Игра в жизнь

Костя это понял — в нем вспыхнул восторг, такой же жгучий, как недавняя тоска. Он сжал легкие слезливым комом и влился в висяк, набухший им, как дерево. Костя схватился за елду — и какое-то время надрачивал ее рукой, лихорадочно обцеловывая Элькины гениталии. Потом встал, задыхаясь, и навалился на ожившее тело.

Эль смотрела прямо на него. Она снова была жива. Не говоря ни слова, Костя набросился с нее с щенячьими облизываниями, жаркими и неуклюжими, одновременно проталкиваясь внутрь. sexytales Елда с трудом вплыла в узкое влагалище. Обхватив милую лысую голову, Костя целовал ее — и долбил, долбил, долбил Эльку внизу, каждым ударом вбивая в нее жизнь.

— Ты! Будешь! Жить! Будешь! Жить... — пыхтел он и жалил Эльку языком в губы, нос и глаза. Потом закричал, лопаясь от невыносимой болючей радости, и с ним кричала Эль, обхватив его ногами...

— Что случилось? — спросила тетя Дуся, открыв дверь.

— Ннничего, — хором ответили они.

Костя успел натянуть брюки, а Элька зарылась в одеяло.

***

— Значит, работает!

— Выходит, что так, — вынужден был признать Костя. От пережитого у него тряслись руки. — Один случай — совпадение, два — гипотеза, три — закон.

— Ты даже сделал мне... ну, оргазм.

— Серьезно? — покраснел Костя, хоть и сам знал.

— Серьезней некуда. Знаешь, я, наверно, единственная девушка во Вселенной, которая сначала дважды умерла, а потом кончила. Ай да Эль!

— А почему тебя так зовут? — спросил Костя. Ему жадно хотелось утопить ее в облизываниях, и он решил сменить тему.

— Сокращенно от Ариэль. Это мое полное имя. Я русалочка, между прочим! У меня и волосы когда-то...

— А почему тебя так назвали?

— Мои предки были странные люди. Когда рожали меня — бредили диснеевскими мультиками. Хотели, чтобы у них была дочь Ариэль и сын Эрик. Эрику повезло больше меня — он родился мертвым. Когда выяснилось, что у меня неоперабельный рак, папа взял да и умер от сердечного приступа. Впечатлительный был. Мама пережила его на три месяца. Решили в связи с моей болячкой взять бессрочный отпуск. Я даже обижена на них, представляешь...

Костя не знал, что говорить, и молча гладил Эль по глянцевой голове.

— Кстати, ты можешь делать это со мной не только, когда я умираю или умерла, — сказала Эль, глядя в сторону.

— Гладить по голове?

— Ты понял меня! — сердито буркнула она.

— Понял. Твоя правда.

Он сделал это с ней вечером того же дня. Когда они остались одни, Костя раздел Эль догола и обцеловал сверху донизу. Пристыженная Эль сопела, глядя в потолок. Потом он лизал ей промежность, пока она не потекла так же сильно, как ночью, и потом долго, долго растягивал узкое влагалище, то набрасывась со страстью на худенькое тело, то застывая в блаженной тоске близости и слушая, как Эль всхлипывает от впечатлений.

Этот вечер закрепил то, что случилось ночью, и чего ни в коем случае нельзя допускать медбрату хосписа: Эль прорвала брешь в Костиных нервах и проникла вовнутрь, в самую сердцевину. Теперь ее смерть стала невозможной, как своя собственная. А это было нельзя, потому что не сегодня-завтра...

— А может, я не умру? Может, любовь отпугивает смерть? — жалобно спрашивала Эль, обвивая ногами Костины бедра.

***

Прошло пять дней. Эль больше не пыталась умереть.

Изможденный Костя оставил ее, наконец, на ночь и проспал 16 часов. Бледный, как страшилище, с синяками под глазами он ворвался к ней в палату в 22.35 и кинул тяжелый взгляд на койку.

— Привет, — подмигнула ему Эль. — Выспался?

Почти все время они совокуплялись. Эль обжиралась сексом, будто хотела наесться впрок на все непрожитые годы сразу. Вначале она, опустив голову, гундосила — «Кость!... « и тыкалась макушкой ему в живот. Через три дня она уже без всяких церемоний стягивала с него штаны и заглатывала уставшее Костино хозяйство, высасывая из него остатки похоти. Костя старательно трахал ее по два-три раза в день, растягивая свежее влагалище. У Эль даже немного выросли груди — случай, с точки зрения медицины уникальный, как считал Костя.

