Милашка и красавчик

все еще весело щебеча, складывала мне на руки вешалки с брюками, рубашками, костюмами, шортами и футболками. А я никак не мог понять, что здесь было не так. Мы с Олькой тоже частенько ходили по этому торговому центру, заходили в разные бутики, кажется, и в этот тоже, но тогда здесь даже запах был другой. Я потянул носом воздух. Совершенно другой — тут пахло дешевым стиральным порошком, застарелой тканью и пылью, а сейчас здесь пахнет чем-то тонким и нежным, почти незаметным. И запах этот исходит не от одежды, он как будто даже не имеет явного источника. Или мне это только кажется?

Тем временем мы подошли к примерочным. Милана втолкнула меня внутрь, вошла сама и задернула шторку.

Я аккуратно сложил весь ворох одежек на низкий пуф и замер, не зная, куда девать руки.

— И чего стоишь? Раздевайся! — командовала Милана.

Я не шелохнулся и покраснел.

— Ах, вот как, тебе нравится, когда тебя девушка раздевает? — и она тут же ухватилась за ремень на моих джинсах. Я судорожно вздохнул и покраснел еще сильнее.

Очень это полезное умение — краснеть или бледнеть по своему желанию. Что для этого нужно? Ничего особенного — вспомнить, какие ощущения ты испытываешь, когда краснеешь или бледнеешь, восстановить их в памяти во всех подробностях и уговорить себя, что сейчас ты испытываешь именно это. И — пожалуйста! На щеках играет яркий румянец. Или наоборот — цвет твоего лица не сильно отличается от цвета стены у тебя за спиной. Конечно, идеально, когда на самом деле присутствуют какие-то факторы, которые заставляют тебя краснеть или бледнеть, но это в идеале.

С Олькой мы именно так и познакомились — мне тогда жить было негде, а она такая симпатичная, вот и решил я к ней подкатить. А она ж неприступная как средневековый замок. Пришлось идти на хитрость. Я тогда и правда ни черта не жрал почти, но сил было в принципе достаточно, чтоб на трех работах вкалывать, еще и каждый вечер к людям на постой проситься. Я поджидал ее у подъезда, и, когда она появилась, вдруг резко побледнел, будто у меня голодный обморок. Она меня затащила в квартиру, накормила (ох, лучше б не кормила — я тогда еще не умел так хорошо контролировать выражение своего лица), а потом и спать уложила. Правда, спать нам тогда не пришлось... как, впрочем, и соседям. Утром, когда я уходил на работу, тетки из соседних квартир смотрели на меня так, что мне даже было неловко...

Пока я предавался воспоминаниям, Милана успела расстегнуть мой ремень и уже начала воевать с ширинкой. Она у меня с секретом — если не знаешь, ни в жисть не расстегнешь. Я ухмыльнулся, обнял ее плечи и прижался губами к ее губам. Вот он, этот запах — это ее духи. М-м-м, что-то такое сладкое, густое, но при этом легкое и приятное. Запах прямо из детства. Сдобные булочки, карамельные конфеты, сладкие фрукты — нет, все не то. Мамины пироги и сливочные вафли — точно! Ваниль! Боже, как ей подходит этот аромат!

Я шумно выдохнул ей в рот. Она слабо пискнула. Я отпустил ее. Она стала судорожно выискивать что-то в своей сумочке, покраснела до самых ушей и больше не смотрела на меня.

— Не делай так больше, ладно? — сказала она, найдя, наконец, в своем кошельке маленькое зеркальце и поправляя помаду.

Я кивнул и одним движением расстегнул джинсы.

Она посмотрела на меня с недоверием:

— Как?

Я улыбнулся и показал ей небольшой металлический крючок, который удерживал собачку на месте.

— У меня на язычке крючок отломался, поэтому я приспособил этот. Его надо только сдвинуть в сторону, и молния расстегивается сама.

— А белье ты не носишь, потому что на него у тебя денег нет? — она улыбнулась и поддела кончиком ногтя пару кудряшек, выглянувших из ширинки.

А я покраснел по-настоящему. Я напрочь забыл. Да и не планировалось, что я буду сегодня раздеваться на публике.

