След любви

выйдет отсюда высушенной мумией. Наконец цунами перешло в ручей, ручей в ручеек, ручеек в струйку... Струйка журчала еще, наверно, минуты три, и Тане казалось, что та не иссякнет никогда, как родник живой воды.

Но струйка все-таки иссякла. Выждав контрольные десять секунд, Таня осторожно, как могла, промакнула бутон бумагой и попыталась прилепить липучку на место.

Бестолку. Липучка делала вид, что она никакая не липучка, а обыкновенная бумага. Таня отчаянно заерзала в кабинке. Под содранным скотчем розовел интимный уголок во всей красе. На выкрашенном теле он смотрелся в десять раз ярче и стыднее, чем на чистом.

За дверью уже переговаривались несколько голосов. Таня представила, как она выйдет к ним, сверкая розовыми гениталиями... ааа! Тело свела такая оскомина, что Таня вскрикнула, будто ее кольнули булавкой.

Голоса гудели все оживленней. Таня попробовала стереть краску с живота и размазать по лобку, но лак так присушил краску, что та даже не оставляла следа на бумаге. В голове вертелись безумные идеи: попробовать размочить краску водой из унитаза, обмотаться юбкой из туалетной бумаги, выскочить с диким воем, как черт из преисподней... (и что дальше?)

Вдруг взгляд скользнул на трубу, ведущую к бачку. Идеальная австрийская чистота была здесь немного нарушена: резьба трубы блестела какой-то черной смазкой.

«Мазут!» — догадалась Таня. (Этим словом она называла все черное и мазючее.) Попробовав мазнуть его бумагой, она засопела от радости: на бумаге остался жирный черный след.

Минуты три или четыре она, пыхтя, вытирала мазут бумагой и вмазывала его себе в гениталии. Если бы еще утром Тане кто-нибудь сказал, что ей придется делать такую процедуру, она в ужасе бы открестилась от всех бодиартов в мире. Но сейчас это был единственный путь из западни, в которую превратилась для нее кабинка больничного туалета...

Наконец ее интимный уголок стал таким же черным и лоснящимся, как и все тело. Изогнувшись в три погибели, она попыталась заглянуть себе между ног, чтобы оценить картину, и чуть не грохнулась с унитаза.

Узор Зои Николаевны, конечно, немного смазался, но в целом было вполне терпимо. Глубоко вдохнув для храбрости, Таня распахнула дверь и вышла.

От нее с воплями отпрянули трое. Мило улыбнувшись им, Таня зашагала к выходу. От шока ее разобрал смех: открывается дверь — и оттуда выпрыгивает Туалетный Монстр!..

Отойдя от больницы уже довольно далеко, она вдруг поняла:

— ТЕПЕРЬ Я СОВЕРШЕННО ГОЛАЯ...

Единственной символической гранью, державшей Таню в пределах «почти-почти-совсем-чуть-чуть», была липучка на гениталиях. Сейчас Таня была абсолютно голой без всяких «почти». Ее бутончик весело блестел на солнце — и, кажется, не только от мазута...

Таня прочувствовала это всем телом и всеми нервами. Ее вдруг скрутило от неописуемого, невыразимого чувства наготы, как мокрую тряпку. Она ощутила, что у нее есть только груди и гениталии, и больше в ней ничего нет, и все видят только голое, голое, голое, голое...

Задыхаясь от желания стать маленькой и нырнуть в щелку мостовой, Таня остановилась — и поняла, что забрела непонятно куда.

«Как там они объясняли?» — вспоминала она, пытаясь соотнести полупонятные фразы с тем, что видела вокруг.

— Простите, сколько времени? — спросила она у прохожего, пересилив себя.

Оказалось, что до дефиле осталось чуть больше часа.

— Я правильно иду к фестивалю?

— Ни в коем случае! Возвращайтесь назад, и от больницы направо, — сказал прохожий, улыбаясь, как чеширский кот.

— И... долго идти?

— Не знаю. Мне минут пятьдесят, а вам, наверно, меньше. Если вы на дефиле — лучше взять машину.

«Ну да», подумала Таня. «А чем платить?... Зоя Николаевна убьет. И подведу ее, обидно-то как...»

Поблагодарив прохожего, она побежала обратно.

