентльменский клуб, блин.

На второй день я оказался на одном уступе с девчонкой, явно местной, и явно — НИМФОЙ МОРЯ: загорелой она была до мулатского какого-то оттенка, стриженные под мальчика волосы, изначально, скорее всего, темно-русые, выгорели почти до соломы, слегка маловатый ей хлопковый купальник (самый дешевый из существующих, судя по всему), будучи когда-то голубого цвета с крупным желтым рисунком, превратился в чуть серовато-желтоватую тряпочку. Подстилки, или полотенца у нее не было — одна выцветшая авоська. Девчонка была приблизительно моего возраста, и имела весьма грозное оружие: острогу. Местная острога представляла собой длинный (метра полтора) стальной пруток, миллиметров восьми в диаметре, приваренной к этому прутку плоской стальной пластины и торчащих из этой пластины, штук тридцати коротких (сантиметров 15-ти) стреловидных стальных и острых лезвий: получалась такая безумная вилка, о тридцати зубцах.

Познакомились мы так. Кто-то из нас (кажется — я), собираясь в воду, взял не свои ласты. Дело в том, что они у нас были совершенно одинаковыми: зленые, формой, напоминающей задние лапы лягушки, и с резиновыми ремешками, вместо пяток: безразмерные. Это были самые дешевые ласты, которые я нашел в спортивном магазине в Москве.

Взявший не свое, тут же получил протестующий вопль с противоположной стороны, и, естественно, вернул взятое, со всеми возможными извинениями. Мы — познакомились. Я сказал, что — из Москвы, и живу с дядькой в палатках, вот там. И показал на наши палатки рукой. Тему, где живет она, девчонка мастерски обошла, да и потом обходила, столь же мастерски.

Мы с ней стали плавать вместе. Она обходилась со мной слегка покровительственно, как умудренный опытом профессионал обходится с новичком. Вполне заслуженно, собственно.

Плавала и ныряла она — божественно. Уж, на что я считал себя неплохим пловцом (я полтора года занимался плаванием: у меня был даже какой-то разряд), но — она... Она — будто родилась в воде: творила, что хотела. Я думаю, она легко могла бы доплыть и до Турции.

Так, вот. Часа через два, когда мы изрядно уже нанырялись, и вылезли на свой уступ отдохнуть и погреться, она протянула мне узкую, крепкую ладошку, и представилась: «Нина». Сказала, что закончила тоже восьмой класс, и теперь собирается поступать или в «Мореходку», или — на водолаза. Из чего, я сделал вывод, что в последующие лет... дцать она будет мыть посуду в каком-нибудь прибрежном кафе. Ей, я этого, понятное дело, — не сказал.

Вместо этого, я сказал: «Какая же ты — Нина, если ты — Ассоль». Она насторожилась: «Какая-такая — Ассоль?!». Тогда я рассказал ей про Крымского писателя Грина, про «Алые паруса», и про девушку Ассоль, которая ждала своего принца на алых парусах, пока — не дождалась. «Возьми в библиотеке, почитай! Отличная же книжка!»

... На следующий день она была — с книгой. Изрядно потрепанной, надо сказать.

Книжка ее захватила и унесла. Она даже плавала со мной только изредка: лежала на моем полотенце и читала. Запоем. Часам к трем дня — прочитала. После этого, ее отношение ко мне резко изменилось: она уже не вела себя покровительственно, а скорее, — с уважением: даже, когда объясняла, как лучше добыть какое-либо рыбо-ракообразное, в ее голосе появлялись слегка извиняющиеся нотки.

... Позже, она прочитала все, по-моему, что написал Грин: все так же брала их в библиотеке. Даже в Новом Свете нашла (представляете, там была библиотека?!), какую-то книжку, которую не нашла в Судаке...

Часа в четыре, я пригласил ее к нам: обедать. Видно было со скалы, что дядька что-то там колдует над котелком. Она просто согласилась.

Когда мы подошли к нашим палаткам, дядька, держа в одной руке, ложку, привязанную к длинной палке: ей мы мешали в котелке, сказал: «МОлоджь! Пожалуйте трескать гречку!». Я же сказал: «Знакомься, это — Ассоль. « «Ассоль?» — перепросил он. Посмотрел на нее оценивающе, и сказал: «Ну, пожалуй, — Ассоль!». Потом немного подумал, и еще сказал: «Ну, парень, ты — попал... «... Что он тогда имел ввиду, я до сих пор не знаю...

... Надо сказать, что тогда, в те дремучие годы, по всему Крыму, на набережных (да, и не на набережных — тоже), продавали сухое вино. Любое. Красное, белое и розовое. В желтых таких бочках. Рубль — литр. Так, как у нас продавали квас. Квас, впрочем, тоже — продавали. Дядька навострился покупать трехлитровый баллон красного вина (нам больше нравилось — красное), и уговаривать его за ужином. Конечно, когда он приходил ужинать. Что случалось далеко не каждый день: дядька вел бурную курортную личную жизнь.

Моя Ассоль ...  Читать дальше →