Самое важное

Не было никакого стресса. Точнее, был, но исключительно потому, что его руки были металлическими кольцами прикреплены к подлокотникам.

— Где я? Почему я тут?

— Андрей, вас восстановили по цифровому слепку в рамках программы департамента развлечений. Мы предлагаем вам работу.

— У меня есть работа, — отрезал Горыныч. Потянул запястья, проверяя металл на крепость, но чего уж там — металл был металлом. Тяни, не тяни, толку не будет.

— У вас БЫЛА работа, — сказал старичок, закрывая папку. — Примерно два с половиной столетия тому назад.

Розыгрыш был так себе. На троечку с плюсом.

— Отпустите меня, — дипломатичным тоном предложил Горыныч. — И мы забудем об этой херне, как о досадном недоразумении.

— Вы не у себя дома, — мягко сказал старичок. — Не в своей стране и даже не в своем времени. Вы участвовали в программе Нейро Инк. по созданию цифровых слепков. Вы это помните?

« — Бля, зуб даю! Готовь шаферский тост.

— Иди нахер, не хочу быть шафером, хочу тамадой...»

Нет, не то...

« — Да ладно, это прикольно. Это как капсула времени — можно оставить слепок себя, который распечатают спустя пару поколений. Познакомишься с внуками!

— Звучит, как полное дерьмо.

— Ну давай! Посылали же мы свои фотки на Марс, а это еще круче.»

Горыныч опустил голову, молча уставившись на сжатый кулак. А потом медленно, один за другим разжал пальцы, начиная с мизинца.

На ладони виднелось полустертое женское имя и набор цифр.

— Если это развод, то он хуевый, — сказал Горыныч. — У меня с ладони еще чернила не стерлись. На мне те же шмотки, в которые я был одет. Сегодня тот же день, который...

— Андрей, — еще мягче сказал старичок. Если бы его голосом можно было набивать подушки, это были бы самые воздушные подушки на свете. — Андрей, по какому принципу работают сканеры Нейро Инк.?

Биопринтеры и биосканеры, а-а-а-ахеренная разработка, которая стоила человечеству дороже, чем три марсианские программы. Состояние тканей сканировалось и воспроизводилось в точности, и уже через год Нейро Инк. обещали перейти с производства донорских органов на полноценное клонирование.

— Биопринтеры восстанавливают цифровой слепок полностью, — сказал старичок. Его узловатые пальцы равнодушно елозили по закрытой папке. — Полностью...

Горыныч неопределенно повел плечом.

— Восстановленную особь не выращивают из яйцеклетки, — пояснили ему. — Её ткут волоконце за волоконцем, клетка за клеткой. Воспроизводят даже импульсы в мозгу, кусок остаточной памяти, одежду, надписи на коже, татуировки... у вас есть татуировки?

Горыныч молчал. Татуировки у него были, но что с того?

— Для биопринтера нет разницы, где на вашем теле чернила, где кровь, а где одежда, — сказал старичок. — Объект восстанавливается полностью — именно таким, каким он был на момент сканирования. С тем же химическим составом. С тем же набором дефектов. С той же архитектурой нейронных сетей. Просто вы были там... а теперь вы здесь. Поздравляю.

Горыныч взглянул без него без единой эмоции. Наверное, еще не верил до конца... Нет, конечно не верил. А Никита за такие розыгрыши не досчитается пары зубов.

— Я «восстановлен в рамках программы департамента развлечений»? — спросил Горыныч, устав от собственного молчания. — И за каким хуем я департаменту развлечений?

— О-о-о, — оживился старичок. — О! Вы, люди две тысячи двадцать шестого, обладаете такими чудесными мозгами! Такими восхитительными, яркими мозгами! Мы, знаете ли, уже пару поколений как не практикуем секс...

— Что-то не уловил, — вяло откликнулся Горыныч. — При чем тут мои мозги к вашему сексу?

— Секс, — сказал старичок, наклонившись к столу, словно пытаясь заглянуть Горынычу в глаза, — это так грязно и нестерильно, так животно и грубо... и того не стоит. А вот оргазмы того стоят, но не провода же себе к мозгам прикреплять, мы же не животные!

Горыныч твердо решил, что пары зубов не досчитается не только Никита. С такими шуточками...

