Брак по-американски
Страница: 4 из 5
— Ты... ты бредишь, — невнятно шептала Сью.
— Я давно охочусь за тобой, Кудряшка Сью. Мы прозвали тебя Медузой Горгоной. Знаешь, была такая у древних греков? — тоже кудрявая, только кудри из змей... У тебя на счету двенадцать ограблений в разных городах. Твое счастье, что никто из твоих клиентов не подох от клофелина, иначе тебе светили бы не пятнадцать лет, как сейчас, а пожизненное. Ты что, не знаешь, что клофелин смертельно опасен? Как ты можешь такое вытворять с людьми, кудрявая твоя башка? Но тринадцатый раз тебе не удался. Тринадцать — несчастливое число. Ты попалась, Медуза Горгона. Тебе некуда бежать: дверь заблокирована, окно ведет только на тот свет (27-й этаж, напоминаю), ты безоружна, а я в совершенстве владею джиу-джитсу. Прониклась? Поэтому...
Грегори выждал паузу. Сью смотрела на него, вжавшись в угол.
— Сколько тебе лет? — неожиданно спросил он.
— Ва... восемнадцать.
— Юное дарование... Поэтому у тебя есть два выхода.
Сью распахнула глаза.
— ... Выход первый, законный: я надеваю на себя штаны, на тебя наручники, и мы тихо-мирно едем в участок. Тебя судят, дают тебе твои законные пятнадцать лет, ты благополучно канаешь в тюрягу, проводишь там лучшие годы своей жизни — и благополучно выходишь оттуда тридцатидвухлетней облезлой крысой с чистой совестью. И с гениталиями, стертыми нафиг — потому что тебя, молодую и сисястую, будут ежедневно ебать всеми подручными средствами. Если, конечно, не прикончат. Тюремные бабы — не классные дамы, а тюряга — не колледж, сама понимаешь.
Побелевшие лепестки сжались в жесткую маску, знакомую Грегори.
— ... Выход второй. Незаконный... Честно говоря, мне до крайности неприятно арестовывать девочку, доставившую мне такое наслаждение. Я надеваю на себя штаны, — медленно и внятно говорил Грегори, — надеваю на тебя белое платье, и мы тихо-мирно едем... в церковь. Там ты выходишь за меня замуж, а я делаю вид, что знать не знаю о твоих фокусах. Ты нарожаешь мне кучу детей, станешь образцовой домохозяйкой, ну, или суперстар — или кем ты там хочешь быть... Я, конечно, небогат, да и рылом не Джонни Депп, чего уж там, — но, по-моему, это не такой уж и плохой выход. Ведь никакого мужа в «Хилтоне» нет, верно?... Разумеется, ты раз и навсегда забываешь о своих фокусах, и разумеется, ты возвращаешь своим клиентам награбленное. Анонимно, без шума...
— Не выйдет.
— Что не выйдет?
— Вернуть не выйдет. Я все потратила.
— Ай да Сью! Где ж ты успела растренькать миллионы баксов? На брюлики? На декоративное собаководство?
— Ты все равно не поверишь... и не поймешь.
— Ладно-ладно, разберемся... Принципиально не это. Ну, что скажешь, мисс Сьюзен Медуза Горгона де Кудряшка?
— Мне... мне надо подумать.
— Ну, эт пожалуйста. Думай! Это тебе совсем не повредит. Иди вот сюда, — голый Грегори взял ее за ледяную руку и повел в соседнюю комнату, — вот сюда, вот в это кресло... располагайся — и думай, сколько влезет. Очень полезное занятие. Только перед этим дай мне свою кредитку — ту, на которой ты держишь награбленное. С пином и паролем.
Поколебавшись, Сью достала из сумочки кредитку и протянула Грегори.
— Пин 1218, пароль «клофелин»...
— И сумочку тоже. Давай-давай! Мало ли какая там дрянь у тебя... а мне трупы, сама понимаешь, ни к чему. Я не некрофил, как изволишь видеть. Вот так...
Оставив ее, он вернулся к себе. Поднял одежду, натянул на себя трусы, брюки... но тут же скинул их обратно.
Включив компьютер, голый Грегори развалился в кресле, откинулся на спинку — и крепко задумался.
Была одна деталь, которая упорно не вписывалась в картину.
Собственно, из-за нее он с самого начала знал, что не арестует Сьюзен. Грегори проработал в полиции пятнадцать лет и знал психологию вора, как свой собственный диван. Он знал, что вор может плакать от Моцарта, может преданно любить маму, жену и детей, может спасти жизнь полицейскому — и даже явиться с повинной.
Но никакой вор никогда не отдаст нищенке пятьсот баксов. Это невозможно, как зачатие через задницу.
Одно из двух: либо нищенка в доле, и ее появление возле «Хилтона» — спектакль, поставленный Сью специально для богатеньких клиентов, которых она там пасла... но нет, на это далеко не каждый клюнет.
Либо...
Войдя в личный кабинет Сью, Грегори перешел в историю транзакций, просмотрел первые же операции... и присвистнул.
Его догадка подтвердилась: в соседней комнате сидел самый необыкновенный преступник в его жизни.
