Дети Вудстока. Часть 5

бы вас отвёз в Рим. Как раз к началу фестиваля. От нас это — примерно двести миль, не проблема. За два часа доберёмся. А так вы и на родине побываете, и переночуете нормально. Бьюсь об заклад, в том Риме сейчас такое творится, что ни в одной гостинице места не будет эротические рассказы . Даже ваши коллеги вам не помогут.

Женщина несколько долгих минут смотрела на Стюарта, затем озорно засмеялась и проговорила:

— Вы настоящий искуситель. Как и положено американскому солдату.

— Сержанту, мэм, — приосанился Стюарт.

— Ах, простите, — снова засмеялась она и коснулась его рукава. — Только уж не «мэм», а «мисс», раз вы — сержант.

На сей раз пришлось извиняться Стюарту. Женщина небрежно махнула рукой в ответ на неловкие извинения и продолжала:

— Ну а как хоть звать вас, а, мистер искуситель? Надо ж мне знать, с кем придётся вспоминать детство.

— Стюарт Макги к вашим услугам, — шутливо наклонил голову Стюарт.

Женщина снова посмотрела на него округлившимися от удивления глазами, и Стюарт перехватил этот взгляд.

— Что-то не так? — тревожно спросил он.

— Как странно, — вместо ответа проговорила женщина. — Какой сегодня день... очень странный... Нет, так не бывает. Вы разыгрываете меня. Признайтесь.

— Что странно-то? Почему я вас разыгрываю?

— Потому что... Вас зовут так, как моего отца.

Стюарт не нашёлся что ответить. В разговоре возникла пауза.

Автобус катил по нью-йоркским улицам к северо-западной окраине. Женщина смотрела прямо перед собой, но было ясно, что городские пейзажи её совсем не интересовали. На лице отражалась сложная гамма чувств — недоверие, удивление, работа памяти, изумление, снова недоверие... Стюарт смотрел на её профиль и не решался нарушить молчание. И лишь когда кварталы небоскрёбов сменились пригородными домиками, он негромко спросил:

— Простите, мисс... А как вас зовут?

Женщина не ответила. Стюарт было решил, что она не расслышала, но через несколько минут она отозвалась — изменившимся, словно отстранённым от всего голосом:

— Флоренс...

Теперь настал черёд удивляться Стюарту.

Глава 2. «Вновь я посетил...»

— Вон там, под дубами, и стояла медпалатка.

Они втроём — Флоренс, Стюарт и Льюис, его отец, — стояли перед полем, тридцать лет назад принадлежавшему «Трёхпалому», как называли в Бетеле Макса Ясгура. Сейчас оно совсем не было похоже на то место, где когда-то творилась история. По его периметру высился двухметровый забор, а напоминанием о том, что здесь когда-то проходил самый знаменитый рок-фестиваль, служила лишь мемориальная плита, установленная перед забором.

— Хорошо хоть дубы не тронули, — вполголоса проговорил Стюарт. — Зачем забор-то?

Льюис пожал плечами:

— Говорят, что-то строить будут. Но когда, зачем — никто не знает.

Флоренс подошла к плите и внимательно прочитала надпись, затем, несколько минут постояв в раздумьях, повернулась к мужчинам и спросила Льюиса:

— А вы не знаете, кому сейчас принадлежит поле?

— Конечно, знаю, — откликнулся тот. — Какому-то большому парню из Нью-Йорка, Аллану Джерри.

— Я слышала это имя, — кивнула Флоренс. — Ему принадлежат несколько газет и пара городских телеканалов. Не Руперт Мердок, конечно, но на поле, как видно, денег у него хватило.

— Да ещё на такое, — процедил Стюарт. Он никогда раньше не испытывал особого благоговения ни перед Вудстоком, ни перед полем Ясгура, в отличие от своего отца, но сейчас его переполняла непонятная злость. Он всегда считал поле чем-то незыблемым, своим, на которое никто больше не имеет права претендовать, и сейчас ему казалось, что кто-то нагло вторгся в личное прошлое и играючи купил его со всеми детскими игрушками и колыбелькой. И Стюарт чувствовал себя купленным вместе со своим необычным детством.

— Но если что-то построят, то будет работа, — заступился за магната Льюис. — А работа для городка в четыре тысячи жителей — это всегда серьёзно.

