Развеянный свет. Часть 3

душа снова сливается с телом. Сердце замедляет свой бег, дыхание начинает выравниваться, по всем мышцам разливается приятная, ленивая истома. Герман скатился с нее, лежит рядом на боку, легонько перебирает пальцами по ее позвоночнику, словно играет на клавишах.

— Люблю тебя, — шепчет Маша, боясь повернуться и посмотреть на него. Не может удержаться.

Герман крепче прижимает к себе, целует в волосы.

Оба липкие от пота, но отстраняться не хочется, хочется провести так всю жизнь, перекатывая на кончике языка послевкусие, оставленное их страстью.

— Тебе не было больно, маленькая?

Девушка качает головой. Больно? Какое банальное слово. То, что она чувствовала, в это слово точно не помещалось.

— Тебе было хорошо со мной? — смущенно спрашивает, наконец повернувшись к любовнику лицом. Знает ответ, но так хочется подтверждения.

— А ты не поняла? — иронизирует Герман, привычно приподнимая бровь. Эта черта в нем ей и нравится и нет — он постоянно ее дразнит. С одной стороны, это делает все проще, нет тревожной серьезности, с другой, она постоянно чувствует себя неумехой. Ничего, она еще отыграется!

— Нееее, — лениво тянет, — мне как-то не до этого было. Кончала, видишь ли, — отвечает с невинной физиономией, словно не замечая разбирающего его смеха.

— И как? — спрашивает о впечатлениях.

— Ну, для первого раза неплохо, — милостиво отвечает девушка, стреляя глазками из под опущенных в притворном смущении век. — В следующий раз неплохо бы со сквиртом попробовать!

Герман разражается хохотом. Хватает ее в объятия и начинает щекотать, пока девушка визжит и брыкается, задыхаясь от смеха.

— Машка — ты чудовище, — усмехается Герман, наконец отпуская ее из плена рук, — от куда только в такой хорошенькой головке столько пошлых мыслей?

— Учитель был хороший, — не остается в долгу Маша, — да и я никогда не пренебрегаю домашним заданием, — с вызовом показывает язык.

— Я не сомневался, — Герман чмокает маленькую хулиганку в нос. — Мне было невероятно хорошо с тобой, Маш, — добавляет серьезно, вмиг скинув все дурашливое настроение.

Смотрит так ласково, так пронзительно нежно, что Машкино сердечко начинает трепыхаться как пойманная птичка, а глаза расширяются в ожидании продолжения и тех самых, так нужных ей слов.

— Пойдем в душ, Мэри, — разрушает волшебство момента мужчина. Маша, сглотнув, отбросив промелькнувшее разочарование, принимает протянутую руку и идет следом.

***

Всю весну при каждой возможности, Маша убегает в квартиру Германа. Там они вместе свили уютное любовное гнездышко только для них двоих. Там открывались друг другу, познавая секреты, распахиваясь как телом, так и душой.

Маленькому сыну Германа Марку было четыре годика. По решению суда он имел право видеться с ним раз в неделю, забирая от матери на целый день, обычно по воскресеньям. Они гуляли, обходили все площадки в округе, ходили в детские кафе и центры развлечений, вечером обязательно ездили на ужин к родителям Германа, не чаявшим души во внуке. Герман неукоснительно исполнял предписания суда, платил не только назначенные алименты, но и без понуканий бывшей жены, часто покупал тому все необходимое.

— Не хочу давать ей и шанса нарушить договоренности, — признался он Маше, — как Маркушка в школу пойдет, подам в суд на пересмотр опеки, чтобы получить половину. Он повзрослеет к тому времени, сможет привыкнуть, я думаю.

О бывшей жене Герман предпочитал не рассказывать. Не говорил ни хорошо, ни плохо. Она была матерью его сына, для него это много значило.

Совершенно случайно Маша узнала, что та встречается с иностранцами, хочет уехать из России, но не может, упираясь в отказ бывшего мужа дать разрешение на выезд ребенка.

— Ей всегда хотелось легкой, яркой жизни, — словно извиняется Герман, — я ей такой дать не смог.

В тот день ему позвонила Оксана и попросила забрать Марка из садика, так как задержалась в Москве с очередным ухажером, опоздала на поезд, а ее родители как раз уехали с утра на дачу. Так правда и вылилась наружу. Герман смущался, явно не хотел, чтобы Маша была в курсе его семейных неурядиц.

— Я отвезу тебя домой, маленькая, прости, — извинился он за испорченное свидание — им и так нелегко было совмещать их графики. Хотя сейчас, после Последнего Звонка стало проще, Машка зачастую брала все учебники, записи, лаптоп с собой, и тихонько готовилась к экзаменам у него на кухне, пока он отсыпался после смен, радуясь даже такой возможности быть рядом с ним. Родителям говорила, что уходит к подругам, что заниматься вместе веселее, мать насмешливо щурила глаза, но делала вид, что верит.

