Тридцать три. Часть 29

— Можно?

— Бери, если нравится.

— Ещё как нравится. Я поцелую?

— Мань, да делай ты что хочешь!

— А если я решу отрезать себе на память?

— Тебя твои же сёстры съедят. Не дури.

Она положила голову мне на бедро и начала водить кончиком по губам. Сдвинула кожицу и втянула головку в рот.

— Маня, ты член изо рта весь вечер не выпускаешь! Дайка и я попробую этот деликатес.

Саня навалилась потной грудью на другое моё бедро и потянула член себе в рот. Я наслаждался их ласками и поглаживал горячие потные скользкие груди. Я люблю потные женские тела, в кровати или в бане, может быть, любил бы их и общественном транспорте, если бы их можно было не только нюхать, но и гладить.

Влетела Таня и устроившись у меня между ног, без разговоров, завладела мошонкой.

— Саша, а ведь ты свою мотню бреешь, да? Давай я тебя побрею. У нас есть всё.

— Делайте что хотите, только не оскопите случайно.

Нашлось все новое занятие. Мылили оттягивали кожу, скоблили, зализывали порезы, а я балдел и потел.

— Готово! Ну как?

Я ощупал своё идеально выбритое хозяйство, глянул подняв голову.

— Перестарались чуток, я вокруг меньше выбриваю. Ладно отрастёт. Молодцы!

— Зато теперь никакие волосы в рот не лезут. — Маня загнала себе головку в глотку и порывалась прихватить в рот и мошонку, но мошонку держала во рту Таня.

— Опять мне ничего не оставили, паразитки!

Я привлёк её к себе и скользя по телу руками страстно поцеловал в губы. Потом они менялись местами, и я их с наслаждением всех целовал.

Лобок со светлыми волосами и роскошной бахромой губ повис над моим лицом, Танька, отметил я про себя, и нежно куснул её за губу.

— Ай! Ты что кусаешься? А если я?

— Девчонки, давайте и вам ваши пушистики побреем?

— Я не люблю, потом чешется и колется и ляжки натереть можно. Я нет. — заявила Таня.

— Я тоже не люблю, но если тебе так хочется, то давай побреем.

— Я не буду. Таня права.

— Нет, так нет, я не настаиваю. Давай сюда своего лохматика.

Теперь я ублажал по очереди их вульвы, а они втроём играми членом.

Но скоро пришлось бросить это занятие, стало слишком жарко и мы, окатившись ведром холодной воды вышли в предбанник. Таня, оказывается принесла квасу, брусничной воды и недопитый графин. С него и начали.

— Сколько же вам было лет, когда вас начали пользовать.

— Как ты это правильно сказал — пользовать. — Саня нахмурилась. — Мне исполнилось девять и на правах старшего девственности лишил меня дед. Потом он редко меня трогал, стар уже был, но иногда давал сосать и потом совал если вставал, но это случалось редко. Пользовал меня больше отец. Звал к себе и драл всех по очереди. Маню он уже в семь лет испортил, а Таню и Ваню заставлял смотреть, а иногда и сосать ему член. В семь он и их лишил девственности. Придя с работы, он мог прямо за ужином отодрать бабу Варю или маму. Нас он употреблял в постели, на сон грядущий.

— И брата?

— Всех. И что самое ужасное, для нас это было в порядке вещей, так вроде и должно быть. Мне даже нравилось, когда он меня трахал. Он не заботился, чтобы нам было хорошо. Он кончал и всё, игры закончены.

— А меня дед часто целовал. Положит перед собой на стол, мазнёт мёдом и давай слизывать. Мне очень нравилось. Отец никогда так не делал.

— Меня и Ваню отец часто драл в баню, намылит задницы и давай совать по очереди, пока не кончит.

— И как же вы не забеременели от него?

— Он раньше погиб, чем мы созрели.

— А откуда это желание носить его рубашки?

— Понимаешь, он олицетворение мужчины, он нам ничего плохого не сделал, не успел, наверное. Вот ты, например, если бы остался в нашем доме, то был бы как он — бог и царь, а мы все, включая бабу Варю — твои наложницы. Разве это плохо?

— Мне-то хорошо. А если бы я начал ваших детей пялить?

— Возможно, погиб бы на охоте.

— Ты хочешь сказать, что вы...

— Не мы — мать. И давайте закроем в общем-то грустную тему. Пошли парится!

