Обнаженная с нимбом
Страница: 4 из 4
и начал мучить ее между складок, вибрируя пальцем в липком желобке, чтобы Карина кончила одновременно с ним, — но не выдержал и набух в ней невыносимым камнем, и разросся, и лопнул, и излился фонтанами горького кипятка, и рухнул на Карину, и провалился в ее тело, и сгорел от его тепла, от умильной сладости ее кожи, вплавленной в его кожу, и тнулся носом в мокрые волосы, умирая от их запаха...
***
За два дня Виктор Евгеньич позвонил Карине, наверно, раз пятьдесят, и столько же — она ему. Поводы находились самые разные, но ни он, ни она ни слова не говорили о том, что произошло у него дома.
Перед тем, как набрать ее, Виктор Евгеньич всякий раз думал — «а вдруг она занята? вдруг я слишком часто звоню ей?... нет, выжду паузу и позвоню попозже» — и всякий раз либо не хватало терпения, и он хватался за любой повод, шитый белыми нитками, либо Карина сама звонила ему и говорила — «Виктор Евгеньич, извините, я, наверно, уже совсем достала вас... « «Нет-нет, ну что ты такое говоришь» — отвечал тот, и они говорили о чем-нибудь минут пять или семь. Затем все повторялось сначала, и Виктор Евгеньич думал — «как долго не звонит! обиделась? надоело? и почему все время я должен звонить ей? пусть сама звонит! не могу же я быть таким настырным!... « — и снова, снова, снова набирал ее, или бежал к телефону, радуясь, как ребенок, если это была она, и ругаясь, если звонил кто-то другой. «Вот только тебя не хватало», злился он, когда ему звонил какой-нибудь ни в чем не повинный приятель, коллега или родственник...
Ему бешено хотелось видеть ее, но организовать стрелку он не решался (смутно догадываясь, что точно так же не решается она) и считал часы до следующего урока.
Долгожданные занятия прошли тягостно и нелепо. Карина пришла в том самом вишневом платье, накрашенная ярче обычного, но у Виктора Евгеньича не хватило сил что-нибудь сказать ей об этом, и он витийствовал об интегративных тенденциях в современном социуме, советовал, убеждал и поучал, — и все никак не получалось выйти из этого тона, и он кусал губы, чувствуя, как растет дистанция между ним и этой грудастой красавицей, с которой он два дня назад кувыркался в постели, а сейчас она, ослепительная и недоступная, смотрит на него с недоумением, и все из-за его чертовой беспомощности.
Когда урок кончился и она выходила из аудитории, опустив голову, он зажмурился и небрежно бросил:
— Да, ты ведь придешь завтра? Позировать?
Радость, вспыхнувшая на ее лице, не давала ему покоя остаток дня, и он грыз себя за бодрое «пока-пока» и за весь этот дурацкий урок.
Утром, когда он открыл ей дверь, она смотрела на него с такой надеждой, что он сам не понял, как подался навстречу и прижал ее к себе, обхватив за плечи.
— Доброе утро, моя модель, — говорил он ей все тем же шутливым тоном, а она шмыгала носом у него на плече.
Решившись, он поцеловал ее в макушку. Затем — в лоб, в висок, в мокрую щечку, в крылья носа...
Через минуту голая, с ног до головы зацелованная Карина терла глаза, пытаясь спасти макияж, а Виктор Евгеньич дул ей в лепестки пизды и мял ягодицы, как резиновые мячи.
— Может... закроем дверь? — дрожащим голосом спросила она.
— Пойдем, — он обнял ее и повел в комнату. — Пойдем, моя модель. У меня для тебя сюрприз.
Ему еще никогда не было так жутко — даже на защите кандидатской, — но он твердо решил идти до конца.
— Вчера ты немного стеснялась, и сегодня мы посмотрим... один вдохновляющий фильм, — говорил он, внимательно глядя на нее.
Карина играла так, что и сам Станиславский сказал бы «верю».
— Фильм? Какой?
— А вот сейчас и увидим. Только смотреть мы его будем вот так... иди-ка сюда... — он привлек ее к себе и усадил на колени. Карина уселась неуклюже, с зажатой спиной и ногами («вот актриса! будто никогда так не сидела»), Виктор Евгеньич обнял ее за грудь — и клацнул кнопкой.
— Узнаешь? — хрипло спросил он.
— Господи! — ахнула Карина, подавшись вперед.
«Ага! Ага!» — Виктор Евгеньич горько усмехался. Ему было отчаянно жаль Карину, и он ждал покаянной исповеди, — но Карина вскочила с его колен, подбежала вплотную к экрану, будто так было лучше видно, вытянула шею, всматриваясь в свою двойницу, сосущую два здоровенных хуя — и твердила: — Господи... Господи...
— Узнаешь? — повторил Виктор Евгеньич.
