Вера и секс

— Откуда у тебя такие выросли? Откуда такая роскошь?
— Не знаю. Ааааа... В пятом классе был уже второй размер...
— Ты моя коровка. Буренка Верка с большииииим выменем. Тебя надо доить доильным аппаратом. Вот так, вот тааак...
— Аааааааааа!..

Вера тыкалась в меня носом и благодарно сжимала хуй по всей длине, смакуя его в себе.

... Это нельзя описать. Мы даже не еблись, а просто срослись хуем-пиздой до полного сплава клеток, слиплись телами — и тискались, умирая от возбуждения. Смертельно хотелось проткнуть ее, проебать насквозь и до ушей, но я не двигался, а просто накапливал в себе это возбуждение, расцветающее во мне огромным огненным цветком, и подыхал от животной близости с юной женщиной.

— Тебе сколько лет? — шептал я, жаля языком ее в губы и в нос.
— А зачем вам? Уже восемнадцать...
— Уже старушка, значит?... Что ты хотела мне сказать? Ты просто хотела вот так, да? Вот так... — я стал слегка подъебывать ее снизу. Вера охнула и заерзала попкой, пытаясь поймать ритм.

Елда сразу обтеклась женским медом, да так сладко, что я вдруг захрипел — и сжался, и сплющил Веру об себя, и лопнул, вжаривая в нее молнию за молнией:

— Ххххгггыыыыы!!!..

Я мял ее сверху донизу, и жрал ее губы, и подыхал от насыщения, и подбрасывал вверх Веру, талантливую девочку Веру, и ебал ее, и оплодотворял, хоть и не имел на это никакого права.

— Оооооууууххх... Вставанто! — сказал я, когда из меня вытекло все до капли, и я был пуст, как бутылка из-под сиропа. — Вставанто и ляганто на лавку.
— Что?
— Аааатставить разговорчики! — Я снова был с ней груб, потому что заебал ее, как зверь. — Вот сюда. Вот так. Ноги врозь, вот так... за бортик... А теперь держись.

Уложив Веру на лавку и раскорячив ей ноги, я присел на корточки, обслюнявил себе пальцы и сунул их в разъебанную пизду.

— Что вы...
— Тихо! Сейчас поймешь. — Я проник двумя пальцами внутрь, в клейкую горячую трубу, и стал массировать верхнюю стенку, нащупывая точку.
— Аааааааааа... — Вера вытянулась, как кошка, и прикрыла глаза.
— Ага, ага, сладенько? Где? Здесь? Здесь? Говори! Не вздумай стесняться! А? Здесь?
— Ооооууу!!! — вдруг взвыла Вера. — Ой-ëй-ëй! еще, еще вот тут... чуть-чуть... вот... Ааааа! Ой-ëй-ëй-ëй-ëй, мамочкиииии!..

Она пищала и металась, яростно работая бедрами, а я с силой массировал ее внутри и знал, что она подыхает, и что я ебу ее прямо в оголенный нерв. Другой рукой я сгреб ее вымя и месил его, как квашню, сдавливая соски. Тугое розовое тело гнулось передо мной, ходило ходуном — и вдруг скорчилось в дугу:

— Ххх... Ххххыыыаааа... ХХХХЭЭЭЭААААИИИИЫЫЫЫЫЫ!!

Из пизды вылетали брызгучие струи, разлетаясь до потолка. Вера кричала, как на родах; тело ее окаменело в спазме, выплевывая струю за струей, и гнулось мостиком...

Наконец последняя судорога отпустила ее, и Вера обмякла на скамейке.

Я знал, что она потрясена, но мне было не до жалости.

— А теперь на коленки. Давай, давай, — толкал я Веру, спихивая ее на пол. Вера вначале не реагировала, потом молча сползла вниз, как простыня, и встала раком. Ее шатало, и она хваталась за доски. Я ухватил ее за бедра, жадно воткнулся в нее — и отпустил тормоза.

Вокруг шуршал дождь. Колени мне колол шершавый бетон, в кожу впилась какая-то колючка... Я ни о чем не думал, а просто ебал ее, мял ей бедра и смеялся, и радовался каждой клеткой, что она моя, что мне так сладко, и что я сейчас изольюсь и кончу, и выпущу из себя огненного волчка — прямо в Веру, в ее потроха, в ее чавкающую розовую пизду...

Когда все закончилось, я помог ей подняться, усадил ее на скамейку, и мы сидели рядом, голые, изнуренные, как ездовые собаки, и слушали дождь.

Он шуршал мягче, в тон нашей усталости.