— Вы мало что знаете о нашем мире, мой мальчик, — сообщил старик. И выпрямился, накрыв папку ладонями. — Оргазмы тут поставляются, как спиртное, причем даже не элитное — просто спиртное, бокальчик-другой для тонуса и доброго расположения духа. К сожалению, нам нужны производители этого прелестного нейрохимического напитка. Те, кто жил в другое время, и кто умеет всё это грязное и нестерильное... И даже делает это с большим удовольствием.

Шутка совсем перестала быть смешной. Горыныч наклонил голову, разглядывая надпись на ладони. Это «Лана»? Или «Лена»? Завитушка буквы «Л» была совершенно отчетливая, а дальше чернила поплыли, и разобрать имя не получалось.

Горынычу вдруг стало очень тоскливо.

— Нам нужны люди вне системы, — сказал старичок, лучась добром, пониманием и деловой хваткой. — Вы делаете грязное дело, которое мои современники уже давно не практикуют, а мы снимаем слепок процессов, протекающих в вашем мозгу, воспроизводим его и продаем массовому потребителю. Поверьте, ваши труды будут щедро вознаграждены!

— А не пошли бы вы... — сказал Горыныч.

Дверь за его спиной с грохотом распахнулась.

— Валера! — старичок подпрыгнул, как ужаленный. Мягонькие старческие черты сложились в раздраженную гримасу. — Я же просил меня не...

— Ларичкин, сраный ты хуеплет!

Имя «Валера» подходило амбалам, чьи плечи едва протискиваются в дверь. Вертлявым фрикам в драных джинсах. Деловым мужикам, которым Горыныч жал руки, а потом угощал коллекционной беленькой в честь состоявшейся сделки. Имя «Валера» много с кем у него ассоциировалось, но уж точно не вязалось с женским голосом. Глубоким, восхитительно сексуальным, полным презрения голосом, который не портили даже ругательства.

— Знакомься, Андрей, — устало сказал старичок, внезапно обмякнув и опустившись в кресло. — Это Валера, мой страшный сон.

— Я твой эротический кошмар, старый ты хрен, — твердо сказал женский голос. — И если ты будешь встречаться с соискателями без меня, я откошмарю тебя так, что у тебя хер и яйца местами перепутаются.

— Прости Валеру, — без раздражения в голосе сказал старик. — Она несколько... экспрессивна в выражениях.

Горыныч чуть шею себе не свернул, пытаясь оглянуться.

— Уже сто раз говорила и повторю сто первый: для тебя — Валерия, — сказала незнакомка. Ее светлые волосы были убраны в высокую прическу, губы — покрыты яркой матовой помадой. Если бы у безумия был цвет, это был бы сиреневый.

Горыныч узнал эти губы. Не мог не узнать.

— Мы с тобой трахались, — сказал он быстрее, чем успел обдумать эту мысль. И добавил в голос немножко сомнения. — Мы с тобой трахались?..

Девушка коротко на него взглянула. Ни капли интереса в ее глазах не нашлось, и Горыныч сник плечами. Её синее платье было целомудренно закрыто на груди, оголяя лишь руки, а разрез на подоле — совершенно непошлый, маленький разрез шириной с ладонь, — едва приоткрывал колено. Всего лишь колено, нежную, округлую девичью коленку, — но Горыныч сглотнул, дернув кадыком. Было в этой закрытости что-то дразнящее. Лучше, чем в оголенных телесах стриптизерш. Что-то такое, из-за чего хотелось ухватить краешек платья в кулак и рвануть его, раздирая по шву, словно снимая обертку с конфеты.

От такой конфетки Горыныч бы не отказался.

— Сладкий, внимательно посмотри на меня, — сказала девушка. А затем наклонилась, упираясь рукой в подлокотник его кресла. — Сейчас я одета?
— Да, — неуверенно ответил Горыныч. — Но...
— А ты одет?
— Да, но...
— Возможно ли, что я присутствую в этом помещении по делу? — спросила девушка. — А не потому, что хочу сорвать с тебя одежду и овладеть тобой на столе этого дряхлого пидараса?
— Было бы заебись, — признался Горыныч. — Но если ты против...

Девушка — даже думать о ней, как о ...  Читать дальше →