Пленная шаманка

и Иэлли) и начала отчаянно пережимать без спроса расслабившиеся мышцы уретры. Но это не помогало, сырость под лапами не исчезала, волчица топталась на месте, всё больше приминая траву, выжимая из неё всё больше влаги, сводя с ума считавшую себя описавшейся Эйю: она поочерёдно приподнимала лапы, пытаясь прижать друг к дружке бёдра (так же она бы пританцовывала, находясь в своём обычно облике: сомкнув ноги, сгибая попеременно левую и правую коленки и скользя поочерёдно одним бедром по другому. И сейчас Эйя думала о том, удастся ли ей незаметно принять свою обычную девичью форму и вцепиться руками в промежность — ох, как бы ей легче было бы терпеть!). Чавканье влажной травы под вымученно извивающейся волчицей не могли не услышать стражи заставы. Повернув головы на звук, они хоть и с трудом, но различили в темноте расплывчатый силуэт призрачной волчицы.

Ночную тишину пронзил рык «Lok-Narash!» [к оружию]. Эйя, услышав мимолётное орочье «Lo'Gosh» [призрачный волк], поняла, что, перестав контролировать себя, она обрекла обеих девушек. Выход у них был только один — бежать, скрыться в тёмной чаще. Это будет не сложно, в темноте их не отыщут, девушки смогут переждать погоню в кустах (-И там пописать! — пронеслось в голове Эйи). Сорвавшись с места, девушки, почти не осознавая куда, побежали — путь к Заставе Среброкрылых они смогут найти и утром, когда орки, выдохнувшись, оставят попытки их догнать. А пока, тяжело топая, скрипя доспехами, они не отставали от дренеек, практически вслепую, лишь ориентируясь по удаляющимся чавкающим шагам девушек.

В Лесу оказалось очень сыро — недавно здесь прошёл дождь. Лужи были огромны, растекаясь по земле, как маленькие озёра. Девушкам пришлось перейти на шаг, не рискуя дать обнаружить себя по громким всплескам воды. Шаги позади затихли — орки явно потеряли след. Но девушкам не суждено было затаиться окончательно — Эйя уже физически не могла больше терпеть, она заскулила, чувствуя, как сама раскрывается её уретра под натиском мочи, расцепляя сжатый сфинктер. Она поняла, что будет сейчас писать, хочет она того, или нет.

Иэлли сочувственно смотрела, как призрачная волчица, подвывая, словно раненая, останавливается и становится в стойку, из которой ей будет удобно писать, так, чтобы хлынувшая моча не полилась по задним лапам, намачивая шерсть. Она, пододвинув передние лапы ближе к животу, расставила задние, слегка согнув их. Иэлли отметила про себя, что шаманка в точности повторяет волчьи повадки, даже в такой мелочи, как справление нужды, она во всём походит на волчиц, собак и прочих четвероногих представительниц «писающего сидя» пола.

Волчица, хлюпая лапами по воде, не переставала скулить. Можно было только представить её муки, Иэлли и сама не раз оказывалась в таком же «полном до краешка» положении, и увидела такое же отчаяние в лазурных глазах повернувшей к ней морду волчицы в надежде найти понимание и сочувствие. Иэлли одобрительно кивнула. Почти через мгновение, брызнув из-под хвоста волчицы, оглушительно разбилась о воду насыщенно-оранжевая, долго настаивавшаяся в ней моча. Маленький водопад бурлил под задними лапами волчицы, мгновенно окрашивая кристально прозрачную воду в тёмно-янтарный цвет. Растекаясь во все стороны от бурлящего потока, оранжевое пятно бледнело, растворяясь в чистой воде, и, добравшись до расставленных лап волчицы, обволакивало их уже бледно-жёлтой теплотой.

Иэлли казалось, что этот поток начал брызгать без ведома хозяйки, настолько внезапно он начался: если бы не поза «в полуприсяди», можно было подумать, что волчица начала писаться, всего лишь немного не добежав до укромного местечка, куда она так спешила. Волчица задрала морду к небу и завыла — протяжно и надрывно. Этот вой пробрал Иэлли до глубины души, она не могла понять крика шаманки, заточённой в зверином теле — были ли это стон облегчения истомившегося многочасовым ожиданием хрупкого мочевого пузыря девушки, или же крик отчаяния злой на весь мир дренейки, вынужденной писать спешно, поскорее выдавливая из себя мочу (которая и так, впрочем, лилась со всей силы, на которую были способны эластичные мышцы уретры), опасаясь продолжения погони, во время которой она испытывала невыносимые муки, продолжая терпеть, заставляя свой и без того готовый взорваться мочевой пузырь прыгать внутри её тела во время бега.