— Можно я поеду с тобой? — несмело спросила Маша. Несмотря на счастье, что они разделили на двоих в этих стенах, постепенно их узость стала тяготить ее. Они не могли никуда выйти вместе, ни в кафе, ни на улицу, ради нее он даже велик забросил. Герман, хоть и не скрывал от нее подробности своей жизни, не изъявлял желания знакомить ее с друзьями или родными. И вроде понятно, они просто любовники... Но почему тогда так хорошо быть вместе? Секс соединил, спаял их, разметал очерченные границы, но Машке было хорошо с ним и без секса.

— Как хочешь, — безразлично бросил в ответ, но во внимательных глазах затаился какой-то вопрос, ожидание.

Маленький темноволосый мальчик с голубыми глазами в начале насупился, увидев в машине ожидавшую незнакомую женщину. Он привык, что в то время, что отец проводил с ним, тот полностью принадлежал ему, и совсем не хотел им делиться. Маша не навязывалась, не пыталась заигрывать с ним, лишь дружелюбно улыбнулась, назвав свое имя.

— Тетя Маша? — переспросил мальчик.

— Нет, просто Маша, — засмеялась девушка.

Весь теплый вечер допоздна она провели в парке. Маша чувствовала себя несказанно счастливой, впервые они куда-то вышли вместе с Германом. Она старалась не лезть в его общение с сыном, с радостью открывая для себя новую сторону любимого мужчины. Тот был заботливым, но достаточно строгим отцом, видно, что обожал сына, но не сюсюкал с ним, быстро пресекал капризы, при этом не стеснялся бегать за малышом следом по всем горкам и без удержу качать на качелях.

Под вечер уставший Маркуша разомлел и снисходительно подобрел к Маше, попросив сесть с ним на заднее сидение.

— Ты красивая, — немного неодобрительно заметил он.

— Это плохо? — улыбнулась Маша.

— Да. Красивым вечно всего мало, — нахмурившись, озадачил ее своими детскими рассуждениями.

Маша едва сдержалась, чтобы не рассмеяться и не обидеть мальчика, ожидая продолжения.

— Полинка от меня все машинки забрала, а все равно играть со мной не хочет, — пожаловался он, — а еще у Костика.

— Может, ей машинки и не нужны? — серьезно спросила Маша, — а ты не пробовал предложить поиграть с ней в то, что ей нравится?

— В куклы и поней что ли? — Марк разочарованно засопел, крепко задумавшись.

— Может быть. Для начала. А потом можно и в машинки, — Маша с трудом пыталась вспомнить, играла ли она с мальчишками в этом возрасте и как. Бросила беспомощный взгляд на Германа в зеркало заднего вида — но тот лишь ехидно улыбался, явно получая удовольствие от их разговора с сыном.

— Может, — согласился Марк, всем видом давая понять, что совет ее абсолютно бестолковый, но он слишком джентельмен, чтобы сообщать об этом даме. — Ты хорошая, — внезапно добавил он.

— Спасибо. Ты тоже милый, — искренне улыбнулась Маша.

— Вы с папой друзья, да?

— Да, — смутилась девушка.

Как по другому объяснить ребенку, кем они друг другу являются? Любовники? Друзья по сексу? Без эксклюзивных обязательств? Хоть кажется очевидно, что Герман проводил почти каждую свободную минуту с ней, Машу все еще ранило присутствие Вероники в его жизни, тем паче, что тему эту, при всей взаимной откровенности, они больше ни разу не поднимали.

— Я бы тоже хотел стать твоим другом, — тихо прокряхтел малыш, вырывая ее из грустных мыслей, прислоняясь вспотевшей головенкой к ее плечу, чуть не вываливаясь из автокресла.

В следующее мгновение он уже спал, повиснув на ремнях, приоткрыв рот и тихо сопя. Маша с замиранием сердца перехватила полной любви взгляд Германа, брошенный в зеркало — как бы ей хотелось, чтобы однажды он также смотрел на их общих детей. От этой мысли она встрепенулась и густо покраснела. Почувствовала острое, болезненное одиночество, когда Герман первой высадил ее возле дома — Оксана как раз прислала сообщение, что уже на вокзале. Стало так грустно, что у этого мальчика как и у мужчины есть другая жизнь, в которой нет места ей.

— Машуня! Как дела? — папа жизнерадостно обнял, поцеловав в щеку, как только она вошла в квартиру, открыв дверь своими ключами.

— Привет. Хорошо.

— К экзамену готова?

— Конечно, — по этому поводу Машка даже не волновалась. Какой ничего незначащей ерундой кажется этот ажиотаж по поводу русского, математики, английского на фоне того, что тревожит ее сердце.

— Что-то незаметно энтузиазма, — продолжает подзуживать отец, — не перезанималась?

Махнула головой. Сегодня уж точно нет. Даже сексом, не говоря об учебе.

— Нууу, какая ты скучная, — наконец сдался отец, тщетно пытаясь заразить ее своим весельем. — Посмотри, что пришло, Машка!

Жестом заправского фокусника вытащил из-за спины сложенные плотные листы с цветной, красивой, смутно знакомой шапкой на титульном.

— Тебя взяли, Машка! Факультет восточных языков! Полная стипендия с проживанием на все время обучения!

Отец весь лучился гордостью и торжеством за нее, готовый пуститься в пляс. Подошедшая мама, молча, крепко обняла, поздравляя.

А Машке вдруг неудержимо захотелось плакать...