Май-Сентябрь. Часть 1: Гроза

  1. Май-Сентябрь. Часть 1: Гроза
  2. Май-Сентябрь. Часть 2: Темная лошадка

Страница: 4 из 4

растопырилась, и он, присев на корточки, стал лизать ее длинными, крепкими лизаниями, как ласковый щенок.

Язык кололи песчинки грязи. Надя покачивалась и подвывала, закрыв глаза.

— Давай сюда, — Неплюев встал, потянул ее к плоскому камню под отвесом, и Надя, переваливаясь в спущенных брюках, влезла на камень. Неплюев одной рукой обнял ее, другой долго пытался вставить свой конец в нализанную щель, и вставив — обхватил Надины бедра, надевая их на себя. Надя морщилась.

— Больно? — спрашивал он, раздвигая елдой ее мякоть. Елда задубела, и мякоть была обжигающе-горячей.

— Немножко, — отвечала Надя басом.

— А вчера больно было?

— Не знаю... Не помню... Вчера так все было...

— Как?

— Да вы же понимаете.

— Понимаю... Наденька, я люблю тебя.

— И я вас...

— Я очень-очень люблю тебя!

— И я очень-очень!

Они признавались в любви, бодаясь лобками и жаля друг друга кончиками языков. Было неудобно, и Неплюев не выдержал:

— Надюш... Ложись. Вот тут посуше. Ложись. Не могу...

Хер с чмоканьем выскочил наружу. Надя покорно легла, и Неплюев с наслаждением вплыл в нее, отпустив бедра на волю.

— Ииы... Ииы... — гудела Надя, глядя ему в глаза.

— Надя... Наденька... Надюша... — бормотал он, ускоряя напор. Ему снова было жарко. В ушах нарастал звон, стрекочущий звон телесной эйфории, звериного праздника свободы и похоти...

Вдруг Надя застыла.

— Вертолет, — сказала она.

Он был совсем близко — так, что все было видно. Неплюев вдруг, не глядя, понял это — но не мог остановиться, и только думал леденеющими мыслями, как сверху смотрится его голая ебучая задница.

—... Товагищ Неплюев пгеступил, ткскзть, незыблемый кодекс педагога, воспользовался случаем и... не побоюсь этого слова... попользовал свою ученицу! Это несмываемое, ткскзть, пятно на гепутации нашей школы, носящий гогдое имя дважды гегоя Советского Союза лейтенанта Покгышкина! Это отвгатительный поступок, я считаю, недостойный советского человека! Товагищ Неплюев, что вы можете сказать, ткскзть, в свое оправдание?

Товарищ Неплюев встал. Помолчал, будто соображая, где он и что он. Потом тихо сказал:

— Идите вы все в жопу.

Воцарилась жуткая тишина.

Подумав, он поправился:

— То есть нахуй.

***

В четыре часа утра он шагал к вокзалу. В видавшем виды походном рюкзаке было все его имущество — книги, шмотки, пара сувениров.

Друг Миша, у которого он два года снимал комнату, отговаривал его до утра, но Неплюев был непреклонен:

— Адью, Мишутка. Чужая сторона зовет и манит. Как Блока.

Куда ехать, он не имел никакого понятия, и ему не хотелось об этом думать. Собиралась гроза. Ночной сумрак не хотел расточаться, слипаясь клочьями лиловых теней. (Эротические рассказы) По пустым улицам носился ветер, гоняя тополиный пух.

Неплюев думал о том, какой неописуемо красивой была Надя на выпускном. И о том, какой он трус.

«А с другой стороны — к чему эти прощания?» — думал он, оправдывая себя. — «Все равно ведь навсегда. Ничего, перегорит. Это ведь у нее детское, первое. Покажите мне девчонку, которая осталась бы со своим первым мужиком...»

Он убеждал себя в этом, — и почти убедил, когда подошел к вокзалу. Гроза уже сползла с гор на город, и гремело совсем рядом, хоть дождя пока не было, и вокруг плавал тягучий нагретый воздух, как вода в старом пруде.

Подойдя к вокзалу, он пошел не к кассам, а к дорожным внутренностям — рельсам, вагонам, к запаху смолы, который так любил. Дорогу нужно было прочувствовать. Какое-то время Неплюев бродил «там, где нельзя» — по шпалам и гравию, потом выбрался на пешеходный мост, чтобы поторчать на нем, облокотившись на перила, и посмотреть сверху на поезда — как они утягивают в никуда свои длинные хвосты.

Он надеялся на одиночество — и досадливо сморщился, увидев на мосту чью-то фигурку. Фигурка пыталась перелезть через перила.

В следующий миг в мозгу Неплюева щелкнули две искры — одна за другой: «хочет прыгнуть... « — «не может быть...»

— Не может быть, — сказал вслух Неплюев, рванув к фигурке. — Надя! — крикнул он. — Надя! Стой!

Он подбежал к ней, тяжело дыша, и схватил ее для верности за куртку, хоть она еще не успела перелезть.

— Надя, — выдохнул он. — Надя. Ты что задумала, а?

Голубые, в синюшных ореолах глаза исподлобья глядели на него.

— Так. А ну пойдем. — Он схватил ее за руку и повел, сам не зная куда. Надя покорно семенила за ним.

Над головой гремело. Упали первые капли, и за пару секунд воздух пророс тяжелыми струями, сразу окутавшими пути и вагоны.

— Давай туда! — крикнул Неплюев и потащил Надю к вокзалу. Надя молча бежала следом. Влетев в вестибюль, Неплюев вдруг понял, что нужно делать.

— Надюша, любимая, — обхватил он ее, — хорошая моя...