Бежать было колко (даже по гладкому зеебоденскому тротуару), и пришлось сбавить темп. «Черт, черт, черт» — повторяла Таня про себя. Это относилось ко всему: и к ее опозданию, и к голым гениталиям, и к волчку, который все сильней елозил где-то внутри. Она шла и чувствовала, что между ног у нее липко, как после просмотра «50 оттенков серого», и чем больше она думает об этом — тем сильней течет. Таня вдруг потекла так обильно, что в бутоне у нее начинало чавкать, как только она переходила на бег. «Голая, возбужденная самка, раскрашенная, как чучело» — думала она, лопаясь от эмоций, не имевших названия.

Ей сигналили машины, и всякий раз она подпрыгивала от неожиданности. Водители улыбались и махали ей рукой, и Таня изо всех сил старалась изображать им такую же приветливость и веселье.

«Была-не-была» — вдруг решила она. — «Нельзя подводить Зою Николаевну...»

Первый же внедорожник остановился по ее сигналу. В нем сидел рыжий, гламурно красивый парень, похожий на фрицев со старых картинок.

— Добрый день! — крикнула ему Таня, изо всех сил стараясь быть бодрой и коммуникабельной. — Подбросьте, пожалуйста, на фестиваль! Я на дефиле опаздываю!

— Садись, — сказал парень, лучезарно улыбаясь. Его улыбка слегка озадачила Таню. «Боденцы — простой и приветливый народ», — вспоминала она из путеводителя, устраиваясь на переднем сиденье. Парень нажал на газ, и внедорожник стартанул, как ракета, впечатав Таню в кресло.

— Ооой, — вырвалось у нее.

— Хо-хо, — весело гоготнул парень. — Любишь круто ездить?

— Эээ... да, — на всякий случай сказала Таня, и тут же пожалела: парень на полной скорости помчался по серпантину, виляя на поворотах, как каскадер в триллере.

— Ты совсем голая. Возбудилась? — спросил он с той же улыбкой.

— Ээээ...

Таня хотела сказать что-то вроде того, что это ее работа, и она уже привыкла (хотя — какое к черту «привыкла», если она сидела в собственной луже?) — но слова застряли у нее в горле.

— Я тебя увидел и сразу возбудился. Вот, смотри, — не снижая скорости, парень вдруг стянул шорты, оголив здоровенный член длиной с жезл коробки передач. — Хочешь потрахаться?

— Ээээ... я, наверно, не очень хорошо понимаю немецкий... — пролепетала Таня.

— Говорю, ебаться хочешь? Fuck? Мы успеем до дефиле.

— Останови здесь! — вдруг крикнула Таня.

— Отлично! — парень расплылся в такой улыбке, что Таня усомнилась, правильно ли он ее понял.

Заехав в улавливающий тупик, он остановился и вышел наружу.

— Точно, здесь нас никто не увидит. Ну?... Выходи из машины! Я хочу тебя! Давно хотел выебать разрисованную куколку, но никак не складывалось.

Таня вышла, глянув на блестящий след, который остался на сиденье, будто в нем сидела улитка.

— Становись на четвереньки, — сказал парень, подходя к ней.

Он был высокий и сильный, как Шварценеггер. И он явно был убежден, что Таня хочет этого так же, как и он...

Никогда еще Таня не была в таком идиотском положении. Убежать от него? Куда? По дороге? Он догонит ее на машине. В горы? Наколет босые ноги, опоздает на дефиле...

«... А самое главное», — вдруг поняла она, — «самое главное, что я действительно хочу этого...»

— Не решишься — будешь жалеть всю жизнь, — шептал ей запретный голос. — Упустишь такое впечатление...

«Я и так буду всю жизнь жалеть» — думала Таня, опускаясь на четвереньки. — «И так, и эдак... Господи, ну что же я делаю?»

Рыжий Шварценеггер был ужасен. Но самец, оголивший вздыбленный член (она впервые видела его так близко), волновал Таню так, что ей хотелось ныть, как в порнофильме, хоть еще ничего и не происходило...

— Как же я хочу тебя, — услышала она за спиной.

Вывернув шею, Таня попыталась посмотреть на своего самца — и увидела, что тот натягивает презерватив.

— Только... аккуратно... — пискнула она, испугавшись собственного голоса. — Я... это... это...

Таня пыталась вспомнить, как будет по-немецки «девственница», и вдруг зашлась истерическим смехом.

— Ты чего? — ...  Читать дальше →