Самое важное

Страница: 1 из 8

— И-и-и-и готово!

Зима была теплая. Горыныч не помнил, когда в последний раз застал декабрьские морозы и снег. Лет пять уже не было ни того, ни другого; под ногами у Горыныча хлюпало, а полы его куртки крыльями раздувались на ветру — теплом и ароматизированном хвоей. Климатические купола ни хера не справлялись с глобальным потеплением, но позволяли нюхать еловый лес вместо бензиновой вонищи.

Подумать только — Вояджер-4 пачками шлет фотографии Проксима Центавры, Нейро Инк. снимает с людей цифровые слепки и обещает через год «распечатать» по ним первую живую особь, азиаты пересобрали геном червя и перешли на крыс, а что делать с глобальным потеплением — никто так и не придумал.

Светлое, мать его, будущее.

Никита ждал Горыныча у обочины, сунув руки в карманы потертых штанов. Посмотреть на них двоих — ни дать ни взять, вчерашние студенты, которые ищут, где бухнуть на халяву. Присмотреться получше — и станут видны морщинки в уголках рта, резкие тени у глаз и брендовые шмотки, каждая потертость на которых стоит лишнюю сотню баксов. Плечи у Горыныча были широкие, волосы — русые и густые, коротко стриженные на затылке и висках. Бедного студента он напоминал только простецкой одежкой, стоимость которой объясняли лейблы.

Приблизившись к Никите, Горыныч помахал ладонью — на ней синей шариковой ручкой было написано имя и россыпь цифр.
— Блядь, Горыныч! — осуждающе сказал Никита. — Взрослый мужик уже. Остепениться пора, а не клеить на улице грудастых телок.
— Остепенюсь, — пообещал Горыныч. — Вот прямо с ней и остепенюсь. Забацаем пару детишек, построим дом, посадим дерево...

В праздники он имел моральное право на любую херню. Никакой растаможки мрамора, никаких переговоров и никаких людей, с придыханием произносящих его имя и отчество. Все, чего хотелось Горынычу — стрельнуть номерок у шикарной телки, звонить которой он не станет, безобразно нажраться с Никитой, а затем просадить кучу бабла в покер. Горыныч так и не научился в него играть.
— Ага, пару детишек ему...
— Бля, зуб даю! Готовь шаферский тост.
— Иди нахер, не хочу быть шафером, хочу тамадой... А все потому что белый. Белый, вот такой, и четыре раза.

Горыныч повернул голову.

— Чего?

— Нормальный показатель, — сказал Никита. Лица у него не было. Были потертые штаны, кожаная куртка и пустота над ней. Словно баг в компьютерной игре. — Несколько льдин снизу вверх, а потом спляшет.

Внутри головы что-то хрустнуло — мозг отказался понимать, что происходит. Горыныч зажмурился, будто в глаза ему попал песок.

А потом проснулся.

Или нет.

Или черт знает, что это такое вообще было.

— Нейронная сеть стабильна, — сказал голос над ним.

— Инициирую тест номер три.

Горыныч и был, и не был, существовал и нет. Он не мог двигаться, не жил и не спал, и даже мысли его были пустыми и ватными.

— Запуск нейромедиаторов.

— Вкатите ему гормонов...

— Слепок плохой, куда ему гормоны...

Он меньше песчинки, меньше молекулы; он — самое крошечное, что есть в этом мире. Атом, замерший на острие иглы. Он срывается оттуда и падает, падает... он будет падать бесконечно.

— Процесс пошел...

— Ты смотри! А я думал, зря на него время тратим.

Первым к Горынычу вернулось зрение. На уровне глаз обозначилось женское лицо — бархатно-алые губы, маленький подбородок... Горыныч хотел увидеть остальное, но глазные яблоки не двигались.

— Есть отклик.

— Подключаем аппаратуру.

Он видел много баб с ярко накрашенными губами, но здесь не было ни блесток, ни лаковой липкости. Помада у незнакомки была матовая, алым вельветом очерчивающая контур её губ. Ох, что это были за губы...

— Добавьте окситоцина.

— Слушай, а у него неплохие показатели...

В следующую секунду Горыныч понял одно — может, глазные яблоки у него и не двигаются, но в остальном всё не так уж плохо. Руки-ноги есть — вот же они, Горыныч их чувствует, просто пошевелить не может. А хуй он чувствует еще лучше — трудно не ощущать, как на твой член насаживается жадное гибкое тело.