— Да. — Карина повернула к нему лицо, все в слезах. — Откуда у вас это?
— Купил на раскладке.
— Что, это... продается везде, да?
— Конечно. А чего ты хотела?
— Я?... Я не знаю. Я так и знала... Я с ней говорила...
— С кем?
— С Маринкой. Я знала, что она по всяким этим... но даже не могла подумать, что она... А откуда, кстати... ой, вы что...
Глаза Карины расширились на пол-лица, а Виктор Евгеньич ощутил, как его сердце проваливается прямо в желудок.
— Подожди. Какая Маринка? — глухо спросил он, хоть уже и все понял.
— Сестра... А вы подумали, что...
— Что подумал, то подумал. Сестра? что за сестра? Вы близнецы?
— Да... то есть нет, то есть... мы просто очень похожи. Она старше меня на год. Нас путали, мы даже... она вместо меня в школу ходила... За деньги. И голос, как у меня... Только глаза разные: у меня карие, у нее серо-голубые такие... Нас и назвали так... А вы... как вы могли подумать, что я... хотя... я все понимаю, конечно...
Ее всхлипывания смешивались с надрывными стонами из колонок. Виктор Евгеньич пялился в монитор, пытаясь определить цвет глаз Карины-Марины — ее сняли в золотисто-багряном свете, и это было нелегко, — потом перевел взгляд на несчастную Карину:
— Значит, не ты?
Это прозвучало по-идиотски, — но в нем играла райская музыка, все громче и громче, и сердце его из желудка воспаряло прямо на небеса... — Не ты? Не ты? НЕ ТЫ?... Господи, Каринка...
Он вдруг вскочил с кресла, клацнул мышкой, вырубив стонущих ебырей, подбежал к Карине, обнял ее — и стал покаянно целовать и гладить ее во всех местах одновременно:
— Какое счастье... Карин... Господи... Прости меня, прости... — бормотал он, облизывая ее, как барбос. — Как же я мог так ошибаться в тебе, моя чистая, светлая девочка, моя радость, мое чудо...
Умиление набухало комом в горле, заражая Карину, и та отвечала Виктору Евгеньичу, впервые жарко целуя его — с силой, от души, бодаясь грудью и плечами — не возбуждающе, а порывисто-благодарно, со всхлипыванием и обнимашками.
С каждой минутой они распалялись все больше, вымазывая друг друга слюной и слезами, лихорадочно обхватывали друг друга, будто хотели срастись грудями и животами, и буйно, жадно лизались, не разбирая, кто кого и где лижет; одежда казалась кощунством, и с Виктора Евгеньича летели тряпки, как листья с осеннего дерева, — и он, голый, обхватывал Карину руками и ногами, окутывал ее телом, и она точно так же обвивалась вокруг него, вмазываясь липкой пиздой ему в бедро, и лизала его неистово, с размаху, глядя ему в глаза и смеясь от нежности.
Очень скоро их тела сами собой слепились в нужной конфигурации, и как-то само собой вышло, что Виктор Евгеньич был уже глубоко в ней и страстно ебал ее, не прекращая лизать и обнимать; (Специально для sexytales.org — секситейлз.орг) Карина фыркала под ним, давясь его поцелуями, обхватывала его руками-ногами, как обезьянка, и висла на нем, вжимаясь грудью в его грудь, и они оба смеялись, бормотали какие-то нелепицы и высасывали губами друг друга, как рыбы, и скребли друг друга ногтями, и катались по полу... Ком умиления набухал, распирая оба тела, вздувался и лопался, и горькая нежность лилась из них лизаниями и слезами, истекала ручейками между ног, истаивала щекотным гейзером, горько-сладким, как язык, слизывающий слезы...
— Я... забыл... презерватив... — прохрипел Виктор Евгеньич, когда смог говорить.
— Во мне? — озорно улыбнулась Карина.
— Нет... за пределами...
Они рассмеялись, и Карина, розовая и счастливая, влезла к нему на грудь.
— Драсьте! — заявила она, боднув его.
— Привет!
— По-моему, я... по-моему, это был оргазм.
— По-моему, тоже.
Они снова рассмеялись.
— Карин! А ты... не жалеешь?
— Ну что вы! Я... можно честно?
— Ну?
— Я очень хотела. Давно.
— Эээээээ...
— Когда вы увлеклись мной, я... я не знала, что делать.
(«Аааааааа!... так она догадывалась?... «)
—... Я посоветовалась с папой, и он сказал: «Не делай первый шаг. Будь, что будет, только не лезь на рожон. Он, видно, человек хороший, только будь осторожна, ладно?» Я послушалась и терпела. Но очень скоро стало невмоготу. Я такое представляла себе!..
(«И она тоже?!... «)
—... Терпела-терпела — и не утерпела. И вот — соблазнила вас, своего любимого педагога...
— Постой. Как это «соблазнила»? Разве не я тебя...