— Только не говори, что все четыре тысячи жителей сразу обеспечатся работой благодаря этому меценату-магнату, — съязвил Стюарт.

— Смотря что построят, — не сдавался отец.

— А что тут можно построить?

— Да хоть даже свалку для мусора и мусороперерабатывающий завод в придачу — это всё лучше, чем поле, которое пустует уже много лет.

— Почему пустует?

— Да потому, что Ясгура до банкротства довели, — ответил Льюис. — Ему никто не простил фестиваля — ни люди, ни власти округа. У него перестали покупать молоко, его часто штрафовали. Его не спасло ничего — даже то, что о нём в песнях пели, что его в фильме показали. А он-то уже был немолод. Вот повоевал он со всеми, сколько духу хватило, да и плюнул. Продал ферму и уехал — вроде к сыну. Он тоже к этому руку приложил — всё перетягивал к себе. Ну и поддался Макс. А поле это он давно забросил. Оно после фестиваля пару лет, если не больше, было непригодным ни подо что.

— Грустная история, — проговорила подошедшая к ним Флоренс. — Тяжёлая. И как-то всё это... несправедливо. Неправильно, что ли. Ну не должно быть так.

— А как оно должно было быть, по-вашему?

— Не знаю даже... Но человек, который дал возможность выступить таким людям... И так к нему отнестись...

— Мисс, жизнь вообще очень несправедлива и неправильна, — назидательно проговорил Льюис. — Я думаю, что в другой стране было бы точно так же. Всё должно приносить пользу, а не страдать от моли.

Стюарт поморщился от его менторского тона и апломба, с которым были сказаны последние слова, но спросил:

— А кому он дом продал?

— Какому-то Рою Ховарду, — небрежно ответил Льюис. — Тоже чудак ещё тот. Хочет повторить здесь Вудстокский фестиваль.

— И что?

— И ничего. Ему не разрешают. Он ссылается на отмену закона о запрете в штате массовых мероприятий, а ему в ответ указывают на проблемы последних фестивалей. В восемьдесят девятом, в девяносто четвёртом... Он говорит о том, какую славу и прибыль это может принести, а ему в ответ: «Мистер Ховард, если вы воскресите Джимми Хендрикса, то, может быть, мы вам и разрешим провести здесь фестиваль».

— В общем, ублюдки все, — сплюнул Стюарт. — Пап, я не пойму: а чего ты об этом рассказываешь с таким восторгом? Ты ж раньше трясся над этим полем, как Скрудж Макдак над золотом. Как будто оно — твоё. Ты ж мне все уши прожужжал о том, как вы тут классно тусовались, какая крутая была грязь, как здорово все пели и трахались. Как я родился, в конце концов... Я уже благодаря тебе поверил в то, что это несчастное поле — центр мироздания, Мекка и Голгофа в одном месте, а сам я — чуть ли не избранник судьбы. И тут вдруг ты так обо всём рассказываешь — Ясгур обанкротился, поле купили... Будто ты об этом всю жизнь мечтал.

— Сын, — положил руку на его плечо Льюис, — память — вещь прекрасная, но лишь для тех, кому это действительно нужно и дорого. А таких немного. Уже нет тех людей, которые слушали бы Хендрикса или Фогерти. Спроси у кого-нибудь, знают ли они Пола Баттерфилда или Джонни Винтера — у тебя спросят «Это что, актёры? А где они снимались?» Спроси сейчас у любого в Бетеле о Вудстоке — одни вообще тебя не поймут, а другие только скажут «Слава Богу, что этот сумасшедший Ясгур отсюда убрался». Такова жизнь, мальчик. А делать из большого куска земли фетиш просто ради ностальгии — это... — Он запнулся, пытаясь подобрать нужное слово — это не по-американски даже. — Он и сам понял, что сказал что-то не то, но другого ничего в голову не приходило.

Стюарт скинул руку с плеча и пошёл к дороге в Бетель. Льюис и молчавшая Флоренс последовали за ним.

— Я вот что хотел у вас спросить, — заговорил Льюис, когда они уже вышли на дорогу. — Как Стюарт, Молли? Что с ними? Давно вы их видели?

Флоренс быстро взглянула на него и отвела в сторону глаза. Несколько долгих минут они шли в молчании. Наконец молодая женщина заговорила:...  Читать дальше →