Поддали пару с какими-то ароматами, отдубасили меня от души и выпихнули на улицу в сугроб. И снова веник и ушат холодной воды. Распаренные с красными лицами мы потели в простынях, пили квас и бруснику. И так до тех пор, пока всё тело не покрылось равномерной краснотой без пятен.

Чистые до скрипа тела мы, наконец, перенесли в дом прошествовав нудистской демонстрацией по холодным сеням, оставляя за собой клубы пара от разогретых тел.

Поставили тарелки и стаканы на пол, сели вокруг по-турецки. Выпили за лёгкий пар, и я, не выдержав вида разверзшихся вагин принялся их все подряд целовать, чистые, пахнущие берёзовыми вениками и хвоей. Мой член купался в чьих-то губах, набухал и требовал выброса накопившейся за день спермы.

Я предложил карусель, и все дружно согласились. Теперь обходя мягкие тёплые попки я с удовольствием по очереди купался в таких похожих и таких разных вагинах. Я больше не заботился о том кончит кто-нибудь из них или нет, я летел к своему оргазму и когда он наступил то разрядился в подставленные сёстрами рты.

Я упал почти без чувств и не сразу понял, что происходит. А когда понял, то содрогнулся в ужасе. Они заливали друг другу во влагалища, собранную во рту сперму! Я стал потенциальным отцом детей сразу от трёх женщин, сестёр! Ужас! Они веселились и смеялись, а я был убит.

— Зачем вы со мной так? Вы предали меня.

— Нет, милый ты наш, хороший. Мы давно лелеяли такую мечту — родить всем сразу от хорошего мужика. Жребий пал на тебя. Правда в последний момент им бы мог стать твой друг, но значит не судьба. Мы не в претензии к тебе и детей воспитаем сами.

— И будете им врать, что папа у них лётчик, или погиб в тайге? И чем объясните, что они похожи, как близнецы? А обо мне вы подумали? Как я буду жить зная, что где-то на земле живут брошенные мной дети? Вы махровые эгоистки, думающие только о себе.

— Ну что ты так всё усложняешь. Живут же тысячи детей незнающих своих отцов и ничего.

— А что творится в их душах, как они относятся к окружающим? Они все чувствуют себя ущербными, брошенными и поэтому озлоблены на весь мир.

— Мы же выросли без отца и...

— У вас был отец и вы помните его и носите его рубашки, а им некого будет вспоминать.

— Откуда тете всё это известно? Ты говоришь так будто сам это пережил, но злым же ты не стал?

— Нет, у меня был отец, подлец, но был. Я просто встречал людей-безотцовщину, это, как правило, психически не здоровые люди.

— И что нам теперь делать?

— Не знаю. Ох и дуры же вы девки, ох, дуры! Сразу, одной глупостью, можете исковеркать столько судеб.

— Я предлагаю, если дети всё-таки родятся, сказать им правду, как мы тебя и зачем обманули и тебе ничего не сказали потому что толком и сами не знали кто ты, молодые дуры, мол были.

— И от этого им станет легче, мол мамы у них отдались хором незнамо кому. Как они к вам будут относиться? Как к шлюхам, да ещё и добрые соседи расскажут историю вашего дома. Вот красота! Я бы повесился, честно!

— Ой! И правда! Мы ведь ничего такого и не думали! Ой-ёй-ёй! Если что, я сделаю аборт!

— И станешь детоубийцей.

— Ну! Довольны? Залететь дело нехитрое. Думаете я не хотел в вас кончить, хотел, ещё как хотел, но ведь сдерживался. Пришиб бы, честное слово.

— Что теперь сделаешь? Будь, что будет. До этого счастья не было, так может с детьми повезёт?

— Не злись, праведник ты наш. Дай я тебя поцелую. — Саня, приползла ко мне на четвереньках и как кошка начала ластиться.

— Ох и суки же вы бабы! Ну, коли ничего не поделаешь, то буду я вас всех трахать по-настоящему, три дня и три ночи, и бабу Варю вашу, тоже!

— А потом?

— А потом уеду к себе, кончается у меня командировка. Не могу же я сразу на трёх жениться? Так что, как и мечтали, справляйтесь сами. И не считайте меня подлецом, сами виноваты.

— Саня иди-ка сосни и приступим.

Теперь я драл их нещадно мстя за предательство. Кончил в дрожащее влагалище Сани, глубоко загнав пульсирующий член. Перерыв, полстакана самогона и снова карусель, на сей раз разряд ушёл в вагину Мани. Сил продолжать у меня не осталось, и в следующий перерыв я уснул, но своему утреннему петуху я разрешил прокукарекать во влагалище Тани.