— Ты знаешь, что я эксгибиционистка? — шептала ему Эль, всунувшись в самое ухо. — Тайная. Никогда не делала этого, но всю жизнь мечтала.

— Что мечтала?

— Ну... у меня такая фантазия есть — что я голышом на людях, и все меня видят. Подходят ко мне, хватают за все... ну, и это... А я не могу ни одеться, ни спрятаться. Конечно, я никогда не решусь на такое. Лучше умереть!

На следующий день их попалили во дворе: Костя вел ее, слабую, как паутинка, к такси. Эльку завернули обратно, Костю обматерили.

После обеда обнаружилась пропажа: Элькина койка была пуста, окно открыто, Кости нигде не видно.

Когда он привез ее к вечеру, чтобы вернуть в палату тем же способом — через окно, — их ждал зав отделением. Костю с треском выгнали из хосписа, окно запечатали, несмотря на июньскую жару, и Элька, странная, меланхолично-улыбчивая, терпеливо слушала поучения зава. Время от времени она закрывала лицо руками и хихикала чему-то своему.

— Кость?... — позвонила она, когда оскорбленный зав ушел. — Как хорошо, что ты мне оставил этот телефон... Костик, Костинька, ну что мы наделали? Ну что ты со мной сделал? Меня же в милицию... за мной придут, ну честное слово, Кость! — пищала и смеялась она, размазывая слезы по щекам. — В общественном месте, среди бела дня... Боже, кошмар какой...

Ночью она, шатаясь от усталости, расклеила окно обратно, и Костя влез к ней в палату.

— Аа, аа, аа, — сдавленно выла она, стараясь сдерживаться. Аа, ааа... Аааа! Костик, Костинька, не могу! так хорошо, что закричу, закричу сейчас... Аааа! ААААА!..

Она орала, а Костя залеплял ей рот поцелуем и руками. Получалось «ыыы» вместо «ааа».

— Я в тебя как в трубу выла, — шептала Эль, когда отдышалась. — Кость, ну Кость... Я до сих пор не могу — так стыдно. Ну что ты наделал?..

— А ты классно смотрелась. Щеки розовели на весь парк!

— Какие там щеки! Одни кости... А у меня есть мечта.

— Еще одна?

— Ну... это как бы она же, но только больше. Когда я еще только начинала болеть, один врачуган сказал мне, что есть такое озеро Эльтон с лечебными грязями. И что мне надо туда. Представляешь — Эльтон! Эль-Тон! Это же мое озеро! Мое!... Я тогда погуглила и узнала, что там есть такой лагерь, где можно ходить голышом, мазюкаться грязью, как негр или черт, и что там вообще никаких приличий нет... Представляешь? Солнце, степь, огромное озеро от горизонта до горизонта, корка соли, и — хочешь одевайся, хочешь нет... Пачкайся, как хрюшка, ходи без трусов...

— Тебе нельзя на солнце, хрюшка. Солнечная радиация...

— Да мне-то чего бояться? — рассмеялась Эль. — Днем раньше, днем позже. И то: если что — ты меня оживишь. Разрешаю прямо на людях... Боже, как я хочу туда. И как жаль, что...

— Хочешь, говоришь?

— Ооочень хочу!

— А как хочешь? Покажи!

— Вот таааак! Вот таааак хочу! — Элька присосалась к Косте.

На миг показалось, что она не больна, и в ней кипит сила здоровой страстной женщины.

... Наутро дежурная обнаружила пустую койку, и в ней записку:

«Улетела на Солнце. Всем пока!»

2.

Прошло полтора месяца.

Лагерь на Эльтоне жил своей обычной дикой жизнью. Молодые парни и девушки приезжали, обгорали, стеснялись, мазались грязью, мучились от соли и агорафобии, дичали, как степные коты и, наконец, уезжали, освобождая место другим. Конфигурация палаток менялась каждую неделю.

Только четыре вещи на Эльтоне оставались неизменными: солнце, ветер, соль и голое просоленное существо с телом, бронзовым от грязи и зноя.

Никто никогда не видел на ней никакой одежды. Старожилы говорили, что она вылезла из машины голышом, и что парень, приехавший с ней, выбросил где-то в дороге все ее тряпки. Сам он, обросший робинзоновой ...  Читать дальше →