— Дождище притих, — говорю. — А ты пустила дождик посильней, чем был ливень!
— Что это было?
— Струйный оргазм, детка. Ты была как гейзер. Не слышала никогда?
— Я не... Мааамочки! Ха! — Вера устало рассмеялась. — Я только читала в сети. Но даже в порно не видела...
— Ты порнушку любишь?
— Ага. Только никто не знает. Даже Степка. Он думает, я вся такая прям благородная...
— А что, неправильно думает?
— Ха...

Мы сидели голыми на сырой скамье, держались за руки и болтали. Нам было хорошо, как в раю.

Я вдруг понял, что наше общение — голышом за ручку — и есть тот высший контакт, о котором я плел Вере, чтобы развести ее на секс. Нас ничего не разделяло — я чувствовал все, что чувствует Вера. В точности, как излагал ей...

На меня вдруг накатило, и я стиснул ей плечи:

— Ты! Чувырла...
— Почему чувырла? — тихо смеялась Вера. — А пошлите купаться!
— Не пошлите, а пойдемте, сто раз говорил. Послать можно на три буквы...
— Какой вы кошмарный!!! Пошл... Пойдемте! Пойдемте! Иииыыы! — Вера вскочила, тряхнув грудями до потолка, и натянула мне руку, стаскивая с лавки. Она подпрыгивала от нетерпения.

Я вскочил за ней. Усталости не было и в помине.

— Погоди. Надо же мундир натянуть...
— Пойд... пошлите! Нафиг вам мундир? Пошлите так! Иииииыыы!!!

Она вытянула меня из беседки, и я, вдруг ошалев от бесстыдства, помчался с ней голышом по траве и по дождю.

Море было здесь же, в сотне метров.

— Ты психованная. Нас увидят, — бухтел я.
— Иииииыыы! — Вера визжала и танцевала на бегу, взбрыкивая ножками.
— Чувырла! — Я вдруг изловчился, поймал ее за талию и притянул к себе.

Вера оглянулась, и я впился в ее губы, горящие от дождя и от впечатлений. Дождь вдруг припустил как из ведра и обжигал нас, голых бесстыжих любовников, плюнувших на приличия. Я искусал Вере губы и повалил ее на траву.

— Ыыы! Ыыы! — гудела Вера, а я высасывал ей груди — обе сразу (они были такие большие, что стягивались к губам без труда) — затем раскорячил ей ножки и въебался в нее нахуй, хохоча и шлепая ее по сиськам.

Вера подвывала и хохотала со мной. Наш контакт продолжался, и я чувствовал все, что чувствовала ее пизда, обтягивающая гостя, обмазывающая его благодарным соком, чувствовал мятную щекотку в ее теле и желание влипнуть в меня, как в смолу...

— Хорошо тебе, чувырла? — спрашивал я, ебя ее. — Не больно?
— Оооуу... Ииииыыы!..

Я ебал ее с такой силой, что она ехала по мокрой траве, и я ехал на ней, как на санках. Семя уже перло из моих яиц, и я готов был выкончаться в нее, но вовремя выскочил:

— «Ииииыы»! А кто купаться хотел? Потом дотрахаемся! Ну! Лентяйка, чувырло мокрое!... — Я тащил Веру за руку, и она ехала лежа, как мешок с сеном, и визжала по дороге, и брыкала ножками дождь:
— Иииииыыыы!!! Вы садюга! Ааааааа!..
— Пойдем, — я сгреб ее на руки и понес, закусив губу. Она была легкой, и я быстро привык к весу.

Я вынес ее на берег и понес к волнам, по щиколотку утопая в песке; я корчил ей рожи и обжигался ее пьяной улыбкой — и ничего не говорил ей про бочкообразную фигуру, давно маячившую за дождем.

***

Если хорошенько вымокнуть в дожде, а потом прыгнуть в море — оно кажется теплой баней.

Волны уже поутихли, и я швырнул в них визжащую Веру без колебаний. Та взревела, прыгнула на меня кошкой — и вскоре я не понимал, где чьи руки, ноги, кто кого тискает и кто на ком висит.

В этой возне было, кроме телячьего восторга, еще и дикое желание сожрать друг друга, и очень быстро возня перешла в чмоканья и засосы, и я поймал Веру, нацепил ее, тяжелую с воды, к себе на плечи, и с пятого раза попал хуем в ее дырочку. Вера заелозила попкой, и я вышел с ней, как дядька Черномор с русалкой, и понес ее к беседке.

Она пищала и дрыгалась, оползая вниз, и вскоре наделась мне на хуй до основания. Мы шли с ней чинно, как на параде, но потом не выдержали и стали ржать, как психи. Казалось, что у нас один смех на двоих, что он рвется из печенок в обе глотки — и это был полный атас, как говорила Вера...

— Мы как эти... сиамские близнецы, — захлебываясь,...  Читать дальше →