Она тут же разревелась ему в ключицу.

Минут десять они молча обнимались и бодались лбами, потом он спросил:

— Почему?

— Мама... родители... требуют аборт...

— А... — хрипло начал он и прикусил язык. — Так. А ну-ка...

Он подвел ее к кассе.

— Доброе утро, — сказал он заспанной кассирше. — Куда есть билеты?

— Куда вам надо? — недружелюбно спросила кассирша.

— Пока не знаю. Куда есть билеты.

— Не морочьте голову!

— Не буду. Только вы скажите, куда есть билеты. На сегодня. На сейчас.

— «На сейчас»? — ехидно перепела кассирша. — На сейчас есть Владивосток-Киев, до Киева два СВ. Только что сдали. Будем брать?

— До Киева?! Черт подери...

В Киеве у него жила тетка. Милая, добрая тетя Женя. И было еще одно обстоятельство...

— Черт подери. Надь, тебе сколько лет?

— Шестнадцать.

— Когда будет семнадцать?

— Через неделю...

— Паспорт есть?

— Ну да, ко...

— С собой есть?

— Ээээ... есть. Есть точно.

Неплюев рычал, как тигр. Кассирша совсем уж дико смотрела на него, и тот без лишних слов сунул ей кипу денег:

— Вот. Давайте два. Черт, остается только двадцатник... Ну и хрен. Давайте, давайте!

— Отправление через двадцать минут, — сказала кассирша, вручая ему две бумажки.

— А... а вы что, и мне... и меня... — вдруг заволновалась Надя.

— Нет, оставлю тебя здесь, чтобы ты тут под поезда прыгала, Анна Каренина, — рычал Неплюев, ведя ее за руку к перрону.

— Но как... как же...

— А вот так. Увезу тебя, как бандероль, в Киев. Ты мой багаж, ясно?

Надя уже улыбалась во весь рот и сжимала Неплюеву руку, хоть еще не верила и не поняла:

— Почему в Киев?

— Потому что туда есть билеты. И потому что там тетя Женя. А еще потому... потому... — Неплюев выскочил с Надей под ливень, но тут же юркнул обратно, — потому, что на Украине брачный возраст — семнадцать лет. Только там, больше нигде в Союзе. В семнадцать уже можно расписываться, — говорил он, обнимая обалдевшую Надю.

— И... и вы хотите...

— Считай, что я сделал тебе предложение. Руки и сердца. Надеюсь, оно принимается?... Так, — дернулся Неплюев, — мотаем на поезд. А то прошляпим. Погнали?

— Погнали! — завизжала Надя.

— Ээээээээааа! — завопил Неплюев, обожженный ливнем.

— Ииииииыыы! — вторила ему Надя.

Пока они бегали, визжали и искали вагон — успели вымокнуть, как цуцики. Вот, наконец, проводник-хохол, ступеньки, тамбур... непривычно чистый коврик, зеркала... двухместное купе, цветочки на столе...

— Прибыли, — припечатал Неплюев, рухнув на полку. — На временное место жительства.

Надя стояла, как столб. С нее капала вода.

— Ну?

Неплюев изогнулся, заглядывая ей в глаза, — и тут же сгреб ее, завалил на себя и впился губами ей в нос и в глаза.

Он вдруг весь как-то зарозовел, набух, захлюпал носом — и Надя взвыла от счастья, изгибаясь в его руках.

— Чай, кохвэ жела... — обескураженный проводник застыл на пороге. Неплюев, не глядя, махнул на него рукой.

Через пять минут, когда поезд уже ехал по дождю, они сидели голышом — Неплюев, и на нем Надя, оседлавшая его.

Она прижалась носом к его носу, грудями к его груди, и Неплюев морщился, как мальчишка перед ревом. Он не двигался в ней, а просто его кол пронизывал Надину плоть до самой утробы, лобок к лобку — так ближе, так плотнее. Надя сидела, надетая на него, держала двумя ладонями его голову, целовала в нос, в глаза и куда попало — и говорила, говорила без умолку, путаясь, захлебываясь в словах и в счастливом смехе.

Неплюев слушал, глядя ей в глаза, потом охнул-застонал, когда его кол вдруг разбрызнулся в Наде горячим фонтаном...

— Ой... А... второго не будет? — запнулась Надя.

— Чего второго?

— Ну... ребенка.

— Надюш. У тебя по биологии сколько было?

— Пя-ать, — обиженно протянула Надя.

— Точно?

Неплюев старался говорить строго, но все-таки хрюкнул от смеха, и Надя вместе с ним. Смеялась она так, что он чуть не впрыснул в нее вторую порцию.

Потом она устала говорить, и они просто сидели, глядя на молнии, полыхавшие за окном. Потом она обвисла на Неплюеве, уронила голову ему на плечо, окутав его волосами, и тот замер, чтобы не разбудить ее. Потом осторожно достал куртку, набросил Наде на спину, отполз с ней к дверной стене, облокотился и закрыл глаза.

Надино тепло и дыхание, сладость ее плоти, обтянувшей хер, ласковость ее рук проникли в него, проросли внутри и сплелись там со заоконным громом, с шумом дождя и колес.

Расставив ноги пошире, чтобы не упасть, Неплюев крепче обнял свою драгоценность — и разрешил себе уснуть...

Они прожили в Киеве больше десяти лет. В середине 1990-х г. г. их убили бандиты. Дочь Неплюевых осталась у тети Жени, потом уехала в Америку. От нее я и знаю эту историю, которую она в свое время узнала от тети Жени. Она говорит, что мама так всю жизнь и называла отца по имени-отчеству и на «вы».

Последние рассказы автора

наверх