Милана вдруг упала передо мной на колени и легким движением спустила мне джинсы. Мое второе я, едва почувствовав свободу, встало по стойке смирно и теперь гордо глядело ей прямо в лицо.

— Мне когда-то говорили, что если вы долго находитесь в возбужденном состоянии, — почти шепотом произнесла она, — то у вас потом там все болит. И что это может привести даже к застою крови и к ампутации.

Я сглотнул комок. Фигасе, а я думал, что это просто неприятно.

— Я не хочу, чтобы такого красавца ампутировали, — она провела кончиками пальцев по всей длине. Он задрожал, как перед извержением. На лбу у меня выступила испарина. Только не на лицо, только не на лицо...

И вдруг ее губки сомкнулись вокруг головки, а язычок мягко прошелся по уздечке. М-м-м, блаженство... Влажное тепло ее рта, мягкие сосочки на языке, твердое ребристое небо, белые зубки, которые слегка цепляли шкурку, но не причиняли боли...

Олька мне никогда не делала минет, хотя я частенько просил ее об этом. А тут и просить не надо!

Я положил руку ей на затылок и мягко надавил. Она послушно заглотнула мой член до половины, но поперхнулась. Я ослабил давление — еще не хватало, чтобы у нее косметика размазалась. Она чуть отодвинулась, но член изо рта не выпустила, продолжая нежно вылизывать головку. Прям как мороженое — конечно, банальное сравнение, но больше мне в тот момент ничего в голову не пришло.

Я снова надавил ей на затылок. На этот раз она заглотнула его почти полностью и даже не подавилась. И я начал медленно двигать бедрами вперед-назад, вперед-назад. Она послушно принимала его, стараясь не задевать зубами. И тут что-то теплое и мягкое сдавило мои яички. Я чуть не застонал в голос... и кончил прямиком ей в горло. Разумеется, она подавилась, поэтому я быстро вышел, заливая спермой свои джинсы. А она повалилась на бок, трясясь, как в лихорадке и натужно кашляя.

— Мила, Мила, — я присел перед ней на корточки и теребил ее за плечи.

За шторкой кабинки мне уже слышались тяжелые шаги начальника охраны.

— Что мне делать, Мила? — я был в панике — такого поворота событий я, во-первых, не ожидал, а во-вторых, если нас сейчас застукают в таком виде, все насмарку...

— Все... хорошо... Сеня... — с трудом отдышавшись, проговорила Милана. — У меня иногда бывает... особенно в бутиках... они уже привыкли...

Я выдохнул с облегчением и прислушался. Неужели, правда, показалось?

— Снимай джинсы, я тебя вытру, — сказала она, снова усевшись у моих ног. Затем достала из сумочки влажные салфетки и стала осторожно собирать вязкую белесую жидкость с моих джинсов и ног. А потом снова прикоснулась губами к члену. — Я и не думала, что ты такой быстрый, — она заглянула мне в глаза и аккуратно протерла еще и его.

Я снова покраснел:

— Обычно мне нужно больше времени... — я провел рукой по лбу.

— Я застала тебя врасплох? — улыбнулась она и поднялась.

А я отвел глаза к потолку, и мой взгляд уперся в бесстрастный объектив камеры. И я побледнел. По-настоящему.

Милана посмотрела туда же и улыбнулась:

— Не бойся, она не работает...

— Точно? — я нахмурился — какой тогда смысл ставить камеру в таком месте?

— Точнее не бывает. Я в этом бутике постоянный клиент. Когда я впервые заметила эту камеру, я тут такой скандал устроила, что папа распорядился выключить все камеры в зале.

Я закрыл глаза и шумно выдохнул. А если они не выполнили его распоряжение, завтра же, если не сегодня, он будет знать о том, что произошло.

Тем временем Милана сняла с вешалки джинсы и подала их мне:

— Примерь.

Я послушно натянул их — жесткая ткань прилипала к все еще влажной коже, а слишком большая молния цепляла волоски на лобке. После пары минут мучений Милана покачала головой:

— Сначала нужно либо купить белье, либо попробовать другие джинсы, — и протянула мне еще одни.

Эти наделись быстро, хорошо сели, и никто нигде не путался и не цеплялся.

— Повернись, — скомандовала Милана.

Я покорно развернулся к ней спиной. И она звонко шлепнула меня по ягодице:

— Красавчик...