Монастырские рассказы. Глава 5

Мадам же Эрбелó наблюдала за ним с интересом и любопытством.

— Очень жаль, — задумчиво продолжала бабушка, глядя на человека-зверя, который только что закончил свое представление. — Если он и дальше будет так себя вести, то убьет себя.

Далее она посетовала, что очень хотела бы найти крестьянскую девушку, которая за несколько су [денежная единица и монета Французского Королевства во второй половине XIII—XVIII веков. Составляла 1/20 ливра (фунта) или 12 денье. Сегодня слово «су» во Франции употребляется в значении «мелочь». — примечание переводчицы] позволила бы ему делать с ней все, что ему заблагорассудится.

— А разве он в таком случае не наградит ее ребенком-идиотом, моя дорогая мадам де Флерѝ? — спросила моя гувернантка.

— Ничего подобного не случится, — властно ответила бабушка. — Даже если бы такое и произошло, то я бы позаботилась о потомстве, но в этом нет необходимости, потому что, если она встанет на четвереньки, задком кверху, то не будет никакого страха, что он произведет на нее какой-нибудь эффект. Или, если уж на то пошло, он может присунуть свой орган прямо в ее задний проход, и это может быть даже лучше, чем в другое отверстие: для нее это будет почти то же самое, а ему, бедняге, позволит угодить!

Я немало удивлялась тому интересу, который проявляла моя престарелая родственница к этому отвратительному созданию; но полагаю, что люди, имеющие мало родственников и редко видящие своих друзей или знакомых, должны привязываться к чему-то. Однако казалось, что слова моей бабушки произвели на мою гувернантку сильное впечатление. Здесь я должна упомянуть одно странное обстоятельство: Сильвиана запирали на ночь, чтобы он не бродил по дому; его комната, которую я бы осмелилась назвать берлогой, находилась рядом с гостиной мадам.

Однажды рано утром, зайдя за книгой, которую я оставила там накануне вечером, я услышала, как Сильвиан кряхтит, как будто чем-то очень возбужденный. Немного приглядевшись, чтобы выяснить, в чем дело, я увидел, что моя уважаемая гувернантка левой рукой приподнимает нижние юбки, чтобы показать свои бедра, живот, и киску — все то, что, как всегда меня учили, женщина должна скрывать, — а правой рукой сжимала огромный, твердый и красный стержень Сильвиана и двигала его вверх и вниз до тех пор, пока я не решила, что мужлан сойдет с ума от своей неутоленной похоти и неспособности получить то, что он хотел, — а это, конечно же, были ее интимные части, продемонстрированные специально, чтобы возбудить его. Однако это не могло продолжаться долго, и через минуту или две какая-то молочная жидкость выстрелила из его члена так далеко, что попала на одну из туфель мадам, стоявшей напротив него. Затем животное опустилось на пол, а я поспешно и бесшумно ретировалась, не желая мешать моей гувернантке в ее занятиях биологией.

Однако, по-видимому, два дня спустя она продолжила свои занятия с неослабевающей энергией, потому что, когда я читала в саду, сидя в одной из многочисленных беседок, моя горничная Аннет, ненавидевшая мадам Эрбелó, шепотом позвала меня:

— Мадмуазель! — и поманила меня за собой. С некоторой долей любопытства я последовала за ней.

Она повела меня в уединенную часть сада, где тоже находилась беседка, такая же, как я оставила, но заброшенная и заросшая. Прибыв сюда, Аннет приложила палец к губам и выглянула из-за густой листвы. Я осторожно последовала ее примеру и вскоре увидела, что моя госпожа гувернантка, скромная мадам Эрбелó, стоя на четвереньках, как какое-то четвероногое животное, выставила свой задок напоказ месье Сильвиану, который, несомненно, пользовался своим положением со всем наслаждением, на какое только была способна его звериная изобретательность. Мы с Аннет заметили, что, скорее всего, из-за разговора между моей бабушкой и гувернанткой, невольным свидетелем которого я стала, последняя оказалась достаточно благоразумной даже в разгар своей неестественной похоти, и предприняла некоторые меры предосторожности. Или, быть может, сам человек-зверь предпочитал такой способ действия — или, скорее всего, они оба — но, во всяком случае, несомненно одно: он засунул свой огромный член в задний проход моей гувернантки настолько далеко, насколько только смог, и фактически повторил свое представление дважды, пока мы смотрели на них. Наконец он извлек свой мокрый стержень, и мы с Аннет удалились. Потом она мне прошептала:

— Завтра она не сможет ходить, мисс, но сможет ехать верхом, потому что я скажу мадам де Флерѝ, чтобы та отослала ее домой.

И чтобы положить конец моей длинной истории, скажу, что она так и сделала.