Игра в жизнь

Страница: 3 из 4

бородой, помалкивал, и разговорить его было трудней, чем дикого кота.

Единственной одеждой, в которой видели существо, была грязь. Ею мазались все, но существо, казалось, родилось в ней и без нее не могло жить. Местная грязь была густой, непроницаемо-черной и жирной, как крем. Ее чернота на фоне орущих, вопящих солнечных бликов Эльтона обжигала глаз. Существо часами кисло в чавкающей жиже, растворяясь в ней до костей, и потом ходило глянцевым дьяволом, сверкающим на солнце. Грязь красила кожу, как мазут, и, чтобы вымыться, приходилось отмокать в ядреном рассоле Эльтона. На берегах накипала розовая пена, и существо, выходя из воды, уносила ее в своих волосах, выгоревших до седины.

Оно считалось символом озера, его духом, хранителем и божеством. Вначале это была шутка, которая звучала тем забавней, чем серьезней была мина, с которой она шутилась. Старожилы пересказывали ее салаге, хмуря брови, и салага на всякий случай тоже хмурилась. Постепенно шутка превратилась в миф, и новички поглядывали на бронзовую фигурку с почтительным трепетом. Сам собой расползся слух, что существо умеет колдовать. Поверить в это было легче легкого — достаточно увидеть, как на рассвете грязевой дьявол убегал к берегу и тянулся к розовому солнцу всем телом — и руками, и сосками, и макушкой.

Звали существо именно так, как и должно было звать духа Эльтона: Эль. Некоторые называли ее Ариэль — это имя звучало еще более таинственно.

Ариэль была улыбчива и общительна. Она имела обыкновение сидеть по-турецки, распахнув на всеобщее обозрение недра выгоревших гениталий, и болтать на разные темы. Ее парень почти всегда был с ней. На людях они почти не общались, но между ними чувствовалась связь, почти зримая, будто они срослись прозрачной пуповиной. Иногда Эль целовалась с ним взасос — так жестоко и жадно, что слышался треск невидимых искр.

Голая Эль с белозубой улыбкой и белками глаз, прозрачных, как местная соль, внушала трепет, похоть и интерес, смешанный с ужасом. За ней толпами ходили новички, и она почти никогда не оставалась одна. Все постоянно хотели видеть ее, удивляться и ужасаться ее черному телу, обсматривать до дыр ее соски и гениталии, говорить с ней и гордиться смехом, которым она встречала почти все шутки. Самые храбрые и завистливые тоже раздевались — кто до трусов, а кто и полностью. Но рядом с Эль молочные интимности горожанок выглядели кричаще стыдно, и горожанки либо прикрывались, либо замазывали свои вагины грязью, как она.

***

Конечно, ее ебли все подряд. Иначе просто и не могло быть.

В первые дни на озере Эль, немея от жути, позволила парням облапать себя сверху донизу, и потом говорила Косте:

— Я знаю, я понимаю, что это ужасно, ни в какие ворота и так далее... Все это мои грязные фантазии, и... Блядь! Если бы я могла жить — я бы променяла все на свете на нас с тобой. Но...

— Конечно, — говорил Костя. — Я понимаю. Делай, как хочешь. Я буду с тобой.

Он был уверен, что решил правильно. И благодарная Эль отдала свое тело лагерю. Она нырнула в разврат, как в чернильную грязь Эльтона, и упивалась его ужасом и остротой. Когда ее в первый раз выебли прямо перед палатками, вываляв незагорелое еще тело в бронзовой пыли, Эль потом долго лежала в ней, глядя в небо. Потом нырнула в грязь, чтобы никто не видел ее пунцовых щек, и прибежала к Косте:

— Такое странное, двойственное чувство, когда совершенно незнакомые люди тебя... Я, кажется, поняла, каково по-настоящему быть зверюгой. Я какая зверюга, а, Кость?

— Пантера. Черная пантера, — говорил Костя и месил грязь в просмоленных волосах Эль. Они росли у нее быстро, как бурьян.