Иэлли ещё больше удивлялась родству шаманки с волчьим миром, вслушиваясь в её тоскливый вой, столь похожий на в

вой настоящих волков на Луну, как будто обвинявших её в том, что она, такая светлая и притягательная, так далека и недостижима. А утомлённая волчица горестно выла на свой мочевой пузырь, который доставлял ей такие ужасные неудобства; и именно сейчас, когда ей так нужно опустошить его, он словно оттягивал момент облегчения: чем дольше шаманка писала, чем больше мочи из себя выливала, тем, казалось, больше её становилось внутри. Янтарный поток и не думал ослабевать, шипение выбрызгиваемой из-под подрагивающего от нетерпения хвоста волчицы струи, вперемешку с оглушительным бурлением её в месте соприкосновения с водой, заглушали все старания шаманки «перевыть» этот звук.

Иэлли показалось, что шаманка немного стесняется того, что она вынуждена была срочно-срочно справить нужду на глазах у своей подруги. Желая утешить её, принцесса наклонилась к сидящей волчице, легонько провела рукой по шерсти на её загривке, и зашептала на ухо:

 — Писай спокойно, милая моя. Ордынцы далеко, мы с тобой здесь одни, и никто за тобой не смотрит.

Волчица благодарно лизнула принцессу в щёку. Иэлли одобрительно улыбнулась; она почти услышала за этим жестом произнесённое дренейкой слабое, обессиленное «спасибо».

Неожиданно к размеренному журчанию шаманки, доселе единственному звуку, нарушавшему тишину леса, добавился хруст раздавливаемых веток и скрип латных доспехов — ордынские стражи почти догнали девушек. Можно было только удивиться их скорости и сноровке, не сбавивших темпа, несмотря на полную латную амуницию и тяжёлое оружие, но мысли дренеек занимали отнюдь не чудеса выносливости орков.

Волчица напрягла слух, пытаясь определить, с какой стороны придут враги, но все звуки заглушал продолжавший литься из неё поток. Иэлли испугалась, что их быстро найдут по этому звуку, но волчица, заскулив, напряглась и сумела сдержать рвущуюся наружу жидкость. В наступившей тишине захлюпали шаги волчицы, встававшей в боевую стойку. Окончательно оперевшись на все четыре лапы, она слегка сжалась, моча настойчиво просилась на выход; шаманка, чьи задние лапы сами сгибались, потакая молящему снова присесть мочевому пузырю, в попытках найти твёрдую опору, отставила в сторону левую заднюю лапу. Это позволило ей устоять, но бедняжка забыла, что она в облике волчицы, а не обычной девушки; наивно надеясь, что ей удастся как-то помочь себе перетерпеть этот бешеный натиск мочи, в последний момент сжать руками промежность, она не рассчитала силы, нужные ей для того, чтобы продолжать сжимать мышцы мочевыводящего канала. Отставленная задняя лапа растянула мышцы, открыв писательную дырочку, из которой тут же брызнул ничем больше не сдерживаемый новый поток мочи. Казалось, он стал мощнее предыдущего; любой гном сравнил бы мочевой пузырь волчицы с передержанным баллоном, в котором, после резкого перекрытия, подскочило давление, которое начало сильнее давить на стенки. Моча, давившая на стенки пузыря, отчаянно пытаясь найти выход, с удвоенной силой ринулась в открывшееся отверстие.

Иэлли со стороны наблюдала за тем, как из волчицы выстреливает этот невероятный поток, настолько сильный, что, будучи изначально направленным напряжённо выпрямленным телом волчицы параллельно земле, летит так довольно большое расстояние, пока, наконец, не ослабевает, и далее по красивой дуге изгибается вниз, к земле, точнее, к воде, где и разбрызгивается тысячью золотистых капелек, обливая зеркально спокойную поверхность воды моросящим золотым дождиком.

Шаманка напряглась — она не могла себе позволить такой слабости!...  Читать дальше →