— Ну я же напросилась позировать? Значит, соблазнила, — сказала Карина с видом ребенка, сознающего всю тяжесть кражи варенья.
Виктор Евгеньич заморгал. Затем повалил ее на себя и сжал до хруста, говоря — Чудо ты мое расчудесное...
Карина благодарно сопела и целовала его в глаза.
— Лизуха ты! А признайся: давно девственность потеряла?
— Ой... Ну вы такое спрашиваете... Давно. В школьном лагере на море. Был там такой мальчик Женя...
— Мальчик Женя? Значит, мальчик Женя? — Виктор Евгеньич грозно повторял про мальчика Женю, целуя Карину в нос, в губы и в глаза.
Мало-помалу они снова начали ласкаться; Карина сползла с него, а он целовал ей затылок, зарываясь носом в корни волос, потом спустился ниже, на бархатную спинку, которую она гнула, как кошечка...
Внезапно он отпрянул прочь.
— Что? — обернулась Карина, спиной ощутив напряжение.
Но он уже улыбался:
— Ничего. Ничего. Просто закружилась голова.
— Вы... все хорошо? — Карина взяла его за руку.
— Да-да, не волнуйся... А знаешь, Карин...
— Да?
Он помолчал.
— А ведь позирование — это была не просто уловка для... для... Я в самом деле очень хочу тебя рисовать.
— Да? — Она заулыбалась до ушей.
— Конечно. Поэтому, моя модель, давай-ка отрабатывать приятное утро... За работу!
— За работу! — голая Карина вскочила, тряхнув грудью, и отдала ему честь. — Будем вместе делать каринокартину!
... На сей раз дело спорилось, да так, что Виктор Евгеньич азартно ухмылялся и думал — «а жаль, что новая каринокартина уже не засветится так, как та. В ней и тонкости побольше будет, и колорит приятней, а не одно только голое либидо...»
— Прости, не провожу тебя, — говорил он ей в дверях. — Курсовых, как говна. Буду сидеть до утра... Хотя — вру. Провожу. Провожу до метро. Идет?
— Идеееет, — дурачилась она. — Идет собственной персоной! и не куда-нибудь, а до самого до метроооо...
Вернувшись, Виктор Евгеньич долго стоял в коридоре, глядя в темноту.
Потом прошел в комнату, зажег свет, включил комп, с размаху плюхнулся в кресло...
Когда комп загрузился, он открыл злополучное видео и принялся клацать стрелочками, выискивая нужный кадр.
Найдя его, он залез в меню и увеличил масштаб. «Эйчди-качество» было хреновым, и на экране запестрела мозаика из кубиков-пикселей.
Какое-то время он вглядывался в нее, затем откинулся на спинку кресла.
— Каринка-Маринка-Маринка моя. В саду ягода-Маринка... — завел он, потом умолк.
«Марина... Конечно, она есть на самом деле. Может быть, что и ведет она себя именно так. Но...
Или Каринка — величайшая актриса всех времен и народов, или я — мнительный маньяк... или у нее с сестрой — родинки на левых лопатках, одинаковые, как копипаст... « — думал он, глядя в потолок.
Последние рассказы автора
Оглянувшись еще раз (мало ли?), Марина осторожно спустила с бедер плавки. Переступила через них и застыла, как привязанная, боясь отойти.
Вообще-то здесь не нудистский, а самый обыкновенный пляж (ну, или не пляж, а просто...
Читать дальше →
Евгений Львовичтак и сделал. Будь он лет на пять помоложе, он бы еще поборолся с волнами, а сейчас... Нет, он не боялся, конечно. Просто он и так знал, что сможет победить их. Тратить силы на доказательства этого бесспорного факта не имело никакого...
Читать дальше →
Как бы там ни было, однажды в столицу одного из бесчисленных эмиратов, на которые распался некогда могущественный Арабский Халифат, и правда прибыли два высоких гостя (о том имеются пометки в дворцовой хронике). Один из них — Мамуль, юный принц...
Читать дальше →
Нет ничего трогательней в мире, чем соски юной девочки, если их раздеть и целовать впервые в девочкиной жизни (и возраст не имеет тут значения). Они не просто нежные, и беззащитные, и чувственные. Они — обещание, и плевать, выполнится оно или нет. Это обещание всегда больше любого выполнения: женщина может умирать в оргазме, но в ее сосках, раскрытых впервые, есть и эта смерть, и рай после нее, и муки...
Читать дальше →
Казалось бы, не самая круглая цифра, бывают и покруглее, — но Лайли, домашний лепрекон Гюнтера, решила сделать из нее праздник ну прямо-таки национального масштаба.
Впечатленный ее размахом, Гюнтер предлагал кинуть эту идею в бундестаг. Но Лайли была левой и не верила в правительство. Она заявила, что эту идею похерят, как и все хорошие идеи.
 ...
Читать дальше →