Эль еблась не просто так, а с азартом и с похотью кошки, текущей в последний раз. Ее часто ласкали и сношали сразу двое-трое девушек и парней. Особенно она любила трахаться в грязи. Ее жадное тело обожало, когда несколько пар рук месили его в черном месиве, втирая грязь глубоко в поры. Эти оргии чертей в грязевом аду смотрелись кошмарно, как репортаж из преисподней, и втягивали все больше и больше народу. Две недели спустя в лагере не осталось ни одного человека, не переспавшего с Эль в грязи. Лагерные девушки ревновали, плакали, ненавидели Эль — и все равно оказывались у нее в объятиях, не выдержав искушения. Все больше и больше девушек, облепленных грязью, возвращались из черного логова Эль, и потом кисли вместе с ней в розовой пене озера.

Эль разрешала делать с собой все, кроме поцелуев. Лицо ее было неприкосновенно. Целовать ее мог только Костя и самые страстные из девушек, которые просто не могли не слюнявить партнера с ног до головы.

Все свои впечатления Эль изливала Косте, и тот знал все сексуальные тайны лагеря. Сам он никогда не участвовал в групповых оргиях. По ночам из их палатки доносились душераздирающие вопли, и парни завистливо кряхтели, лаская своих подруг.

***

Подступила осень. Лагерь почти опустел: все его население составляли Эль с Костей, двое парней-старожилов и новенькая парочка, приехавшая к концу августа.

Их звали Саня и Ванесса. Ванесса была вкусной шатенкой, пухлой и наивной до смехоты. Она так стеснялась голой Эль, что та умерила свои аппетиты и ходила трахаться с парнями подальше, к повороту берега, чтобы не шокировать Ванессу. Но воспитание шло быстро, и на пятый день Ванесса визжала в объятиях Эль, покрытая тремя слоями грязи. Саня смирился, понимая, что иначе нельзя.

За считанные дни Ванесса преобразилась. Она ходила голышом, как Эль, хоть и сгорала на солнце, и зябла от вечерних ветров — первых смотровых осени. Она выбрила себе голову, а из своих чудесных волос сделала оберег, повесив его на палатку. Лысая и щекастая, как карапуз, Ванесса вставала вместе с солнцем и кружилась в лучах холодного солнца, закрыв глаза. Ей хотелось принести себя в жертву Эльтону, и она исцарапала себе живот и бедра, а царапины натерла грязью. Было очень больно, но зато получилась татуировка, которая не стиралась ни мылом, ни салфетками. Ванесса ходила и спала в грязи, и ее розовое тело быстро почернело, как у Эль.

Однажды та, возвращаясь с парнями, встретила Ванессу с Костей. Они держались за руки.

Улыбнувшись друг другу, Эль и Костя разошлись — каждый своей дорогой, — но порыв ледяного ветра заставил голую Ванессу взвыть и обхватиться руками. Укрыться было негде, и пришлось прятаться в палатках. Ветер пах полынью, пропитывая тело до костей.

В другой раз Эль видела их на берегу. Костя и Ванесса отмокали от грязи, качаясь голышом на слабых волнах, разогнанных ветром. Была странная погода: пекучее солнце и ледяной ветер существовали сами по себе, отдельно друг от друга. Оба обжигали кожу — каждый по-своему, и каждый одинаково сильно. Эль смотрела на Костю с Ванессой довольно долго, но так и не подошла к ним.

В ту ночь она не ночевала с Костей, а осталась в палатке с парнями. До утра слышались надрывные вопли: ее ебли, судя по всему, со всех сторон сразу. Костя вышел к берегу и уселся, уставившись на розовую кромку рассвета. Вскоре вышла и Ванесса — танцевать свой обычный утренний танец...

Когда Эль с парнями вышли наружу, Костя с Ванессой уже возвращались обратно — за руки, с розовыми губами и гениталиями.

В лагере ничего ни от кого нельзя было скрыть. В тот же день Эль наблюдала, лежа в полыни, как Костя с Ванессой катаются в пыли и молотят друг друга бедрами, вколачивая их в землю. Ванесса виновато кричала, как собака, которой стыдно за то, что ей так хорошо. Она действительно не могла иначе, и это было ясно даже Сане.

Тем не менее он стал собирать вещи. Ванесса ходила, притихшая, и помогала. Костя отсиживался в палатке.

— Вы не видели Эль? — спросил он, когда вышел.

— Нет, — вежливо ответил Саня. — Вроде как шла к озеру, но это было уже давно, часа три назад...

Костя отправился бродить. Его подгонял ветер, такой свирепый, что пришлось вернуться и надеть куртку. Ванесса, изменив своим убеждениям, закуталась во все, что было в ...  Читать дальше →

Последние рассказы автора

наверх