***
Подойдя к двери, он услышал за ней приглушенные всхлипывания. «Похоже, девочка рыдает», подумал Грегори. В свете того, что он узнал о ней, это было совсем неприятно.
Потоптавшись перед дверью, он решительно открыл ее.
Раздался визг; в кресле взметнулось белое и розовое, пытаясь прикрыться от взгляда, вперенного в пунцовую Сью.
Грегори ожидал увидеть все что угодно, только не это: спустив штаны до колен и зажмурив глазки, Сью бешено мастурбировала, всхлипывая от наслаждения.
Он тут же опомнился:
— Так... Отставить тряпки! На четвереньки, Кудряшка, быстро!... Задницу кверху!... — Грегори подскочил к ней, быстро развернул ее, выгнул, не давая опомниться, — и вскоре обалдевшая Кудряшка покачивалась, стоя на коленях и упершись локтями в кресло, а Грегори мял и массировал ее голую задницу, распахнутую ему во всей красе, сверху донизу — от ануса до клитора, красного и пружинистого, как вишенка.
Он тискал ее за все подряд, не трогая главное, мучительно-кричащее, и говорил ей дикие непристойности, каких не говорил нигде и никому. Он не соображал, что говорит, но чувствовал, что хочется слышать и ощущать Кудряшке Сью, распахнувшей ему свою голую срамоту; она была прямо у него перед носом, и он видел, как из сердцевинки, обрамленной лиловыми лепестками, течет клейкий сок, стекая вниз по ноге. Его молодец, торчащий тут же, в футе от дырочки, ныл и просился вовнутрь, — но Грегори терпел, желая вымучить Кудряшку до смерти. «Будет знать, как безобразить...»
Растянув ее булочки врозь, он нагнулся — и прильнул ртом к лиловым складкам.
Сью поперхнулась, заглотила ртом воздух, натянула челюсть в немом крике, обрела голос — и захрипела, позабыв всякий стыд. В ее сердцевину, распахнутую, беззащитную, вдруг влилось нежное, одурительно сладкое и липкое, обволокло ее цветным блаженством, искрящим во всем теле, и лизало ей сердце, облепляя его медом...
— Сиськи! Где сиськи? — ревел ей Грегори, но Сью не слышала его, утонув в меду. Личико ее уткнулось в кресло, и кудряшки накрыли его искристой копной... Грегори дотянулся до ее груди — и стал мять ее сквозь блузку и бюстгальтер, нащупывая соски. Сью пискнула, подавилась — и мгновенно кончила от этой перекрестной пытки, прыснув пеной прямо в глаза Грегори.
Выпрямившись, тот лихорадочно сунул свой кол в прыгающие складки — и вновь принялся накачивать кончающую Сьюзен, отпустив все тормоза.
Этот миг высшего блаженства длился всего двадцать секунд. Сьюзен утробно выла в кресло, корчась под ударами бешеного молота, а Грегори топил себя в истерике гонки. На этот раз он и не думал выходить прочь — и, когда в потрохах натянулся мучительный ваккуум, он с хрипом всадил в Сьюзен молнию жгучей жидкости, сжав ее бедра мертвой хваткой, — и еще, еще, и еще, и еще, и еще...
Он пожирал ее членом, как голодающий, и смеялся от насыщения. И потом, когда они выхолостились до капли и оползли на пол — он смеялся, радуясь за Сью, кудрявую девочку, которая превратилась в бешеное тело, вывернутое ... Читать дальше →
Последние рассказы автора
Оглянувшись еще раз (мало ли?), Марина осторожно спустила с бедер плавки. Переступила через них и застыла, как привязанная, боясь отойти.
Вообще-то здесь не нудистский, а самый обыкновенный пляж (ну, или не пляж, а просто...
Читать дальше →
Евгений Львовичтак и сделал. Будь он лет на пять помоложе, он бы еще поборолся с волнами, а сейчас... Нет, он не боялся, конечно. Просто он и так знал, что сможет победить их. Тратить силы на доказательства этого бесспорного факта не имело никакого...
Читать дальше →
Как бы там ни было, однажды в столицу одного из бесчисленных эмиратов, на которые распался некогда могущественный Арабский Халифат, и правда прибыли два высоких гостя (о том имеются пометки в дворцовой хронике). Один из них — Мамуль, юный принц...
Читать дальше →
Нет ничего трогательней в мире, чем соски юной девочки, если их раздеть и целовать впервые в девочкиной жизни (и возраст не имеет тут значения). Они не просто нежные, и беззащитные, и чувственные. Они — обещание, и плевать, выполнится оно или нет. Это обещание всегда больше любого выполнения: женщина может умирать в оргазме, но в ее сосках, раскрытых впервые, есть и эта смерть, и рай после нее, и муки...
Читать дальше →
Казалось бы, не самая круглая цифра, бывают и покруглее, — но Лайли, домашний лепрекон Гюнтера, решила сделать из нее праздник ну прямо-таки национального масштаба.
Впечатленный ее размахом, Гюнтер предлагал кинуть эту идею в бундестаг. Но Лайли была левой и не верила в правительство. Она заявила, что эту идею похерят, как и все хорошие идеи.
 ...
Читать дальше →