Горыныча трахали.

Или он очень ярко галлюцинировал. Сбрасывать такой вариант со счетов он не спешил.

— Проводимость в норме. Нервные волокна распечатаны без дефектов.

— А ты говорил — плохой слепок, плохой слепок...

Кем бы ни была эта баба, она претендовала на самый сомнительный секс в его жизни. Горыныч чувствовал тяжесть её тела и нежную, восхитительно гладкую кожу бедер. Чувствовал ладони, упирающиеся в его грудь чуть пониже сосков. Чувствовал горячее и мягкое там, внутри, где всё раскрывается, как чертов бутон. Неужели ей в кайф — трахаться с коматозником? Или он не коматозник? Может быть, он...

— Настраиваем гормональный фон.

— Артериальное давление растет. Спазмы мимической мускулатуры...

Женщина двигалась на нем, и каждый толчок, каждое скупое, упоительное в своей простоте движение разжигало в Горыныче злость. Какого хера, какого хера... Первое правило хорошего тона: не еби ближнего своего, если у него башка не варит и руки не двигаются.

Незнакомка с силой насадилась на его член, а затем склонилась так низко, будто собралась поцеловать. Горыныч хотел заглянуть ей в глаза, но видел только чертовы губы и то, что под ними — когда женщина двигалась, в поле зрения попадала то её шея, то округлая ямочка между ключиц. Даже грудь — черт, у нимфы с такими губами просто обязана быть шикарная грудь! — так вот, даже грудь её Горыныч не видел. Из-за всего этого хотелось орать; хотелось вырваться из вязкого медикаментозного транса и ухватить незнакомку за руки, стащить её с себя, швырнуть спиной на постель — или стол, или на чем там они были! Хотелось провести пальцами по её лицу и ухватить за подбородок, впиваясь поцелуем в алые бархатистые губы, такие матовые, так идеально очерченные, что даже не важно, какое лицо к ним прилагается — красивое или нет.

— Нейротрансляция возможна. Результат теста — положительный.

— Все, отрубай его.

— Предлагаю хапнуть по кофейку, а то я упарился уже с этими тестами. Отчет заполним после обеда.

— Да, пожалуй...

Вот мудаки. Не надо его отрубать, еще секунду, еще, еще... Он же скоро кончит, пожалуйста, господи, пожалуйста, не смейте, вас бы на его место, бляди ебучие, дайте ему кон...

* * *

Горыныч включился, как лампочка.

Не будь он привязан — взвился бы на ноги, опрокинув стул, но его крепко-накрепко распяли в кресле с металлическими подлокотниками. Сердце колотилось, словно он бежал, правую почку разрывало от боли, а во рту было горько и солоно — так, будто его сейчас стошнит.

Вот блядь...

— Андрей! — с воодушевлением воскликнул старческий голос. — Андрей, всё в порядке! Не дергайся.

Горыныч не дергался. Только сжал пальцы в кулаки, клеточка за клеточкой собирая свое тело воедино. Вот его руки... Вот его ноги. Почки на месте, и боль с каждой секундой становится всё слабее. Стояка не было. Нимфы с алыми губами — тоже.

Помедлив, Горыныч оторвал взгляд от коленей и уставился прямо перед собой.

— Андрей А-лек-сеевич Горынин, — по слогам зачитал благообразный старичок, сидящий напротив. На столе перед ним лежала открытая папка. — Вы прошли отбор из тысяч кандидатов. Мои поздравления!

С «ты» на «вы» он прыгал, как через скакалку.

За спиной у старичка было окно во всю стену. Горыныч не обратил на него внимания: Москва как Москва, ничего такого, чего он раньше не видел. Вместо разглядывания местности он пошевелил губами, словно вспоминая, как это — говорить. А потом сказал:

— Где я?

— В безопасности, — сказал старичок. — Позвольте представиться: Казимир Ларичкин, руководитель депар...

— Я и раньше был в безопасности, — сказал Горыныч, перебивая старика без капли сожаления. — Почему я здесь?

— Вы здесь, — ласково сказал старичок, — потому что лучшего соискателя на должность нам не найти....

 Читать дальше →

Последние рассказы автора

наверх